Новое исследование представителей двух поколений российского бизнеса, пришедших в профессию с разницей в 30 лет, показало не только, как изменился бизнес-климат в стране, но и насколько «отцы» и «дети» по-разному оценивают прошлое и смотрят в будущее.
Бизнес-тандем отца и дочери Санжаповых не только выстоял, но и сумел оживить умирающую
деревню
Фото: Из личного архива
Бизнес-тандем отца и дочери Санжаповых не только выстоял, но и сумел оживить умирающую
деревню
Фото: Из личного архива
Родом из Малого Турыша
Равиля в бизнес в начале 1990-х привел его товарищ, с которым они вместе работали «челноками» — возили из Турции вещи и продавали в Екатеринбурге. В начале 2000-х «челночный бизнес» умер, и Равиль на пару со своим отцом завел пасеку в Малом Турыше — родине родителей его жены.
Когда Санжаповы обустраивали пасеку, Малый Турыш был полузаброшенной татарской деревней на границе Свердловской области и Пермского края. Из 22 домов жилых — только 16. Когда-то здесь были ферма, лесозаготовительное предприятие, магазин и клуб. Но к тому моменту даже за продуктами приходилось ходить пешком за три километра — в Большой Турыш. Словом, деревня медленно, но верно умирала, пока не появились Равиль, а главное — его дочь. Отец без тени сомнения или смущения констатирует: «Главный предприниматель в нашей семье сейчас — дочь».
Гузель Санжапова училась в Москве (факультет мировой политики МГУ) и мечтала стать дипломатом, но не задалось. Довольно скоро она начала свой первый бизнес — пошив галстуков-«бабочек». Потом к ним добавился еще и мед: решено было его взбивать, добавлять ягоды и травы. И дело пошло!
Сегодня Гузель чуть более 30 лет. Она — востребованный спикер на всех экономических форумах, любимица и предмет почитания односельчан, которых несколько лет назад обеспечила работой. Сейчас медовое производство для Малого Турыша — «градообразующее»: на нем занята добрая треть сельчан, а в летний сезон — еще до двух десятков окрестных жителей.
Ты помнишь, как все начиналось
Малый Турыш был полузаброшенной татарской деревней. Сейчас жизнь налаживается, детскую площадку уже построили, теперь в планах общественный центр
Фото: Федор Телков, Коммерсантъ
Малый Турыш был полузаброшенной татарской деревней. Сейчас жизнь налаживается, детскую площадку уже построили, теперь в планах общественный центр
Фото: Федор Телков, Коммерсантъ
О начале 1990-х Равиль вспоминает без воодушевления: «Царил дикий бизнес. Работали по схеме: съездил — купил — продал. На полках в магазинах ничего не было. Конкуренции, правда, также никакой не было. Но зато было очень много бандитов. То становишься жертвой рэкета на рынке, то пару ботинок украдут. Морально тогда гораздо тяжелее было. Деньги доставались вроде бы легче, но инфляция за год эти же деньги и съедала. Теперь бизнес более цивилизованный. Если начинался он 30 лет назад из-за необходимости выживать, то сейчас у нас появились средства для того, чтобы заниматься планированием. Мы развиваемся!»
А вот что Гузель рассказала о том времени: «В 1989 году я была совсем маленькой. Папа — горный инженер, работал на золотом руднике в Березовском. Потом в 1991 году рудник закрыли. Папа остался без работы и вообще без всего. А мама работала на скорой помощи, где работает до сих пор. И получала гроши. Семья с маленьким ребенком в начале 1990-х, живя в общежитии, оказалась без денег. Потихонечку папа стал заниматься бизнесом. Сначала приторговывал сигаретами... Почему я это помню? Потому что как-то родители меня, совсем маленькую, одну дома оставили, и я так расстроилась, что выкинула несколько блоков папиных сигарет в форточку. Еще помню, как в 1990-е мы с мамой ходили в больницу покупать мандарины. Такое происходило крайне редко, и только там они продавались. Мне постоянно хотелось съесть что-нибудь вкусненькое. В 1994 году я впервые помогла папе с продажей одежды на рынке. Первая зарплата моя равнялась двум сосискам в пластиковом стаканчике с кусочком хлеба и кетчупом. Поэтому сейчас я не ем серый хлеб, сосиски и кетчуп. Не помню ничего из того, что происходило в период с 1997 по 2000 год. У меня было очень тяжелое заболевание. Риногенный энцефалит. Трепанация черепа. Осталось 15 швов на лбу. Я заново училась ходить. В девять лет повзрослела. И появились очень взрослые вопросы: а почему так произошло именно со мной, нужна ли я вообще и если да, то для чего нужна?»
