Принято считать, что разруха охватила Россию в результате революции и Гражданской войны. Однако с давних пор так же называли состояние Руси в Смутное время. А глобальный развал отечественной экономики в XX веке начался еще до краха не только Временного, но и царского правительства — в 1915 году. И довело страну до него управление сановников и чиновников, главным стремлением которых было сохранить благоволение первого лица и сопутствующие ему положение и богатства.
«Русское правительство не способно предотвратить острую хозяйственную и финансовую разруху страны» (на фото — чиновники Министерства внутренних дел, 1910 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Русское правительство не способно предотвратить острую хозяйственную и финансовую разруху страны» (на фото — чиновники Министерства внутренних дел, 1910 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Ведь волосы дыбом становятся»
«Военное положение оценивается здесь более благоприятным образом, чем в Петрограде…
Дух войск считается здесь удовлетворительным. Санитарное состояние армии хорошее. Новый контингент в 800 000 человек готов и покроет наши потери. Офицеров достаточно.
Против нас в недавних боях было 42 австрийских дивизии и 21,5 германских корпусов, т. е. около 85 дивизий. Понесенные противником потери очень значительны. По имеющимся у нас данным, в германских ротах насчитывается не более 100 человек, несмотря на повторное их укомплектование, в некоторых же ротах осталось всего 30 человек.
Больным местом нашим является недостаток в артиллерийских снарядах и в ружьях.
Недостаток этот, однако, не таков, чтобы ставить нашу армию в критическое положение. Он лишь заставляет нас перейти к обороне и временно отказаться от широкого наступления, для которого требуется неизмеримо большее количество боевых средств».
В тот же день эта информация была отправлена шифром в российские посольства в Лондоне и Париже для передачи главнокомандующим британской и французской армиями. Однако генералы сообщали дипломатам далеко не все. Положение было отчаянным не только с артиллерийскими патронами, как тогда именовались снаряды. 6 декабря 1914 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич писал военному министру генералу от кавалерии В. А. Сухомлинову:
«Знаю, что причиняю Вам хлопоты и тревогу своими воплями, но что же делать. Ведь волосы дыбом становятся при мысли, что по недостатку патронов и винтовок придется покориться Вильгельму. Для благополучной стрельбы нужен парк на корпус в месяц. Состав некоторых корпусов дошел до 4,5–7 т. чел... Чем меньше патронов, тем больше потери. Прилив ежедневно 4–5 тысяч равен 0, вернее минусу, т. к. потери больше. Если бы сразу влить тысяч 150–250, то можно было бы в 1–1,5 недели отбросить противника и сразу выиграть положение. Задержка офицеров тоже тяжело отражается. Их теперь в некоторых полках 7–10 (!!!) человек. Вот почему я считаю своим долгом бить Вам челом. Много людей без сапог отмораживают ноги, без полушубков или телогреек начинают сильно простуживаться. В результате там, где перебиты офицеры, начались массовые сдачи в плен, иногда по инициативе прапорщиков. "Чего нам дохнуть голодными и холодными, без сапог, артиллерия молчит, а нас бьют, как куропаток. У немцев лучше. Идем". Казаков, отбивших атакой 500 пленных, последние изругали: "кто вас, ироды, просил: опять голодать и мерзнуть не желаем". Правда, это — печальные случаи, но они грозны. Вот почему я так теперь кликушествую. Англичане предлагают помочь выполнить заказы у себя, в Америке и в Японии. Будьте милостивы приказать заказать все, что возможно (подковы, патроны, ружья). Лишнего не будет. Все проглотит армия, как ненасытное чудовище. Простите Бога ради. Верьте, что не преувеличиваю, а говорю по совести».
«Все бросили и стремительно удираем»
«В результате там, где перебиты офицеры, начались массовые сдачи в плен» (на фото — германский солдат конвоирует русских солдат, 1915 год)
Фото: Hulton Archive / Getty Images
«В результате там, где перебиты офицеры, начались массовые сдачи в плен» (на фото — германский солдат конвоирует русских солдат, 1915 год)
Фото: Hulton Archive / Getty Images
Военный министр вполне осознавал тяжесть положения армии и писал Янушкевичу 10 декабря 1914 года:
«Знайте, что все, что только в силах сделать для армии,— мы здесь делаем; я беспощадно веду войну со всякой канцелярской волокитой и сам езжу по заводам и мастерским. Порадовал меня Путиловский завод, на котором я был на днях, работает быстрее, чем предположено было. Слава Богу, в Москве стали выделывать станки, которыми мы до сих пор снабжались только из-за границы».
