56 книг, которые надо купить на non/fiction

Итальянец Карло Ровелли — крупная фигура в современной теоретической физике, один из изобретателей петлевой квантовой гравитации и автор ряда научно-популярных книг. Эта, как легко догадаться, посвящена времени. Ровелли объясняет: все наши представления о нем, включая и те, что утвердились век назад — после открытий Эйнштейна,— скорее всего, ошибочны. Времени, как мы привыкли о нем думать, попросту нет. Но нечто все же есть — сложнейший комплекс структур, действующих на уровне мельчайших частиц, искривления пространства, порождающие те эффекты, которые мы обычно приписываем времени. И главное — нечто заставляет нас чувствовать время. Ровелли избегает большинства утомительных черт, свойственных популяризаторам науки. У него нет презрения к человеку, но нет и заигрывания с повседневностью. Он пишет крайне доступно (одна формула на всю книгу), но избегает шутовства, сочетает научную фундированность с цитатами из Горация и Рильке.

Сразу два новых сборника Марии Степановой — первые ее поэтические книги после прозаической «Памяти памяти» и выхода большого избранного «Против лирики». В этой двойчатке ощущается взятая в поэзии пауза, после которой возможно новое начало. В обеих книгах Степанова в какой-то степени отступает от себя. В «Старом мире» — на уровне самого языка. Степанова всегда писала о смерти, оказывающейся едва ли не главным партнером человека по его жизни, о насилии, тайно пропитывающем вроде бы безопасную повседневность. Но это Страшное было в какой-то мере удалено, обезопашено самим стилем ее письма — красотой, работающей как анестетик. В новых текстах она настойчиво разрушает свою манеру, входит в диалог с языками явно чужими. Письмо становится беззащитнее и страшнее. Во второй книге это отступление в другую сторону. Это сборник не то чтобы переводов, но стихов, перекраивающих тексты американской поэтессы Стиви Смит. Сквозь собственный голос говорит другой, и в этой игре также удается выговорить вещи, на которые сложно осмелиться в одиночку.

Поэт, прозаик и эссеист Олег Юрьев умер в прошлом году во Франкфурте. Это его вторая посмертная книга. В ней собраны самые неожиданно-хрупкие его тексты — три поэмы в прозе. Юрьев следует зачинателям жанра, Бодлеру и Тургеневу, но размораживает будто бы ставшую школьной форму стихотворения в прозе — возвращает в нее ощущение современности, новизны и одновременно преходящести. Эти невероятно красивые и вместе с тем щедро-небрежные отрывки (путевые заметки, воспоминания, наблюдения из окна) удерживаются от законченности. Они написаны будто бы на полях основных вещей Юрьева, отточенных и совершенных. Тексты эти обустраивают подчеркнуто промежуточное пространство свободы: между глобальным и пустяковым, миром и домом, большой литературой и записью в блокноте, вечностью и смертью. Они как фотографии на память, снятые для себя и доставшиеся нам не совсем заслуженно.

Дебютная прозаическая книга известного биолога Делии Оуэнс — гибрид классического романа воспитания (с явно автобиографическими элементами) и детектива с привкусом южной готики. В начале 1950-х юная Киа Кларк растет на болотах в Северной Каролине в окружении зверей, птиц и пары сумасшедших родственников, постепенно превращаясь из почти что Маугли в известную поэтессу и успешного ученого, а попутно разбираясь в устройстве человеческой любви. Здесь же происходит убийство довольно неприятного богатого юноши, в котором героиню на протяжении всей ее жизни подозревают. Оуэнс — специалист по поведению львов и гиен. В какой-то степени «Там, где раки поют» основан на типичном приеме этологов: «люди ведут себя как животные, животные — как люди». Однако этот простой инструмент она использует довольно хитроумно и поэтично. Один из главных американских бестселлеров прошедшего года.

Год назад на русском наконец вышло «Сатанинское танго» венгерского классика Ласло Краснахоркаи, мрачного авангардиста, восхищавшего Зонтаг и Зебальда и много лет поставляющего сюжеты для убийственного кинематографа своего соотечественника Белы Тарра. «Меланхолия сопротивления» — третий роман Краснахоркаи, написанный в 1989 году (он тоже экранизирован Тарром под названием «Гармонии Веркмейстера»). Как и «Танго», это — гротескная антиутопия, небольшой апокалипсис и изысканный гимн убожеству человеческого существования. В маленьком городке в унылой социалистической Венгрии буйствует амбициозная глава женского комитета, бродит почтальон — аутичный деревенский мечтатель, все пьют и не видно будущего, пока в город не приезжает бродячий цирк, единственный аттракцион которого — огромный кит. Он и становится предвестником неминуемой катастрофы.

Поэт и эссеист Франсис Понж был близок к сюрреалистам в 1920-х. В 1930-х, как и большинство радикальных французских художников, вступил в компартию. В 1940-х его книга «На стороне вещей» (она выходила по-русски 20 лет назад) очаровала Сартра и Камю, так что те пытались записать его в экзистенциалисты. С годами самого Понжа эта коллективность все больше раздражала. Вышедшие в 1948 году «Проэмы» — манифест его отдельности, непринадлежности ни к одному из модных течений. Сопротивление категоризации чувствуется уже в самом названии книги: не поэзия и не проза, а что-то промежуточное или скорее третье. Эти крохотные, невероятно изящные тексты — маленькие опыты внимательности. Задача Понжа, по сути, была антисюрреалистической, он искал письма объективного — пробивающегося к самим вещам. Но объективность эта требовала окольных путей, не борьбы с поэзией, а разворачивающейся в самом ее сердце критики. Тогда «в красочном мраке покровы слов разверзнутся, и тело, словно уготованная чаша, полностью обнажится».