Путевка в жизнь
Медовое производство для Малого Турыша — «градообразующее»: на нем занята добрая треть сельчан
Фото: Владислав Лоншаков, Коммерсантъ
Медовое производство для Малого Турыша — «градообразующее»: на нем занята добрая треть сельчан
Фото: Владислав Лоншаков, Коммерсантъ
И Гузель решила все поменять: «Я рано поняла, что не хочу, как папа, заниматься продажей одежды, возить ее из Стамбула, и говорила, что у меня никогда не будет своего бизнеса. Но все сложилось иначе. Как-то папа купил мне пачку петард на рынке. Я пришла с ней в школу, и эти петарды мы взрывали всем классом. Я почувствовала острый спрос на них и попросила папу купить еще петард. Он отказался. Но бабушка согласилась помочь. Так у меня завелся петардный бизнес. В день я продавала по 20 пачек петард. В школу ходила с одной тетрадкой и ручкой, но при этом была отличницей. А чистая прибыль у меня была больше, чем зарплата мамы на скорой. Знаете, каково это, когда у тебя денег гораздо больше, чем у твоей мамы?.. Мне было тогда всего 12 лет. И мучило ощущение несправедливости. Возник большой и жирный вопрос: "Почему так?".
В какой-то момент, уже будучи взрослой, я стала понимать, что хочу сделать нечто, меняющее жизнь людей. После в общем-то вполне успешного бизнеса, связанного с производством "бабочек" и галстуков, закупила в Германии оборудование для взбивания меда и мобилизовала деревенских бабушек на производство крем-меда. Денег на развитие бизнеса не хватало. Но вскоре повезло: я услышала про краудфандинг, которым пользуюсь уже несколько лет. Сейчас у нас много спонсоров по всей России. Те, кто помогают, понимают, что каждая банка меда меняет жизнь в деревне к лучшему. И для них это очень важно. Особенно в нынешних условиях».
— Когда стал разворачиваться медовый бизнес, я обнаружила, что папин магазин в одном из торговых центров Екатеринбурга убыточен,— говорит Гузель.— Это было где-то в начале 2014-го.
— На тот момент магазин не был убыточным,— не соглашается Равиль.— Хватало средств и на оборудование, и на жизнь...
— Конечно, осознать убыточность бизнеса папе было очень сложно и больно, ведь он занимался этим 20 лет,— непреклонна дочь.
— Очень непросто в один момент все взять да закрыть.
Но магазин был закрыт.
Все еще будет
У Гузель есть свои планы на будущее...
«Считаю, что я — успешная. В прошлом году оборот составил около 18 млн рублей. Это не много, но и не мало. Особенно если учитывать те вложения, которые мы делаем в инфраструктуру, людей. Сейчас начали строительство общественного центра в деревне. До этого были построены детская площадка, скважина, вывоз мусора наладили... Когда меня называют успешным предпринимателем, встает вопрос: чем измерять успех? В Москве все принято измерять миллионными оборотами. Для меня обороты также имеют значение, безусловно. Но все-таки главный критерий успеха в том, сколько людей стало жить лучше. В общественном центре будет пекарня, откроем наш маленький фирменный магазин. Там обязательно будет и образовательное пространство, потому что в перспективе 3–5–10 лет нам здесь будут нужны предприниматели. Для чего? Чтобы создавать новые рабочие места, чтобы кооперироваться и сообща решать проблемы, которые будут возникать в дальнейшем. У меня нет задачи, чтобы люди сюда массово повалили жить. Но весь второй этаж в общественном центре будет приспособлен для туристов — это будет его основная статья доходов. Туристы нужны еще и для того, чтобы налаживать диалог с другими. Первыми будут те, кто так или иначе знаком с нашей историей. Обязательно создадим в центре digital detox. И наладим сюда туры выходного дня для жителей Екатеринбурга и Перми, чтобы приезжали к нам просто расслабиться — спокойно погулять, поесть-поспать, просто "потупить" в тишине. Хотелось бы, чтобы люди начали приезжать в наш центр уже через пару лет».
О будущем, как и о прошлом, бизнес-леди рассуждает без боязни и негатива: «Конечно, в минувшие 30 лет было много несправедливости. Но разговоры на тему "надо было все сделать по-другому" неконструктивны. Озадачиваться следует тем, что делать в предстоящие 30 лет. Мне хочется перемен. Людям надо предоставить возможность свободно выражать свои мысли, дискутировать. Пока у нас в стране все только черное и белое (так уж сложилось в последние годы) и нет пространства для диалога. Однако, как только появятся оттенки серого, изменения не заставят себя ждать. Надеюсь, что они будут конструктивными.
Люди более старшего поколения все еще говорят о какой-то "державной мощи". А мы понимаем, что мощь заключается прежде всего в силе людей, в их благополучии».
Равиль действительно ни слова не говорит о том, что он хочет каких-либо перемен во власти: «Из современных проблем, наверное, самая опостылевшая — бюрократия. Сколько лет я ни занимаюсь индивидуальным предпринимательством, идти в налоговую службу всегда было как зубная боль. Впрочем, сейчас полегче, чем было: обзавелись дистанционным бухгалтером».
Семья Санжаповых — явление редкое во многих отношениях. Хотя бы потому, что с оптимизмом смотрит в будущее. Между тем исследование НАФИ — PwC показывает, что пятая часть респондентов убеждена, что бизнес в России будет деградировать, еще столько же — что перемен к лучшему нечего и ждать. При этом скептиков больше среди поколения «отцов»: 30% из них хотели бы, чтобы их дети и внуки работали по найму, среди поколений «детей» такое желание высказали только 14%.