Вот только к заметному улучшению снабжения войск это не приводило. Мало того, Главное артиллерийское управление (ГАУ) в Петрограде в складывавшейся ситуации очень странным образом отреагировало на предложение французского маршала Жоффра.
«Жоффр,— сообщал Янушкевич Сухомлинову 27 декабря 1914 года,— предлагает прислать знающих специалистов, сумевших в 4 месяца поднять производительность во Франции с 3 тыс. в день до 80 тыс. снарядов в день... А гл. арт. упр. теперь что-то обдумывает и не дает ответа».
Как выяснилось позднее, резко против этого предложения выступал генерал-инспектор артиллерии генерал от артиллерии великий князь Сергей Михайлович. Он настаивал на том, что снаряды нужно заказывать на Путиловском заводе и у французской компании Шнейдер—Крезо, будучи, как утверждали некоторые современники, материально заинтересованным в таком сотрудничестве.
Не лучше обстояло дело и с прочими предметами снабжения. Побывавший в войсках председатель Государственной думы М. В. Родзянко обещал мобилизовать на помощь армии все пока еще не задействованные частные фабрики, заводы и мастерские. Но результат оказался мизерным до плачевности. Начальник штаба Верховного главнокомандующего 5 января 1915 года жаловался военному министру:
«Родзянко нашумел и обещал дать 1 милл. пар сапог в месяц, а теперь дает адрес какого-то X в Варшаве на 60–80 т. в месяц и, смакуя величие заслуги, бичует все.
Все они друг друга стоят. Ругать ох как охочи, а дело делать ниже их достоинства».
Не лучше обстояли дела и с лечением раненых и больных солдат, которым ведал генерал от инфантерии принц А. П. Ольденбургский.
«Меня пугают,— писал Сухомлинов Янушкевичу 19 января 1915 года,— усиливающиеся заболевания холерой и тифом под Варшавой. Туда поехал Верховный Санитар, если он там будет распоряжаться, как здесь,— то толку будет немного. Был я на днях в Николаевском военном госпитале и нашел там 3.000 челов. на штатных 1.500 мест и это при 8.000 свободных коек в остальных лазаретах города».
Не меньшее, а то и большее место в переписке двух военачальников занимали кадровые интриги. Кого из преданных людей продвинуть по карьерной лестнице, помочь в получении места с повышенным жалованьем или наград, а кого из неверных — снять с должности или наказать иным образом. В результате этих перестановок у князя Кудашева после многих недель пребывания в Ставке возникли сомнения в способности большинства генералов управлять войсками:
«Дело обстоит неважно,— докладывал он министру иностранных дел.— А причиною тому,— насколько мне дано судить,— отсутствие у нас военных талантов. Я убежден в том, что наши генералы — прекрасные знатоки дела, прекрасные, умные, добросовестные люди, но творческой искры у них нет».
Ко всему прочему из бесед с генерал-квартирмейстером штаба Ставки генералом от инфантерии Ю. Н. Даниловым директор дипломатической канцелярии узнал, что руководство русской армии не имеет достаточной информации о силах и намерениях противника. 8 января 1915 года князь Кудашев сообщал:
«Из Германии приходят слухи о формировании новых семи корпусов.
Данилов недоумевает, откуда германцы могут набрать столько офицеров».
А 1 февраля 1915 года в «совершенно частном» письме князя главе МИДа говорилось:
«На днях мне Данилов говорил, что надо ожидать неприятных вестей из Восточной Пруссии, я его тогда спросил, почему же нельзя предупредить события. На это он ответил так: "Это всегдашняя участь обороняющегося; почему мы не наступаем, вы знаете. Обороняясь же, мы предоставляем противнику инициативу. Где он ее проявит, мы сказать не можем, а превосходство его в путях сообщения дает ему возможность всегда быстрее сосредоточить свои силы на том или другом пункте, где и оказаться сильнее нас"».
