23 января президент России Владимир Путин прилетел в Израиль и принял участие в церемониях, посвященных Международному дню памяти жертв холокоста. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников считает, что Владимир Путин не забудет израильтянам того, как они открыли в Иерусалиме памятник защитникам Ленинграда и жертвам его блокады. И, без сомнения, освободит сидящую в российской тюрьме Нааму Иссасхар, хоть она и не стала просить российского президента о помиловании.
В центре, в том числе и внимания, весь день была жена Биньямина Нетаньяху
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
В центре, в том числе и внимания, весь день была жена Биньямина Нетаньяху
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Организаторы собирали ветеранов к памятнику защитникам и жителям блокадного Ленинграда «Свеча памяти» за пять часов до его открытия. Защитников и жителей было здесь немного, несколько человек, их просто не может быть много. Кто-то приехал из Петербурга, кто-то живет здесь, в Израиле.
Им накрывали в приличного уровня лаунже, там суетились официанты, носились с подносами, тарелками и чашками, а их пока попросили подождать в углу за ограждением. Они были не в обиде и не в претензии, хотя я не понимал, как они могут быть не в претензии, если до начала церемонии еще столько времени и ни одного чиновника, ни одного музыканта даже тут еще не было, а им на всякий случай назначили за пять часов. А никто из них почти ведь и не ходит уже давно.
Правда, одна бойкая, мне показалось, старушка все время была на ногах и что-то постоянно рассказывала своей, видимо, дочери. Я подошел к ним. Полине Пескиной 92 года. Когда началась блокада, ей было 14. Жили они в Володарском районе (сегодня — Невском) Ленинграда, в трех автобусных остановках от Московского вокзала. Приехали с Украины, у ее матери было восемь детей, их пожалели, поселили и прописали в разваливающейся, она говорит, хате, где Лина жила вместе с тремя сестрами и мамой в шестиметровой комнате. Но все-таки и корову они успели завести. Ну а потом началось. Четыре брата ушли на войну, трое погибли.
— Старшего брата немцы повесили,— говорит она,— в Польше. Они зашли в Лодзь, думали: там немцев нет, а напоролись на них… А мы в Ленинграде рыли окопы, сбрасывали с крыш зажигательные бомбы… Это же мы, 13–15-летние девчонки, изрыли окопами всю Ленинградскую область…
Есть им быстро стало нечего (все благодарили, конечно, корову, но недолго), какое-то время питались отрубями, которыми до этого кормили ее, но и отрубей, конечно, хватило ненадолго. Как все, резали кожаные ремни, варили в кипятке, мама жарила лебеду… Получали по 125 граммов хлеба в день, 200 граммов масла в месяц… Потом, в декабре-январе, были перерывы со снабжением в три дня: машины на Ладоге топили немцы.
— Вот в эти три дня многие умерли,— говорит она.— Меня подобрали на улице, думали, что умерла, хотели вытряхнуть из папиной шубы, а я зашевелилась… Но карточки и деньги, говорят, я крепко в руке держала!.. Привезли в госпиталь, а он закрыт, оставили у входа на лестнице, ночь прошла, утром идет врач: «Ты что тут делаешь?» — «Лежу…» — говорю.
Она выжила и после войны еще больше 40 лет работала на художественной фабрике, как она ее называет. А потом ее дочь решила уехать в Израиль, в 1992 году многие уезжали, да почти, считает она, все.
— Да замуж захотела! — смеется Полина Пескина, кивая на дочь.
Та до крайности смущена и даже хочет увести маму. Но она ведь еще не все рассказала:
— Живем мы в Натании. Нас тут не обижают, нет. Продуктовые наборы дают на праздники. Из Ленинграда пенсию присылают раз в три месяца, это $1500. Мы из них и на трехкомнатную квартиру, можно сказать, скопили за эти годы…
Видимо, дочь так замуж и не вышла, я уж постеснялся спрашивать.
— 28 лет не была в Ленинграде…— и я, наконец, вижу в ее глазах что-то вроде слез.— Он мне все время снится… Здоровье плохое, поэтому я не езжу. У меня там остался один приятель, звоню ему…
Тут открыли лаунж, их позвали, они заспешили. «Сначала ветераны, сопровождающие потом…» — предупредили их. Она тогда пошла одна. Сыр, мандарины, бутерброды…
Губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов сказал — и как отрезало
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов сказал — и как отрезало
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Через час-полтора лаунж начали заполнять другие гости церемонии: израильские и российские бизнесмены, депутаты Кнессета, высокопоставленные сотрудники израильских ведомств… Появился губернатор Новгородской области Андрей Никитин. На территории этой области активно действует предприятие «Акрон» Вячеслава Кантора, который энергично поучаствовал в финансировании форума, в том числе и в «Яд ва-Шеме», где должны были произойти главные события 23 января и Международного дня памяти жертв холокоста.
Но позвали Андрея Никитина в Израиль, наверное, все-таки не по этой причине. Новгород в свое время очень быстро захватили немцы, жители не успели покинуть город, в Новгороде остались и несколько тысяч евреев, почти всех уничтожили. Известна история санитарки Екатерины Корольковой из психиатрической больницы на окраине города, в Колмово, где было около 800 больных. Все они остались в больнице, когда город был захвачен. Врачам предложили произвести эвтаназию: немцы скептически, как известно, относились к умственно отсталым, по их мнению, людям. Врачи отказались, фашисты расстреляли всех: и медперсонал, и пациентов. Выжила только санитарка Екатерина Королькова, которая к тому же укрыла и спасла маленькую девочку, еврейку Фриду Рабинович, дочку одной из больных: она еще много месяцев в оккупированном городе выдавала ее за свою дочь. В «Яд ва-Шеме» есть имя этой санитарки, высеченное в граните вместе с другими «Праведниками народов мира», как израильтяне называют неевреев, которые с риском для жизни спасали евреев в годы оккупации в Европе.