Вышедшая в 1928 году «Козлиная песнь» Константина Вагинова — одна из вершин раннесоветского модернизма: сатирический роман о жизни ленинградской богемы, карнавальные похороны петербургского мифа, трагедия крушения веры в поэзию, книга, в которой автор убивает и восстанавливает себя из праха. В 1930-х «Козлиная песнь» вместе с остальным творчеством Вагинова была предана забвению, затем напечатана в конце 1980-х и давно стала классикой. В последние 30 лет эта книга издавалась в разных вариантах. Дело в том, что, выпустив роман, Вагинов стал переписывать его. Он вносил изменения в готовые книги — вычеркивал, вписывал, заклеивал и вклеивал страницы, часто меняя смысл текста на прямо противоположный. Финальной редакции не существует — это текст, застывший в становлении, неуверенности (прямо связанной с самоощущением интеллигенции конца 1920-х). В новом издании, снабженном объемными комментариями и обильными иллюстрациями художницы Екатерины Посецельской, впервые показана вся сложность устройства этого романа. Разные версии тут сосуществуют, вступают в диалог прямо на странице, возникает практически новый текст.

Небольшое сокровище для любителей авангардистских кунштюков. Центральный герой этой книги — Александр Кондратов, лингвист, биолог, автор массы научно-популярных книг, поэт, близкий «филологической школе», видная фигура ленинградского хиппи-движения, эксцентрик и экспериментатор. В 1967 году, к юбилею революции, Кондратов решил переписать поэму Маяковского «Хорошо!» — сделать ремейк, полностью состоящий из палиндромов. Его «Укор сроку» — иконоборческий трюк, в котором событие революции переворачивается и заворачивается в себя, марш превращается в околесицу. («Но вдалеке (лад — вон!) / не Женеве нежен / Ленин ел / уху / бурь. Труб / зовы, вызов: / „Иди, толп оплот, иди!“») В 1974-м, видимо, прочитав, ходивший в самиздате текст Кондратова, московский биолог и поэт-палиндромист Борис Гольдштейн создал своего рода оммаж — «Укол Блоку», в котором произвел ту же операцию с поэмой «Двенадцать». Помимо самих текстов, в книге — ряд статей о теории и истории палиндрома.

Большое собрание стихов Евгения Герфа — очередное доказательство того, что история советского поэтического андерграунда еще не написана. Герф оказался практически забытым автором задолго до смерти — отчасти потому, что сам не хотел литературной славы. В его биографии ничто попаданию в подпольный канон не препятствовало: всю жизнь работавший участковым врачом, Герф был зятем знаменитого переводчика Льва Копелева, приятельствовал с Бродским, входил в общину православных диссидентов вокруг Дмитрия Дудко, публиковался в тамиздате, имел проблемы с КГБ. Его стихи — очень шестидесятнические. Не в смысле эстрадности, а в том, как они вырастают из обыденной речи. Это почти конкретизм, но в особенно светлом варианте, очищенный от всякого аналитического цинизма и переходящий в своего рода духовную поэзию. «Вот она, поэма! / Воробьиный ток. / Бритвенного крема / белый холодок. // Легкая котомка. / Иду на вы! / Кованой травы / ломкая соломка».

За 20 лет, прошедшие с момента гибели петербургского поэта, прозаика и эссеиста Василия Кондратьева, вокруг его фигуры сложился тихий культ. У него есть репутация автора непонятого, но украдкой повлиявшего на всю постсоветскую новаторскую литературу. Отчасти ощущение загадочности возникало из-за труднодоступности самих текстов. Три года назад наконец вышла книга стихов, а теперь — долгожданное собрание прозы и эссе. Стоит заметить, что границы между тем и другим у Кондратьева крайне расплывчаты. Все его тексты объединяет изысканный дендизм, ускользающая меланхолия. Все они будто бы немного переводы, но не в смысле искусственности слога, а, наоборот, в желании сделать родной язык неродным, немного чужим и тем придать ему таинственное очарование. Здесь Кондратьев был наследником Кузмина, Юркуна, Николева и других эстетов 1920-х, которым посвящены многие его тексты.

Новая книга Андрея Зорина выглядит довольно неожиданно. Большие ученые редко обращаются сейчас к биографическому жанру. Он стесняет, задает слишком четкие конвенции повествования. Тем не менее это — настоящая ЖЗЛ, или, точнее, то, что называется «критическая биография» (акцент больше на текстах, чем событиях). Изначально книга издана по-английски, предназначена для читателя, все же смотрящего на толстовский культ немного издали. Этим во многом объясняется задача. Тут нет никакого ревизионизма, но есть стремление слегка стянуть с Толстого маску сварливого титана, чтобы заново утвердить его в роли великого писателя. Как и положено в биографии, рассказ идет от первого воспоминания до последнего вздоха, политика переплетается с интимной жизнью, а сквозь это переплетение прорастают знаменитые книги. Как известно, Толстой — главный из русских классиков, занимавшихся тщательным, почти изуверским самоанализом, так что биограф оказывается здесь свидетелем и соучастником.