Долго ждать результата не пришлось. О начавшемся наступлении германских войск князь Кудашев писал:
«Нехорошие известия принес нам сегодняшний день. Мы не только уходим из Восточной Пруссии, но, кажется, бежим. Я решительно не понимаю, чем объяснить такое неумение у нас предвидеть события. Под Летценом мы уже 3 месяца окопались, укрепились, говорят, не хуже немцев, и вдруг все бросили и стремительно удираем».
«Связано с алчностью начальников»
«Очень много солдат, в особенности в тылу, вооруженных старыми винтовками, а также австрийскими,— благо, их взяли не одну тысячу» (на фото — складывание трофейных австрийских винтовок в штабеля, 1916 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Очень много солдат, в особенности в тылу, вооруженных старыми винтовками, а также австрийскими,— благо, их взяли не одну тысячу» (на фото — складывание трофейных австрийских винтовок в штабеля, 1916 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
О том, каким образом удалось остановить германское наступление и не допустить прорыва фронта, в документах говорилось кратко: «Потери громадные». И вновь обсуждалась нехватка снарядов, патронов и винтовок, из-за которой был вынужден сложить оружие попавший в окружение 20-й корпус русской армии.
Чтобы как-то скрасить впечатление от неудач в боях против немцев, командование армии шло на операции против менее сильного противника — австро-венгерских войск, которые некоторые русские генералы считали бесполезными с военной точки зрения. И поскольку, как говорил Суворов, «австрияки великие мастера битыми быть», успех и трофеи на радость императору и публике были гарантированы.
Тем временем проблемы со снабжением армии только усугублялись, в первую очередь с поставками продовольствия. 6 марта 1915 года военный министр писал генералу Янушкевичу:
«В Совете Министров пришли в ужас от задачи доставить 15 т. голов скота ежедневно. Действительно, эта задача невыполнимая, и придется уменьшить норму, которая и без этого не выдерживается в войсках, в районе военных действий.
Вообще, вопрос снабжения наших армий становится все труднее и труднее. Меры принимаются решительные, но надо немного и сжаться в потреблении».
О том, как проводилось такое сжатие, солдаты рассказывали в письмах на родину, первыми читателями которых были военные цензоры. К примеру, в слезнице Г. Е. Андреева из 15-го Кавказского стрелкового полка, написанной 28 июля 1915 года, говорилось:
«Харчи очень плохие, почти голодные, дают нам на 8 человек один хлеб, то не хватает и пообедать, а ужин без хлеба, варят почти самую воду, только что соленая, и мы стоим здесь, как зайцы, почти и спим не раздеваясь, потому что ожидаем день ото дня — скоро идем в бой».
А Д. С. Григонис из 210-го Бронницкого пехотного полка писал о том, что усиливало и без того тяжелое положение солдат:
«Неладно становится теперь солдату, во всем трудно; что следует по положению, не дают — ни хлеба, ни сахару и т. д. Все это связано с алчностью начальников на деньги, которые они получают из интендантства за наше насущное недополучение хлеба и пр.
Срам, от солдатской экономии за год войны в полку набралось более 160 000 р.».
Судя по письмам, в подавляющем большинстве частей ситуация со снаряжением по-прежнему оставалась плачевной. Не установленный военной цензурой автор писал близким в Москву:
«К смотру государя приготовили одну роту, собрав для нее все более лучшее обмундирование со всех полков, оставив всех плохо обмундированных солдат в окопах: мало, а где и совсем нет сапог, ранцев, патронташей, брюк, мундиров, шапок и башлыков, да, собственно говоря, недостаток во всем и всюду. Благо, немец не наступает, а сгони они нас с места, так все и померзнем; кое-что доставляется очень медленно и в крайне малом, недостаточном количестве».
Жалобам на отсутствие всего и вся — от шинелей до винтовок и снарядов, казалось, не будет конца. В письме из управления 1-го дивизиона тяжелого мортирного полка от 24 июля 1915 года говорилось:
«В особенности большой недостаток снарядов для полевой легкой артиллерии. Ружей и патронов тоже не особенно густо. Маршевые роты являются на позицию без оружия и получают его только после убитых или раненых. Очень много солдат, в особенности в тылу, вооруженных старыми винтовками, а также австрийскими,— благо, их взяли не одну тысячу. Вообще победа зависит от вас, приготовляющих снаряды».
