В Русском музее открыта выставка Ольги Тобрелутс "Кесарь и галилеянин", посвященная 200-летию Генрика Ибсена, наивно считавшего одноименную пьесу своим лучшим произведением. Историю Юлиана Отступника, римского императора, в середине IY века ненадолго вернувшего язычеству статус государственной религии, госпожа Тобрелутс проиллюстрировала в технике фотошопа.
Западных интеллектуалов, которые жалуются, что искусство стало необязательным гостем на пиру искусствоведческой демагогии, надо срочно отвести в Мраморный дворец: чтобы тихо сидели у себя в Европе и не ныли. Смотреть выставку невозможно: планшетов с текстами российских, американских, норвежских интерпретаторов творчества госпожи Тобрелутс на ней не меньше, чем экспонатов. Пишут о "моделях истории", "позитивном мировоззрении Ибсена", исламистском терроризме, русском символизме и боярыне Морозовой. Догадываются, что 33-летней художнице близок Рим, поскольку она пережила гибель своих старых богов в эпоху перестройки. Выстраивают тонкую логическую цепочку от Отступника Юлиана к Ибсену, писавшему пьесу в Мюнхене, где царствовал алкавший средневековых идеалов "отступник" Людвиг Баварский, и Тимуру Новикову, отступившемуся от модернистской ереси и открывшему Ольге Тобрелутс истину "неоакадемизма". Благодаря чему она теперь утверждает "необходимость и незабвенность образа", "ценность канона и чистоту восприятия" и предлагает искусству "свою версию выхода из кризиса". Удивляет лишь то, что никто не связал страсть художника к образам гусей и овечек с ее опытом работы руководителем кружка природоведения при клубе юных натуралистов Всеволожского района. Впрочем, писалось-то все это всерьез, а музей, очевидно, поиздевался над вакханалией интерпретаций, продемонстрировав, что они не столько раскрывают смысл творчества, сколько пожирают его.
Никто не пытается объяснить, что же, собственно говоря, делает Ольга Тобрелутс. Что такое ее фотомонтажи на античные темы, где пластика и определенный садизм заимствованы у мэтров позднего французского Салона, психоделическая расцветка небес — у кудесников рэйвов, лица героев — у директора питерского Института сновидений Виктора Мазина, Ницше или Лу-Андрес Саломе, пейзажи-задники — у природы Крыма, который Людвиг якобы хотел выкупить у России, а обнаженные эфебы с крылышками — у Тимура Новикова. Невозможность всерьез вернуться не то что к античности, но даже к тихо смаразмировавшему академизму, да и отсутствие в конце концов академической школы неизбежно превращают такого рода искусство в лучшем случае в пародийный карнавал. В худшем же бородатый жрец Кибелы с огромным ножом в руках напоминает о каком-нибудь, прости Господи, Александре Васильеве, анилиновом певце русского язычества.
Но работы Ольги Тобрелутс — не пародия и, конечно же, не столь глубокий творческий акт, как представляется искусствоведам. Не живопись и не инсталляция, не хеппенинг и не постановочная фотография, а огромный мультик. Компьютерная техника — послание, более мощное, чем вся европейская культура. Появись в работах Ольги Тобрелутс Масяня, она почувствует себя как дома рядом со львами и мучениками, овечкой, лобызающей Доброго Пастыря, и дурашливыми осами, пожирающими епископа Марка. Наверное, это логично. В наши дни даже игровое кино все труднее отличить от анимации: пусть и живопись не кочевряжится, пытаясь сохранить "невинность".
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