Сергей Плохий — автор недавно вышедшей по-русски новой истории Украины «Врата Европы». Если та — почти учебник, то у этой жанр более легкомысленный. Это документальный триллер в духе Джона Ле Карре и Яна Флеминга. Само название отсылает к роману последнего «Человек с золотым пистолетом» (так что более точным переводом было бы «Человек с ядовитым пистолетом»). Герой здесь — Богдан Сташинский. Протеже Хрущёва, агент КГБ, специализировавшийся на уничтожении видных украинских националистов, и перебежчик, на показаниях которого во многом строились западные представления о работе советских спецслужб. В своем самом известном деле, убийстве скрывавшегося в Мюнхене вождя УПА Степана Бандеры, Сташинский использовал тот самый пистолет, заряженный гильзами с ядом, вдохновивший многих авторов шпионского чтива. Плохий, насколько возможно, подробно реконструирует его путь: заложника спецслужб, образцового киллера и знаменитого предателя.

Написанный одним из главных исследователей культуры сталинского времени Евгением Добренко монументальный двухтомник посвящен позднему сталинизму. Эти восемь лет оказалась для историков чем-то вроде слепого пятна. На фоне эпохи репрессий, войны, оттепели и других бурных эпизодов они выглядят периодом, когда не происходит ничего значительного. Политика этого времени — консервация, искусство — безжизненное повторение. Добренко показывает: процессы, которые разворачивались в 1946–1953 годах, имеют принципиальное значение для всей русской истории. Именно в послевоенные годы формируется советская нация. Как обычно бывает в национальном строительстве, решительное влияние на устройство самосознания этого только родившегося народа оказывает культура. Добренко всесторонне исследует идеологическую механику послевоенного кино, литературы, театра, а также гуманитарной и естественной науки (превратившейся в ходе лысенковских экспериментов в своего рода искусство).

Книга антропологов Александры Архиповой и Анны Кирзюк посвящена советским городским легендам — фантастическим историям, в которых новости сплавляются с архаикой, а детские страшилки приобретают вес политического аргумента. Вредители прячут профиль Троцкого на спичечном коробке, а Мао укрывается в складках китайского ковра. Немецкая группа «Чингисхан» поет в знаменитой песне «Moskau» о скорой мести Третьего рейха. Тайная еврейская жена околдовала Сталина. Черная «Волга» ездит по Москве, и попадающиеся на ее пути исчезают бесследно. Архипова и Кирзюк подробно исследуют, как в городских легендах отражались важнейшие вехи советской истории, как трансформировались они на разных территориях и в разных социальных слоях, как власть то боролась с легендами, то, наоборот, использовала и даже распространяла их. «Опасные советские вещи» — не сборник потешных историй. Это фундированное, но и увлекательно написанное научное исследование о том, как фольклор отражает политическое сознание.

В 1986 году академик Валерий Легасов был членом правительственной комиссии по расследованию причин аварии на Чернобыльской АЭС. В следующие два года, благодаря попыткам добиться реформ в управлении наукой, он превратился из влиятельного советского химика в парию и в 1988-м покончил с собой. В этом году он стал главным героем сериала «Чернобыль». Повод для выхода книги — успех последнего. Во многом ее цель — показать настоящего Легасова. В сериале он почти диссидент, отчаянный борец с системой. На деле он воплощал и лучшие ее качества, был прекрасным организатором, чьими усилиями были минимизированы последствия катастрофы. Легасов был типичным реформатором перестройки, а его трагическая постчернобыльская судьба — свидетельство ее коллапса. Главная часть книги — надиктованные незадолго до смерти воспоминания ученого. В приложениях — несколько интервью Легасова и ряд статей, написанных его коллегами, физиками и химиками, также работавшими в Чернобыле.

В канун Рождества 1908 года в Глазго была убита старая леди по имени Марион Гилкрист. Убийца унес с собой единственную вещь — бриллиантовую брошь. Через несколько месяцев полиция обнаружила похожую в собственности Оскара Слейтера, еврея, немецкого эмигранта, балагура, игрока, возможно еще и сутенера. Слейтер был идеальным подозреваемым. Несмотря на отсутствие серьезных улик, он был приговорен к пожизненному заключению. Почти 20 лет он провел в одиночной камере, откуда смог переправить записку создателю Шерлока Холмса. В народном сознании Артур Конан Дойль к этому времени практически слился со своим знаменитым героем. В этой истории стареющий писатель действительно выступает как детектив, вскрывает возникшую вокруг дела Слейтера сеть интриг и в конце концов добивается его освобождения. Несмотря на мировой культ Конан Дойля, до сих пор этот эпизод его биографии был известен лишь в самых общих чертах. Американская журналистка Маргалит Фокс предпринимает собственное архивное расследование и создает документальный детектив вполне в холмсовском духе.

Новая книга историка архитектуры Григория Ревзина родилась из проекта в журнале «Коммерсантъ-Weekend». Этот сборник эссе — нечто вроде малого учебника урбанистики, но учебника не университетского, а максимально свободного. Сам Ревзин пишет в предисловии, что думал назвать книгу «Поэтика города» — с акцентом на близости поэтики и поэзии. Каждое эссе — философская фигура, поэтический троп или архетип городского мифа. Ревзин рассказывает о вещах, из которых сделан любой город: о местах (проспект, квартал, площадь, переулок), зданиях (храм, фабрика, универмаг), персонажах (жрецы, рабочие, торговцы, власть), о стихиях, составляющих городскую жизнь (власть, деньги, спорт). Что важно, многовековая перспектива, отстраненный взгляд историка и теоретика тут переплетаются со взглядом практика, вовлеченного в переустройство вполне конкретного городского пространства.

