Железная леди современного искусства

Вчера в Мраморном дворце, в Государственном Русском музее, открылась выставка Ирины Затуловской "Опыты". Это ретроспектива работ известного московского живописца за последние 20 лет. Среди первых зрителей, попавших под обаяние этого искусства, оказалась КИРА ДОЛИНИНА.

Три белых зала, около 50 работ. Вещи маленькие и большие, одни висят на стенах, другие стоят на тумбах, треногах или на полу. Одни очень яркие, другие почти монохромные. Яичница, луна с месяцем, поле, Соловки, Гоголь, друзья, плакальщица, Христос, батон, подсолнух, история искусства, металл, дерево... Описывать выставку почти бессмысленно, потому что все равно не будет понятно, почему это так здорово. Искусство Ирины Затуловской — из разряда "ускользающей красоты". Поэтому каждый, кто про нее пишет, вынужден придумывать смачные определения, которые никоим образом не помогут "увидеть" это искусство, но хотя бы попробуют поставить его в какие-то рамки. "Железное искусство", — пишет критик Александр Панов. Железное — потому что многие работы Затуловской выполнены на кусках потертой старой грубой жести (иногда гофрированной, как стиральная доска), которая выполняет функцию холста и фона одновременно. "Легкое дыхание", — повторяя за Буниным, пишет куратор и идеолог Русского музея Александр Боровский. Тоже верно: легкость, с которой написаны эти картины, вопиющая. То есть не то что раз-два и готово, но три-четыре легчайших мазка способны держать картину и выразить все, что хотел сказать ею автор.
       "Последняя амазонка русского авангарда" — так характеризует госпожу Затуловскую академик Дмитрий Сарабьянов. Это очень точно. Здесь есть гендерное определение: искусство Ирины Затуловской — очень женское (или женственное?). Но не умильно-рукодельное, а именно "амазонское" — изящное, хитрое, игровое. Есть здесь и отсылка ко времени и к стилю: Ирина Затуловская ненавязчиво, но твердо отсылает к началу русского модернизма, когда язык холста стал простым и кратким. Тут главные имена для нее — Михаил Ларионов и Наталья Гончарова. Но и с теми, кого рядом с Гончаровой удачно назвали "амазонками русского авангарда", Любовью Поповой или Александрой Экстер, ей тоже по пути — ее искусство так же умно и строго по отношению к себе.
       Искусство Ирины Затуловской очень культурно. На соединении почти немыслимой простоты, почти "наивного" искусства с тончайшими ассоциациями и подтекстами строится его неповторимость. Это искусство родом из хорошей домашней библиотеки, гостеприимной подмосковной дачи, кухонных разговоров. От этой домашности — некокетливость, неагрессивность, неамбициозность. Отсюда же — взгляд не столько вперед, сколько вглубь. Не самая, прямо скажем, характерная черта современного искусства. Ирину Затуловскую отлично знают в Москве и не очень хорошо знают в Питере. Тому причина не столько в разных художественных тусовках, сколько в разных художественных языках двух столиц. В "культурной столице" — ни слова в простоте, густота ассоциаций должна быть подтверждена сложносочиненными произведениями. В старой/новой столице искусство говорить просто ценилось всегда и лаконичность высказывания возводилась в заслугу. Условно говоря, многоречивый Иосиф Бродский — это Петербург, а легкострофный Тимур Кибиров — Москва.
       Выставка Ирины Затуловской в любом зале в Москве — это прежде всего признание ее таланта, будь это модная Галерея О.Г.И. или Третьяковка с выставкой номинантов на Госпремию-2002. Выставка Ирины Затуловской в Питере — это прежде всего разговор. Непривычный к такого рода современному искусству зритель вовлекается в беседу об истории искусства как циклическом процессе, о подтекстах и интертекстах в живописи, о простоте религиозного слова. И богатейшим материалом для нее неожиданно оказываются не пафосно-дорогущие видеоинсталляции, а легкая, немного шутливая живопись маленькой ироничной женщины.