Рок в деталях
Василий Степанов об «Озере диких гусей»
В прокате новый фильм одного из главных современных китайских режиссеров Дяо Инаня, энциклопедия нуара в неоновых отблесках китайских трущоб, которая понравится даже тем, кто не является поклонником жанра «черного фильма»
Фото: Green Ray Films, Memento Films
Вокзал, дождь, ночь, бесприютные блики огней, спящие пассажиры. Под бетонным мостом обреченный мужчина встречает роковую женщину. Она достает из сумочки гигантскую пачку сигарет, тянется к нему: «Огонька не найдется?» Его зовут Чжао, ее — Лу, и весь фильм — по сути, рассказ о том, как эти двое попали на захолустный полустанок к круглосуточному ларьку со снеками, к залу ожидания с тарахтящим про особо опасного преступника телевизором: «Свидание на Южной станции» — так звучит оригинальное название картины Дяо Инаня.
«Озеро диких гусей» — его четвертый фильм. Китайский режиссер прославился пять лет назад, взяв «Золотого медведя» в Берлина за «Черный уголь, тонкий лед», детективную историю с расчлененкой в индустриальных ландшафтах, снятую как медлительный триллер, где напряжение снималось вспышками изощренного высокохудожественного насилия (чтобы обозначить уровень эстетических претензий Инаня, достаточно сказать, что одно из самых кровавых и зрелищных убийств совершалось с помощью коньков для фигурного катания). Он эффектно помещал элементы классического нуара в китайские промзоны и вонючие гетто (его femme fatale работала в прачечной), возвращая истории из «асфальтовых джунглей» к их истокам. В конце концов, нуар — не только упражнение в стиле, но и городской романс.
«Озеро диких гусей» развивает найденный в «Черном угле...» метод. Фигуры нуара здесь отчетливо видны даже тем, кто едва знаком с этим жанром. Сама ночная встреча главных героев и то, что один из них оказывается приговоренным к смерти беглецом, сам способ изложения событий (ретроспективный, а не последовательный — ничего изменить нельзя) говорят о том, что ничем хорошим эта история не закончится — в каждой детали слышно дыхание рока.
Задав атмосферу безысходности, Инань с плохо скрываемым удовольствием демонстрирует зрителям-иностранцам специфическую китайскую экзотику. В Китае прокат «Озера диких гусей» не задался, но зарубежные рынки в восторге. Вот многочисленный подпольный слет похитителей мотороллеров. Бандитский инструктаж, который заканчивается массовым побоищем из-за дележа территории,— впрочем, полицейские летучки ничем не лучше, разве что с дисциплиной там обстоит получше. А вот сюрреалистическая ночь соревнования мелких банд, олимпийские игры по угону байков, которые заканчиваются случайным убийством копов. Вот антропологическая зарисовка из жизни секс-работниц — «купальщиц» на том самом озере из международного названия фильма. В какой-то момент сценки принимают столь дикий, макабрический оттенок, что кажется, будто режиссер тихонько посмеивается над зрителем. Брутальный, грязный реализм дает сюрреалистические побеги: если в «Черном угле, тонком льде» убивали коньками, то тут — зонтиком: проткнув несчастного, дешевый полиэтиленовый аксессуар раскрывается у него за спиной, и кровь брызжет на зонт, как на экран.
Инань упивается длинными однокадровыми проходами и сложнопостановочными сценами, в которых все продумано до мелочей. Настолько, что сюжет теряется во мгле зловонных переулков. Это по-своему неплохо, ведь, начав распутывать барочные завитки флэшбеков, зритель рискует упереться в довольно простое открытие. Оно заключается в том, что режиссер на свой хитроумный манер склеил два классических, всем знакомых фильма, которые опоясывают эпоху классического нуара: «М» (1931) Фрица Ланга, где полиция и преступный мир с равной одержимостью разыскивают душегуба, так что ему начинаешь сочувствовать, и «На последнем дыхании» (1960) Жан-Люка Годара, где женское предательство превращает мелкого гангстера в героя высокой трагедии. Инань игрив, он увлекается бижутерией. Ему доставляет искреннее удовольствие тасовать буквы кинематографического алфавита в поисках новых слов.
Сиреневый неоновый туман застилает картину, превращая китайские трущобы в Лос-Анджелес образца «Бегущего по лезвию» — разве что летающие машины не скользят по черному сопливому небу. В кадре — визуальная истерика: дешевые леопардовые принты, фламинго, которые в панике разбегаются по темному зоопарку, красные отсветы полицейской мигалки в каплях дождя, ночной взгляд тигра, сигаретка, пульсирующая во рту мотоциклиста, сотни кроссовок с подсветкой, танцующие под Boney M на районной дискотеке. «Озеро диких гусей» великолепно как собрание кинематографических открыток. С задачей удержать себя от пристального взгляда на собственных героев режиссер справляется замечательно. Нет у них ни психологии, ни характера, ни истории, только функция — бежать, бояться, предавать и умирать. Может, потому что это и не герои вовсе, а тени нуара, эффектно расплывшиеся в сиянии неона на мокрой бетонной стене.