Среди классиков французской мысли ХХ века Мишель Фуко едва ли не лучше всего представлен по-русски, переведены почти все основные работы. Эта книга совсем поздняя, в какой-то степени неоконченная. В нее входят несколько лекций, прочитанных философом в 1982–1983 годах, за год до смерти. Фуко не успел их обработать, это — сырая устная речь. Их тема — парресия: греческое понятие, буквальный перевод которого — «говорение всего». Иными словами: высказывание истины, полная откровенность. Фуко прослеживает эволюцию парресии у Платона, Еврипида, эпикурейцев, стоиков и киников. Эти разыскания, конечно же, не чистая культурная археология. «Речь и истина» — часть многолетнего проекта Фуко по ревизии и реполитизации античности. Их цель не только деконструкция основ европейской культуры, но и поиск новых оснований для утверждения истины. Истина у Фуко не имеет никакого трансцендентального, метафизического измерения. Это этическое понятие, напрямую связанное с политическим мужеством.

У французского философа Жан-Пьера Дюпюи — необычная траектория. Он обратился к философии в конце в 1970-х, будучи успешным специалистом в области высоких технологий, но главной своей специальностью сделал не философию техники, а область на границе антропологии и метафизики. Эта небольшая книга написана в 2005 году — вскоре после того, как разрушительное цунами унесло жизни тысяч людей в Азии. Дюпюи задается вопросом о восприятии катастроф и обнаруживает парадокс: люди всегда видят в природных катаклизмах этическое измерение, кару за грехи. Одновременно с тем ужасные события, причиной которых является сам человек,— Освенцим, Хиросима, войны — воспринимаются как катастрофы естественные, трагические, но не зависящие от нашей воли. Это мироощущение он называет «просвещенным катастрофизмом». Его смысл — в изгнании насилия за пределы человеческой ответственности, превращение его в притворно объективную силу, недоступную нашему контролю.

Вышедший в 2008 году роман иранского философа Резы Негарестани сформировал моду на спекулятивный реализм в его бесчеловечно игривом, квазимистическом изводе, оказал изрядное влияние на современное искусство и стал по-настоящему культовой книгой, что с философией сейчас случается не слишком часто. «Циклонопедия», впрочем, и создана с расчетом на бытование по ту сторону и академической мысли, и конвенциональной литературы. Скорее — на потребление отчасти субкультурно-гиковское, отчасти — эзотерически-сектантское. Ее окружает аура таинственности (когда книга вышла по-английски, многие решили, что Негарестани — фигура выдуманная, эксцентричная мистификация кого-то из известных философов). «Циклонопедия» — нечто среднее между конспирологическим романом, опытом политэкономической критики и оккультистским трактатом. Делёз сливается с Лавкрафтом, восточные демоны — с потоками нефти. Человечество оказывается пассивной фишкой в темной и липкой игре.

Классик современной левой теории, Франко Берарди, с юности подписывавшийся прозвищем Бифо, в 13 лет вступил в молодежное отделение итальянской компартии, принимал активное участие в студенческих волнениях 1968-го, создал первую в Европе пиратскую радиостанцию, сидел в тюрьме по обвинению в близости к «Красным бригадам», объездил весь мир, в Париже сблизился с Фуко и Гваттари и предпринял в своих работах 70-х ревизию марксизма с учетом психоанализа, постструктурализма и философии технологий. Его довольно поздняя книга «Душа за работой» вышла по-английски в 2009 году. Это во многом взгляд назад, попытка подведения итогов и поиск перспектив. Если упрощать ее идеи: современный капитализм не основан на эксплуатации тела, его главным продуктом давно не являются товары. В постиндустриальной экономике работает душа. Система строится на бесконечном производстве знаков. А значит, и практики освобождения должны быть основаны на своего рода политическом лечении и перенастройке самой человеческой коммуникации.

Если книга Берарди вырастает прямо из опыта 1968 года, то недавнее исследование британского историка Ричарда Вайнена представляет попытку относительно беспристрастного взгляда снаружи. Это массивный обзор протестов и бунтов в политике, обществе, культуре 1960–1970-х. Баррикады в Париже, захваты заводов и университетов, «Черные пантеры», феминизм, Пражская весна, протесты против Вьетнама, психоделики, сексуальная революции и так далее. Вайнен предпочитает говорить о «долгом 68», растягивающемся на десятилетие. Главное преимущество книги — панорамный взгляд. Он же — главная проблема. Здесь много статистики, общих мест и не слишком много глубокого анализа. Впрочем, еще одна интересная черта: обычно нарративы о 1968-м строятся вокруг Франции и Италии, Вайнен же уделяет не меньше места родной Британии.