«Закончить снабжение войск к 1917 году»
«Вопрос о недостаточности боевого комплекта в тысячу выстрелов на пушку 3 дм скорострельной артиллерии никогда не возбуждался»
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Вопрос о недостаточности боевого комплекта в тысячу выстрелов на пушку 3 дм скорострельной артиллерии никогда не возбуждался»
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Однако, несмотря на все усилия генералитета и чиновников, информация об удручающем положении со снабжением армии постепенно просачивалась в тыл. Первое время ее обсуждали шепотом, но сначала члены Государственной думы, а затем и общество стали задаваться вопросом — как могло случиться, что страна оказалась не готовой к войне, хотя усиленная подготовка к ней велась с 1906 года?
В мае 1915 года за многочисленные упущения по службе был снят с должности начальник Главного артиллерийского управления генерал от артиллерии Д. Д. Кузьмин-Караваев. Было назначено расследование, но от привлечения его к ответственности в конце концов отказались. Ведь, как выяснила из показаний Кузьмина-Караваева назначенная Временным правительством 5 марта 1917 года Верховная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других должностных лиц, обвинения нужно было предъявлять огромному числу военных деятелей и высших чиновников.
Нередко случается, что военное руководство ведет подготовку армии не к будущей, а к прошедшей войне. И в 1905–1906 годах в России произошло именно это. Ведавший артиллерией великий князь Сергей Михайлович и его окружение исходили из того, что в будущих боях расход снарядов будет таким же, как и во время проигранной Русско-японской войны,— не более 1000 снарядов на трехдюймовое орудие.
«Одобренное военным министром постановление комиссии,— говорилось в показаниях бывшего начальника ГАУ,— получило высочайшее утверждение в 1908 г., и требуемое количество патронов или их составных частей было изготовлено за счет кредита на перевооружение артиллерии... Вопрос о недостаточности боевого комплекта в тысячу выстрелов на пушку 3 дм скорострельной артиллерии никогда не возбуждался ни в Совете государственной обороны, ни в Военном совете, ни в комитете Генерального штаба, ни в комиссиях законодательных учреждений. Военные министры и их помощники никогда не высказывали мнения о несоответственности размера боевого комплекта; напротив, совещание под председательством помощника военного министра признало излишним заготовление 40-процентного запаса пушечных патронов для сибирских округов, на которые Главному артиллерийскому управлению было уже ассигновано 2 млн 791 тыс. руб.».
Вопрос об увеличении запаса снарядов вновь возник в 1911 году после назначения генерала от кавалерии Я. Г. Жилинского начальником Генерального штаба.
«В конце 1912 г.,— утверждал Кузьмин-Караваев,— по настоянию генерала Жилинского Главному артиллерийскому управлению было ассигновано 10 млн руб. на приступ к увеличению боевого комплекта полевой артиллерии… По разработанному проекту, было предположено, приступив к изготовлению оружия, материальной части и боевых комплектов во второй половине 1913 г., закончить снабжение войск к 1917 году».
Деньги, предназначенные для расширения заводов и увеличения выпуска снарядов, выделили в июле 1913 года. Как считал бывший начальник ГАУ, с опозданием на два года.
Похожая картина, судя по его словам, наблюдалась и в снабжении войск винтовками. Кузьмин-Караваев ссылался на письмо предшественника Жилинского — начальника Генерального штаба генерала от инфантерии А. А. Гернгросса от 11 мая 1910 года, в котором указывалось:
«При подсчете намеченных запасов ручного оружия и потребности в нем по новой организации армии и нормам запасов, проектированным особой комиссией при управлении генерал-квартирмейстера, выяснилось, что уже теперь наличные запасы винтовок покрывают потребность в них с весьма значительным излишком».
«По изложенным причинам,— говорилось в показаниях Кузьмина-Караваева,— наши ружейные заводы, начиная с 1908 г., принуждены были постепенно сокращать производство винтовок, изготовляя таковые лишь за счет небольших ассигнований по обыкновенной смете. На мои заявления в междуведомственном совещании и доклады помощнику военного министра об опасном положении ружейных заводов, рискующих остаться без кадра рабочих-оружейников, чем не будет охранена готовность заводов к полной их производительности, директор Департамента государственного казначейства протестовал против требуемого артиллерийским ведомством расходования денег не для доведения запасов боевого снабжения до высочайше установленных норм, а на поддержание деятельности заводов или для благотворительной по отношению к рабочим цели».
