Высокоскульптурный диалог

В миланском отделении Галерей Италии, музейной империи банка Intesa Sanpaolo, открыта выставка «Канова | Торвальдсен. Рождение современной скульптуры», сделанная в партнерстве с Эрмитажем и копенгагенским Музеем Торвальдсена. Собрав более 160 произведений в музеях всего мира, Gallerie d'Italia продолжили мировой чемпионат по скульптуре, разыгравшийся в первой четверти XIX века в Риме и при всех европейских дворах, от Парижа до Петербурга. Из Милана — Анна Толстова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Первый аккорд выставки запоминается надолго — посетителя встречают «Три грации», вернее, целых шесть: скульптурная группа Антонио Кановы (1757–1822) прибыла из Петербурга, композиция Бертеля Торвальдсена (1770–1844) — из Копенгагена. Проработав пять лет, Канова закончил своих нежных и кокетливых прелестниц в 1817-м, когда Торвальдсен только приступал к модели для своих, более мужественных и холодных. Словом, контраст — между Югом и Севером, между до и после Венского конгресса, между утонченностью итальянского неоклассицизма и схоластичностью германо-скандинавского ампира — будет предъявлен сразу. Настоящая скульптурная баталия развернется чуть позже, а пока нам расскажут, как складывались оба культа личности и развивалось хоть и дружеское, но все же соперничество между ваятелями, превратившимися в этаких поп-звезд эпохи, Джона Леннона и Мика Джаггера наполеоновского времени.

Мы попадем в запечатленные на множестве картин и гравюр римские мастерские обоих — не просто рабочие места, но шоурумы, великосветские салоны и аудиенц-залы для приемов европейских монархов и римских пап, чья театрально-творческая атмосфера впоследствии будет бережно перенесена в персональные музеи (в Поссаньо и Копенгагене, соответственно). Окажемся в залах славы, где оба предстают то римскими, когда их статуи ваяют из мрамора, то современными, когда их пишут на манер Ван Дейка, императорами художеств. Канову среди прочих запечатлели Андреа Аппиани, Ангелика Кауфман, Лампи-младший и Томас Лоуренс, Торвальдсена — Орас Верне, Винченцо Камуччини и множество придворных немецких романтиков: такой богатой иконографией могли похвастаться разве что Гете с Байроном. И узнаем, что благодаря обоим соперникам скульптура вдруг выдвинулась на первое место среди изящных искусств, так что Венеция хоронила Канову, словно Тициана, а в музее Торвальдсена, как в храме, господам полагалось снимать головной убор.

Кураторами выставки выступили два ведущих итальянских специалиста по скульптуре Кановы и Торвальдсена, Фернандо Маццокка и Стефано Грандессо, и кажется, будто могущественный банковский музей смог осуществить все идеи, что посетили их ученые головы. Это не просто первая в истории выставка, на которой свели вместе двух главных мастеров эпохи, это выставка, на которой вам не придется сделать и трех шагов, чтобы сравнить, как оба трактуют один и тот же сюжет: вот две «Венеры» — из Лидса и из Каунаса, две «Гебы» — из Эрмитажа и Торвальдсенова музея, два варианта «Амура и Психеи» — аналогичного происхождения. Обилие эрмитажных вещей не удивляет — Канову зазывали в Россию с 1781 года, но тщетно, он, патриот Италии, удовлетворился званием вольного общника Императорской Академии и множеством августейших и поскромнее почитателей. Статуи Кановы и Торвальдсена оказываются солистами в хоре скульптурных и живописных аллюзий — вплоть до Эмиля Вольфа, Франческо Айеца и даже Александра Иванова, чьих «Аполлона, Гиацинта и Кипариса» одолжила на выставку Третьяковка (у Gallerie d'Italia давно налажено сотрудничество с российскими музеями, благо филиал в Виченце обладает превосходной коллекцией русской иконы).

Хотя формально паритет соблюден, симпатии зрителя, особенно после зала портретов, где датчанина больше, но итальянец лучше, и после двух Наполеонов, помпезного властелина мира у Торвальдсена и Александра Македонского наших дней у Кановы, неизбежно склоняются на итальянскую сторону. Не сказать чтобы итальянцы бессовестно подыграли своему парню: на выставку, например, не взяты бесподобные рельефы Кановы на сюжеты Гомера, заказанные Аббондио Реццонико и хранящиеся в миланских Gallerie d'Italia,— чтобы добить Торвальдсена, их достаточно было бы поместить рядом с его «Триумфом Александра Великого в Вавилоне», привезенным из Павии, но Канова остался в постоянной экспозиции музея. Мысленно сравнивая обе рельефные сюиты, мы заметим, что Торвальдсен пытается совершить археологический прорыв в прошлое, прямиком к метопам Парфенона, и терпит поражение, тогда как Канова, отправляясь в античное далеко, снимает слой за слоем — Бернини, Микеланджело, Донателло, так, что все они оставляют какой-то след в его пластике. И в этом почти постмодернистском чувстве многослойности времени и ностальгии по истокам, к каким не может быть возврата, он, конечно, совершенно современный художник.