Еще один современный британский историк, Адам Туз, известен исследованиями о Третьем рейхе и мировых войнах, но в этой книге он общается к истории новейшей. Ее сюжет — финансовый кризис 2008 года. Событие, будто бы только что бывшее сюжетом новостей, становится предметом детальной исторической реконструкции. Биржевой крах 2008 года, казавшийся поначалу локальной проблемой Уолл-стрит, был кризисом всей системы глобального капитализма в том виде, в котором она сформировалась к началу XXI века, результатом неолиберальной веры правителей в силу нерегулируемого рынка, его способность к самовосстановлению. Как показывает Туз, мы до сих пор живем в последствиях краха этой глобальности: он детально прослеживает нити, ведущие от событий осени 2008-го к «Брекситу», войне на Украине, финансовому коллапсу Греции, избранию Трампа и другим удручающим событиям дня сегодняшнего.

Джордж Оруэлл вел дневники всю сознательную жизнь. В 2009 году английский литературовед, автор оруэлловской биографии Питер Дэвисон собрал все, что удалось найти, и подробно прокомментировал. События здесь начинаются осенью 1931 года — молодой Оруэлл, недавно вернувшийся из Бирмы, отправляется в Кент на уборку хмеля, чтобы испытать жизнь простого рабочего,— и кончаются в 1949-м предсмертными записями из больницы. Есть и лакуны. Главная из них — дневник времен гражданской войны в Испании, самого бурного периода в оруэлловской биографии. Записи эти были конфискованы НКВД (в СССР Оруэлла считали опасным троцкистом) и, по всей видимости, до сих пор хранятся где-то в московских архивах. Оставшиеся записи: путешествия, войны, политика, литература. Но не в меньшей степени и частная жизнь — особенно садоводство, в иные периоды занимавшее писателя едва ли не больше судьбы Европы.

Художник, режиссер и изобретатель сюрреалистической фотографии Эммануэль Радницкий, известный под псевдонимом Ман Рей, выпустил свои мемуары в 1963 году. Ему было за 70, репутация возмутителя спокойствия была давно позади, он спокойно предавался воспоминаниям. Вопреки тому, что можно ожидать, «Автопортреты» — не пульсирующее сюрреалистическое письмо, а классическая автобиография. Рассказ о детстве, художественных поисках, международном успехе, очаровательных моделях и знаменитых взбалмошных друзьях. Место действия: Париж и Нью-Йорк. Герои: Пикассо, Дюшан, Элюар, Анри Руссо, Джойс, Гертруда Стайн, Альфред Стиглиц, Хемингуэй и прочие. Немного мифологии, немного старых обид, много дружеских подмигиваний. Обаятельная, ироничная и довольно нарциссичная книга, полностью соответствующая канонам жанра «жизнь богемы».

Отличная пара к мемуарам Мана Рея — книга бесед с его приятелем и главным новатором в искусстве ХХ века. Французский критик Пьер Кабанн встретился с Марселем Дюшаном в 1966 году. Тому оставалось пара месяцев до 80 и два года до смерти. Он впервые оказался готов обстоятельно поговорить. К этому времени Дюшана считали своим учителем десятки художников, его превозносили и ниспровергали. Ему же было по большому счету все равно. Дюшан удалился с художественной сцены, жил в любовно пестуемом, почти дзенском безделии и сам давно бросил делать искусство (точнее, притворялся, что бросил: последние свои работы он велел экспонировать после смерти). В отличие от словоохотливого Мана Рея, Дюшан остается сдержан, лукав и о многом рассказывает будто бы с неохотой. Впрочем, поэтому здесь, возможно, больше ценных сведений об истории европейского авангарда. Это не отшлифованные мемуары, а живая речь.

Еще одна художественная автобиография — точнее, монолог, записанный Мариной Абрамович при помощи журналиста Дэвида Куна. Разумеется, мемуары классика перформанса тоже перформанс: шоковая терапия, сеанс обнажения, жестокий по отношению к себе и к зрителю, публичная исповедь и изгнание демонов. Абрамович рассказывает о мрачном детстве в социалистической Югославии, о художественном становлении, диалогах с Бойсом, драматическом романе с Улаем (представляющимся в этой откровенной версии далеко не таким романтичным, как гласит привычная легенда), переходит от арт-бизнеса к интимнейшим деталям, вынимает из шкафов десятки скелетов. Как и ее искусство, текст этот местами немного претенциозный и тем не менее безусловно сильный.

Первая книга новой серии «F-кино», посвященной женщинам-кинематографистам,— объемная биография актрисы, фотомодели, сценариста и режиссера Маргариты Барской. Несколько лет она числилась среди лидеров советского киноискусства, а затем была практически стерта из истории. Актриса Довженко, жена Петра Чардынина, близкая знакомая Радека и Макаренко, Барская получила репутацию признанного новатора в 1930-х, уже не самое благосклонное к экспериментам время. Она стала одним из пионеров мирового детского кино. Ее «Рваными башмаками» восхищались Горький и Ромен Роллан. Однако уже к концу десятилетия Барская была изгнана из профессии и покончила с собой. Написанная киноведом Натальей Милосердовой книга тщательным и любовным образом реконструирует ее жизнь и карьеру. Таких достойных биографий не слишком много даже и о более известных фигурах.