Бывшего начальника ГАУ обвиняли и в том, что после начала войны он не смог резко увеличить производство пороха, взрывчатых веществ и всего прочего, входившего в его ведение. Однако Кузьмин-Караваев доказывал, что проблемы со снабжением заводов сырьем и топливом возникли не по его вине. А в недостатке квалифицированных рабочих на оборонных производствах он прямо обвинял Главное управление Генерального штаба (ГУГШ):
«В целях обеспечения безостановочного хода работ по изготовлению предметов, требуемых для государственной обороны, ГАУ настаивало на освобождении от призыва в войска заводских рабочих, как запасных и ратников, так и новобранцев, но при детальном рассмотрении этого вопроса в комиссии генерала Якимовича в 1913 г. ГУГШ не дало согласия на требуемую для сохранения кадра рабочих льготу, и с объявлением общей мобилизации в 1914 г. недостаток умелых рабочих рук сказался в сильной степени».
«Кто виновен в нашей неподготовленности»
«Не маловажное значение, бесспорно, имело бы и привлечение к работам женщин» (на фото — изготовление боеприпасов, март 1917 года)
Фото: РИА Новости
«Не маловажное значение, бесспорно, имело бы и привлечение к работам женщин» (на фото — изготовление боеприпасов, март 1917 года)
Фото: РИА Новости
Проблемы со снабжением топливом возникли по той же самой причине — из-за нехватки рабочих рук, вызванной непродуманной всеобщей мобилизацией. Совет министров 17 февраля 1915 года констатировал:
«В связи с военными событиями последовало полное прекращение подвоза в Империю каменного угля из-за границы через порты Балтийского моря, а наряду с сим пришлось отказаться и от снабжения отечественного рынка этим топливом из копей Домбровского района (в принадлежавшей Российской Империи части Польши.— "История"). Затем, с конца Декабря минувшего года, с закрытием навигации в Архангельском порте, указанный подвоз оказался, равным образом, невозможным и через этот порт, и, следовательно, в настоящее время почти единственным источником, питающим страну углем, является Донецкий каменноугольный бассейн. Между тем последний далеко не отвечает предъявляемым к нему усиленным требованиям. Мало того, в местных копях наблюдается ныне даже понижение добычи угля, обусловленное сокращением числа рабочих рук. Достаточно сослаться на то, что, по имеющимся в торгово-промышленном ведомстве сведениям, число рабочих на копях с 208.000 людей в Декабре 1914 года уменьшилось до 180.000 человек на 1 Января 1915 года и до 170.000 на 1 текущего Февраля. В соответствии с сим и ежемесячная добыча, дошедшая после беспрерывного подъема в осенние месяцы 1914 года до 160.000.000 пудов, упала в Декабре того же года до 143.000.000 пудов, в Январе 1915 года — до 135.000.000 пудов, а в течение Марта выразится, по-видимому, всего в 100.000.000 пудов, или, за вычетом потребности железных дорог, еще в значительно меньшей для всех прочих потребителей цифре».
Правительство Российской Империи решило просить Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича освободить от призыва шахтеров старших возрастов. Одновременно было решено пополнить ряды горняков женщинами и малолетними, снизив разрешенный возраст работы в шахтах с прежних пятнадцати лет.
Кроме того, Совет министров решил:
«Предоставить Главным Начальникам всех потребляющих уголь ведомств принять меры к возможному сокращению расхода этого топлива и к замене его нефтяным, торфяным и дровяным, а на железных дорогах, если сие окажется осуществимым,— и антрацитом».