Французский Cahiers du Cinema — журнал, в равной мере изменивший историю кинематографа и кинокритики. Книга Эмили Бикертон прослеживает историю самого журнала. Знаменитый его период — 1950-е: молодые критики под руководством Андре Базена воюют с «папашиными фильмами», превозносят Бергмана и Росселлини, изобретают теорию «авторского кино», вводя Альфреда Хичкока и Джона Форда в канон большого искусства. Затем пятеро из них — Годар, Трюффо, Шаброль, Риветт и Ромер — решают попробовать свои силы в режиссуре. Рождается французская новая волна. Однако история на этом не кончается. На протяжении еще двух десятилетий «Кайе» постоянно менялся. Его авторы увлекались марксизмом и психоанализом, журнал превращался в печатный орган французских маоистов и, наоборот, в апологию голливудской индустрии. Он всегда рождался из споров и столкновений, которые Бикертон с увлечением реконструирует.

Сибирский панк — сообщество музыкантов и поэтов, сформировавшееся в 1980-х и начале 1990-х в Омске, Новосибирске, Екатеринбурге и еще нескольких городах с призрачным центром в виде группы «Гражданская оборона»,— одно из самых увлекательных явлений в истории русской музыки. По многим причинам: место, казавшееся культурной периферией, превращается в бурлящий котел идей, слов и звуков; десятки гениев, безумцев и трикстеров вдруг находят друг друга и образуют огромную сеть. За последние десятилетия о сибирском панке сформировался вполне устойчивый миф. Персонажи его, главным образом, фигуры первой величины: Егор Летов, Янка Дягилева, Мирослав Немиров. Многое остается за кадром. Книга писателя и режиссера Владимира Козлова и музыканта, участника группы «Ленина пакет» Ивана Смеха пытается этот миф немного переписать, децентрализовать и уточнить. Тут нет попытки выстроить объективную картину. Это 600-страничное коллажное полотно, состоящее из разговоров с десятками участников сибирского панк-движения.

Журналист Зак О’Малли Гринберг — старший редактор Forbes, автор книги о финансовой империи Майкла Джексона и биографии рэпера Джей-Зи. В «Трех королях» он вновь возвращается к последнему. Остальные два — Доктор Дре и Дидди (он же Паф Дэдди). Именно эта троица несет ответственность за превращение хип-хопа из субкультуры недовольных в грандиозную индустрию. Гринберг прослеживает путь своих героев от баттлов, граффити и уличных войн к многомиллионным контрактам, корпорациям, производящим наушники и кроссовки, и полноценному участию в американской политике. В «Трех королях» не слишком много сказано о музыке как таковой. Нет здесь и смакования секса, насилия и роскоши, на которое всегда соблазняет хип-хоп-культура. Зато подробностей о том, что собой представляет рэп как экономическая система и как социальная структура, тут множество.

За последние годы фильмы и комиксы о супергероях окончательно перестали быть развлечением для гиков. Точнее, грань между гиками и простым читателем полностью стерлась. При всей его кажущейся простоте войти в супергеройский мир с разбега трудно. Эта книга — идеальное подспорье. Британец Грант Моррисон — один из главных действующих авторов жанра. В 1980-х он создал «Animal Man», один из манифестов постмодернизма в супергероике, в следующие десятилетия написал десяток книг о Супермене и Бэтмене. Тут он отходит от практики и пробует себя в роли хроникера и теоретика. Это обстоятельная история комиксов с конца 1930-х до сегодняшнего дня, попытка объяснить, как истории о защитниках справедливости в обтягивающих костюмах превратились из бульварного курьеза в настоящее искусство. Во второй половине книги, там, где Моррисон становится полноценным участником истории, о которой рассказывает, он во многом переходит к мемуарам и сам представляется супергероем, титаном рисованной литературы. Читателю стоит быть толерантным к дозе самолюбования.

Автор «Безгрешности» и «Поправок», Джонатан Франзен — главный на сегодняшний день производитель больших американских романов. Эта книга — нетипичная для него малая форма. Сборник эссе, написанных в разные годы, но объединенных двумя темами. Первая из них — глобальное потепление и сопутствующие экологические катастрофы. Франзен скорее не активист, а меланхолик. Он оплакивает мир с его многообразной красотой, считает планету почти обреченной и дает катастрофические прогнозы. Особенно в отношении Антарктиды: путешествию на Южный полюс посвящен один из текстов книги — это и есть тот географический конец Земли, которому приходит конец трагический. Стоит заметить: большинство авторов, занимающихся экологической повесткой, к книге крайне критичны. Зато вторая ее тема — птицы, и здесь страстный бердвотчер Франзен — в своей стихии. Она переполнена рассказами о встречах с пингвинами, перепелками, какаду. Жанр лучших ее фрагментов — сентиментальная орнитология.

Новая книга писательницы и эссеиста Линор Горалик, собранная вместе с журналисткой Марией Вуль, выросла буквально из поста в фейсбуке. В поисках сюжета для рекламного видео Горалик попросила подписчиков рассказать запомнившиеся им истории о платьях. Рассказов набралась пара сотен, и Горалик решила объединить их в книгу. Платье — это идеальная вещь-сюжет (примерно как гоголевская шинель). Как пишет Горалик в предисловии: юбка, брюки, кроссовки могут быть главами, но платье всегда целый роман. Истории в книге разделены по поджанрам — детские платья (вроде романов взросления), платья мам и бабушек (семейная хроника), свадебные платья, платья, с которыми связаны особенные истории, и платья, наоборот, несчастливые. Наконец, платья, которых попросту не было, несостоявшиеся. Книга эта — первая в новой серии, затеянной проектом PostPost.Media. Дальше будут сборники частных историй и на другие темы.

Джессика Стоядинович, более известная как Стоя,— самая знаменитая фигура в современной порноиндустрии. Знаменитая тем, что пытается вывести порно из культурного гетто, превратить в достойное, в какой-то мере даже интеллектуальное занятие. Помимо основной деятельности Стоя участвует в авангардных спектаклях, снимается в феминистских сериалах и ведет колонки. «Философия, порно и котики» — собрание небольших заметок, написанных для Esquire, The New York Times, The Guardian и прочих изданий. Темы самые разные: политика, религия, экономика, тяготы публичности, проблемы современного английского, отношения порно и искусства, секс во всем его разнообразии. Стоя цитирует Батая, критикует Трампа и патриархат, поучает неопытные молодые души, воспевает чудесные возможности человеческого тела и всеми силами разрушает стереотипы о том, что порнозвезда — это немой образ для проекции чужих фантазий. Она вполне может ответить — язвительно и жестко.

Изданная при поддержке РЖД книга-путешествие по главной железнодорожной магистрали России. Александра Литвина и иллюстратор Аня Десницкая в очередной раз показали, как хорошо понимают друг друга, придумывая сложносочиненные истории про Россию. Все станции Транссиба представлены не только архитектурой, историей и местными сувенирами, но и речью живущих на них детей. Россия оказывается здесь протяженной не только в пространстве, но и во времени, а между всеми временами протягивается связь.

Чудесная интерактивная книжка с нежными иллюстрациями объяснит совсем маленьким детям устройство планеты: вращая колесико, можно самому управлять сменой времен года, приливами и отливами, переходом воды из жидкого в газообразное состояние, северным сиянием и радугой. И даже хорошо, что книжка немного сложная, потому что тенденция все детям разжевывать в последние годы немного утомила, пусть учат наклон земной оси как есть: 23,44°!

Невероятно разумно устроенная книга предлагает смотреть на картины не просто потому, что они условно прекрасны, а потому, что они рассказывают истории, которые нам близки и интересны: о маленьких королях и королевах (Ван Дейк и Веласкес), светских дамах (Энгр и Климт), рыцарях, спортивных состязаниях, устройстве быта. Автор предлагает сначала понять, что происходит на картине, а потом уже — как это сделано. Так и правда гораздо интереснее.

Музыку и фильмы можно читать, как книги, и, в общем, немногих базовых знаний достаточно, чтобы в этом чтении не потеряться. «Как слушать музыку» музыканта и просветителя Ляли Кандауровой подробно раскладывает историю музыки от григорианских песнопений до постминимализма, дает восемь правил «чтения» музыкального произведения (состав исполнителей, сюжет, ритм) и довольно увлекательно рассказывает, что будет с музыкой дальше. А еще в книге есть QR-коды, чтобы не только читать, но и слушать. Одновременно вышла книга Антона Долина «Как смотреть кино», кратко объясняющая, что такое монтаж и сценарий, как «читать» фильм и с каких фильмов стоит начинать знакомство с киноисторией.

Архитектор Маргарита Еленская объясняет, зачем нам нужна архитектура и как она устроена. В каждой главе, будь она посвящена кирпичу или арочным конструкциям, разворачивается своя маленькая история архитектуры — от старейших зданий к новейшим. И про каждое строение подробно рассказано, кто его строил, когда и для каких целей, ну и как, конечно. В итоге можно узнать, что материалы и формы, из которых состоит архитектура, всегда возникают не просто так и у них тоже есть своя история.

Мария Бойко окончила Лондонскую школу экономики и уже много лет преподает экономику в школах и вузах. Она автор «Азов экономики» — пожалуй, лучшего школьного учебника экономики на русском языке. А теперь еще и книжки для детей, которую следовало бы почитать многим взрослым. Потому что здесь с первых страниц найдутся понятные ответы и на многие взрослые вопросы: почему билеты в Эрмитаж дороже для иностранцев и почему не получается забрать деньги у богатых и раздать их бедным.

Эта испанская история рока выглядит как расширенный список для обязательного прослушивания с пояснениями и веселыми картинками: разноглазая матрешка Зигги Стардаста, Боб Марли в образе льва, The National и The White Stripes в постскриптуме. Но книга хороша не только тем, что перечисляет много важных, иногда незнакомых имен и песен. Рок представлен здесь целиком, как индустрия — с фестивалями, революциями, хитами, фанатами и даже мертвецами.

Детские альманахи оказались забыты с советских времен, но этот сборник рассказов, стихов, задач и удивительных фактов в замечательно разнообразных иллюстрациях доказывает, насколько такая форма органично подходит современному эклектичному миру. Тема первого альманаха из будущей большой серии — маленькое. Это становится поводом поговорить и об устройстве фракталов, и о картинах пуантилистов, и о том, как все фильмы о Гарри Поттере умещаются на маленькую флешку.

Книга доктора и профессора медицинских наук отчасти даже романтична — эту историю медицины пишут друг другу в нежных письмах правнук российского акушера и праправнучка испанского нейробиолога, ученики медицинских факультетов. В письмах складывается история медицины от Гиппократа до Нобелевской премии 2018 года. Как психическая болезнь Георга III положила начало психиатрии, как современные ученые собрали небольшую коллекцию нейромедиаторов и почему они считают, что современного человека можно было бы генетически улучшить, а то мы отстаем — в том числе и от собственных достижений.