Однако топливный кризис усилил неразбериху на железных дорогах, которыми пытались одновременно командовать ответственные за перевозки армейские чины и Министерство путей сообщения (см. «Такой сильный удар передается все глубже и глубже»). Последствия их неспособности согласовать интересы всех ведомств не замедлили сказаться. В решении Совета министров, принятом 6 марта 1915 года, говорилось:
«Министр Внутренних Дел письмом от 26 Февраля 1915 года обратился к Председателю Совета Министров с просьбой внести на рассмотрение Совета вопрос об упорядочении продовольственного дела в Империи. По объяснению Гофмейстера Маклакова, несмотря на крупные запасы продовольственных продуктов, определявшиеся, согласно исчислениям Министерства Внутренних Дел, на 1 Февраля текущего года в одной Европейской России в 240,5 милл. пуд. ржи, 250,6 милл. пуд. пшеницы, 106,6 милл. пуд. ячменя и 128,4 милл. пуд. овса, в некоторых местностях ощущается острый в этих продуктах недостаток и цены на них непомерно растут. Объясняется это явление, главным образом, загруженностью наших железных дорог военными перевозками и невозможностью поэтому своевременно подвозить продукты в места их потребления, а затем — и затрудняющими правильный обмен припасов между отдельными районами распоряжениями местных властей, озабоченных сосредоточением и сохранением в подведомственных им местностях продовольствия для беспрепятственного снабжения им действующих армий. В особливо тяжелых условиях оказываются более крупные города и прежде всего, конечно, обе столицы, где цены на предметы первой необходимости достигли уже небывалых размеров, совершенно не укладывающихся в бюджет не только бедного, но даже и среднего обывателя. Вполне понятно, что в связи с этим в массе населения создается настроение, легко могущее быть использованным враждебными государству элементами для своих целей и, во всяком случае, крайне нежелательное с точки зрения поддержания в стране должного порядка и общественного спокойствия».
«В особливо тяжелых условиях оказываются более крупные города и прежде всего, конечно, обе столицы, где цены на предметы первой необходимости достигли уже небывалых размеров» (на фото — очередь в магазин Общества по борьбе с дороговизной, Петроград, 1916 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«В особливо тяжелых условиях оказываются более крупные города и прежде всего, конечно, обе столицы, где цены на предметы первой необходимости достигли уже небывалых размеров» (на фото — очередь в магазин Общества по борьбе с дороговизной, Петроград, 1916 год)
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Но вместо срочного принятия конкретных мер, правительство империи углубилось в дебаты о том, нужно ли создавать для рассмотрения продовольственных проблем особый комитет из старших представителей заинтересованных ведомств при Министерстве внутренних дел или возложить решение вопроса на специально назначенного высокопоставленного чиновника, который будет руководить точно таким же комитетом. По сути, все сводилось к тому, кто получит эту во всех смыслах слова хлебную должность. Не сойдясь во мнениях, члены Совета министров обратились к Николаю II, который поручил руководить продовольственным делом не МВД, а управляющему Министерством торговли и промышленности действительному статскому советнику князю В. Н. Шаховскому.
Тем временем объем проблем только нарастал. Весной выяснилось, что село из-за ухода в армию мужиков испытывает дефицит рабочих рук. Из Черниговской губернии, например, сообщали в столицу империи о почти полном отсутствии мужских рабочих рук. А это грозило еще более серьезным ухудшением продовольственного снабжения армии и рабочих.
Существовали различные мнения относительно того, когда наступят катастрофические изменения в экономике и финансах. Российские социал-демократы еще в конце 1914 года предсказывали скорое наступление всеобщей разрухи. А в документах совещания партии социалистов-революционеров, проходившего в июле 1915 года, о разрухе говорилось уже как о свершившемся факте:
«Русское правительство, как показал год войны, не способно правильно организовать оборону государства, оградить армию от бесполезных жертв и предотвратить острую хозяйственную и финансовую разруху страны, так как решительно не желает привлечь к ответственной государственной работе живые силы народа».
Но способ управления страной не менялся, и в начале 1916 года о разрухе громогласно заговорили с думской трибуны. К примеру, член IV Государственной думы от области Войска Донского и глава фракции прогрессистов И. Н. Ефремов 10 февраля 1916 года, критикуя правительство, говорил:
«Страна и народ все еще являются вотчиной и холопами царя, управляемыми чиновниками различных степеней и рангов, которые в свою очередь являются лишь покорными исполнителями чужих велений…
В глухих, отдаленных деревнях начинают ясно отдавать себе отчет, где причины нашей слабости, кто виновен в нашей неподготовленности, почему происходит катастрофическая разруха всего государственного хозяйства».
Именно это абсолютное неумение управлять вместе с непреклонным стремлением сохранить благоволение первого лица и сопутствующие ему положение и богатства и были той «разрухой в головах» сановников и чиновников, которая в следующем, 1917 году привела не только к краху государственного строя, но и к катастрофическому разрушению всего уклада жизни в стране.