Новая книга историка Тамары Эйдельман понятно и четко объясняет, почему единой, правильной истории быть не может, есть только мифы и версии. История распадается на основные точки, в каждой из которой все могло быть совсем не так, как нам рассказывали. Призывали ли варягов на Русь? Правда ли ливонские рыцари в полном облачении не побоялись пойти в апреле на тонкий лед, чтобы провалиться под него? Был ли Ленин немецким шпионом и самостоятельно ли советские ученые изобрели атомную бомбу? Нет ответа, но есть версии, из которых каждый волен выбирать самостоятельно.

Тим Скоренко, писатель и популяризатор науки, автор «Изобретено в России» и «Изобретено в СССР», открывает мир изобретений детям. Эта книга на зависть структурирована и понятна, с задачами и решениями. Задачи — одна интереснее другой: как решить проблему загрязнения питьевой воды в Африке или мотивировать людей рано вставать и следить за здоровьем. Изобретения предстают как бесконечное море возможностей: можно переизобрести колесо, можно запатентовать 1000 изобретений. А можно, придумав что-то интересное, еще и суметь это продать — например, рюкзак для сбора коровьего метана, решающий проблему глобального потепления и альтернативного топлива одновременно.

У Ребекки Дотремер немало поклонников — она умеет создавать узнаваемые, подробные и полные удивительных деталей магические миры. Но придуманная ею философская сказка хороша не только картинками. Это история про зайчика, который буквально жил, жил и умер — а в перерыве дружил с друзьями, выучил восемь языков, путешествовал, воспитал трех маленьких зайцев, провел 293 пикника и накопил больше трех миллиардов воспоминаний. Маленькая притча, позволяющая увидеть красоту и смысл обычной, негероической жизни.

Очень простая детская книжечка про хамелеона в поисках собственного цвета — на деле классика одного из главных детских художников прошлого века. За свою сорокалетнюю карьеру Лео Лионни нарисовал множество книг и получил четыре медали Калдекотта. За 20 лет, прошедших со смерти Лионни, книги его не утратили популярности. Секрет в том, что, хотя на вид это очень простые книжки с яркими иллюстрациями, в каждой случается небольшое чудо: одинокий хамелеон находит друга или, как в главной его книжке, ленивая мышь неожиданно оказывается самой работящей.

Графические мемуары бывшей профессиональной фигуристки Тилли Уолден получили в прошлом году высшую награду в мире комиксов — премию Уилла Айснера. Это не просто история про сложности профессионального спорта, бесконечные тренировки и постоянные унижения. Это еще и история девочки-подростка, которая ищет себя, сопротивляясь давлению взрослых и друзей: и на катке жизнь — борьба, и за пределами катка не слаще.

Роман о мальчике, который прячется от нацистов в развалинах разрушенного дома и верит, что отец однажды придет и найдет его,— одна из самых известных подростковых книг прошлого века: в 1990 году Ури Орлев получил за него премию Януша Корчака, в 1996-м — премию Ганса Христиана Андерсена. На русском он выходит не впервые, но впервые — в действительно отличном переводе. Ури Орлев и сам пережил нечто подобное истории своего героя — в годы войны они с братом прятались по польским семьям, а когда их обнаружили, год провели в лагере Берген-Бельзен. Несмотря на это, и автор, и его герои сохраняют веру в счастливый конец.

Повесть Ларисы Романовской «Слепая курица» — шорт-лист премии «Книгуру» 2018 года — рассказывает о жизни и взрослении в 1990-е. Жизнь подростка из интеллигентной московской семьи дана тут во всех подробностях: от безденежья до песен Янки в темных переулках и запойного чтения. Поскольку современным подросткам все эти реалии совершенно незнакомы, к тексту прилагается подробный комментарий (авторы комментария — Илья Бернштейн и Дмитрий Козлов), объясняющий, что происходило в это время со страной, что такое вещевые рынки, группа «Комбинация», ТОО и плеер с кнопками.

C первой публикации «Шпионки Гарриет» в 1964 году она успела войти во все списки американской детской классики и повлиять на всю последующую культуру: без нее не было бы ни «Вероники Марс», ни романа Донны Тартт «Маленький друг». Просто удивительно, что на русском она выходит впервые. Впрочем, менее актуальной за годы она не стала: это по-прежнему история о том, как через наблюдение и игру научиться сочувствию и пониманию.

Ждать от рок-звезды хорошей детской книги опрометчиво, зато эти книги хорошо выглядят и быстро продаются. С Полом Маккартни, на первый взгляд, та же история: это незамысловатое собрание сказок, которые дедушка рассказывает внукам на ночь, каждый вечер совершая с ними воображаемое путешествие по далеким странам. Что отличает эту книгу от многих похожих — это то же ощущение счастья от открытия мира, которое всегда отличало битловские песни.

Графический роман о жизни старшего брата Уолта Диснея Роя, тянувшего на себе всю финансовую сторону диснеевской компании,— не просто свежий взгляд на историю главной мультипликационной империи, но и любопытное свидетельство о жизни США первой половины ХХ века. Итальянский аниматор Алессио Де Санта семь лет собирал материал для книги, и она получилась по-настоящему увлекательной.

Веселая и поучительная история о моде на носкаверы — тряпочки с завязками на носу, в которых все герои чувствуют себя одинаково по-идиотски, но снять их вопреки моде не могут. Книга выиграла премию польского фонда Астрид Линдгрен и замечательно просто объясняет, почему быть как все совсем не обязательно.