Увидел я в лаунже и Виктора Вексельберга, который вместе с Михаилом Мирилашвили участвовал в создании памятника.
— Он сейчас 8,5 метра,— рассказал Виктор Вексельберг,— а в проекте был немного меньше. И поставить его хотели в другом месте, вот это — гораздо лучше…
— И дороже, видимо? — переспросил я.
— Конечно,— согласился он.— Но здесь и парковая зона, и не окраина города, и стоит он на высоте… Такой великолепный вид… Мэрия пошла навстречу…
— Даром, что ли, отдали? — уточнил я.
— Нет, почему даром?..— замялся Виктор Вексельберг.— Не даром… Но навстречу пошли…
— Видимо, не экономили и на самом памятнике? — еще раз уточнил я.
— Четыре организации участвовали как минимум,— пожал плечами господин Вексельберг.— Ну, с точки зрения наших традиционных трат не дороже денег!
Формулировку следовало признать исчерпывающей.
Владимир Путин в это время уже встречался с премьер-министром Израиля Биньямином Нетаньяху, который, по всей видимости, пойдет на четвертые выборы подряд, так как не в состоянии сформировать коалиционное правительство.
Здесь, на открытии памятника, активно обсуждали эту тему. То есть я, например, говорил с Евгением Совой, который сейчас работает депутатом Кнессета и состоит в партии Авигдора Либермана, которая, видимо, наслаждается тем, что блокирует коалицию. Так вот минут 15 подряд в разговоре со мной Евгений Сова рассчитывал на то, что в четвертый раз у господина Нетаньяху ничего не выйдет и что его наконец сместят с поста лидера его собственной партии.
Впрочем, я ведь поговорил и с советником самого господина Нетаньяху Ариэлем Бульштейном, который, в свою очередь, от чего-то был уверен, что в четвертый раз, напротив, все обязательно получится, но затруднялся с ответом на вопрос, как это может быть, если Биньямин Нетаньяху сформировал на четвертые выборы ровно тот же список кандидатов, что и на третьи.
В общем, уверенности в том, с кем Владимиру Путину придется встретиться в следующий раз, ни у кого в лаунже не было.
Тем временем Биньямин Нетаньяху в разговоре с Владимиром Путиным назвал связи, которые тот поддерживает с Израилем, смелыми, а после встречи рассказал, что он и президент России встретились с матерью осужденной в нашей стране Наамы Иссасхар Яффой (мама накануне просила снять все израильские пикеты, которые в день приезда Владимира Путина в Иерусалим намерены были агитировать за немедленное помилование девушки, осужденной за хранение наркотиков: Яффа Иссасхар опасалась спугнуть добрые намерения Владимира Путина, если бы они по поводу ее дочери у него возникли и он бы захотел ее помиловать).
— Действительно,— подтвердил Владимир Путин,— я встретился сейчас с мамой Наамы. Для меня ясно, что Наама — из хорошей, порядочной семьи (но этого обычно мало для помилования.— А. К.). И мне известна позиция господина премьер-министра, который просит принять соответствующие решения. Все это, безусловно, будет учтено при принятии этого окончательного решения… И сегодня Нааму посещает уполномоченный по правам человека в России (это действительно случилось, и после встречи стало известно, что девушка отказалась писать прошение о помиловании на имя Владимира Путина, считая, что беспокойства ее мамы и заявлений властей Израиля на этот счет будет достаточно. Проблема в том, что вряд ли так будет считать господин Путин.— А. К.). Мама очень переживает, я вижу это. Я ей сказал и хочу еще раз повторить: все будет хорошо.
Он все-таки ее помилует.
На церемонию открытия памятника приехал кроме Владимира Путина и Биньямина Нетаньяху с женой и президент Израиля Реувен Ривлин. Все тут сделано было с тактом и, как бы сказать, со вкусом. Получился зал человек на 400, затянутый в полотна темного цвета, с огромным экраном и со стелой «Свеча памяти» внутри, задрапированной в серую ткань.
Слышали ли вы на иврите эту песню, с которой началась церемония: «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч…»? Я теперь слышал в исполнении молодой еврейки со сцены, и комок-то в горле стоял.
Мэр Иерусалима Моше Лион говорил с таким чувством, словно сам пережил все это; цитировал Анну Ахматову, говорил:
— Война связала наши народы, это нерушимая связь… В Ленинграде умерли от голода больше миллиона человек. Ваши родственники, Владимир Владимирович Путин, были там… Ваш отец сражался там и был ранен. Он потерял своего сына, вашего брата Виктора… Это самая ужасная смерть… Советская армия освободила Освенцим…
Он рассказал, что там, в Освенциме, среди 60 тыс. евреев из города Салоники были друзья его отца, и отец сейчас в зале.
— Смотри, папа, это восстанавливается справедливость,— говорил мэр.— Мы говорим вам спасибо от имени всех, кто спасся в Освенциме благодаря Советской армии… Спасибо, что вы остановили эту жуткую машину смерти…
История усугублялась тем, что сейчас и в самом деле годовщина освобождения Освенцима, в честь этой даты объявлен Международный день памяти жертв холокоста. И в Иерусалиме в этот день не было польского президента Анджея Дуды, а украинский президент Владимир Зеленский, обидевшийся, видимо, на то, что ему не дали возможности выступить в этот день на форуме в «Яд ва-Шеме», заявил, что не пойдет на этот форум, а отдаст свою аккредитацию тем жертвам холокоста, которым у организаторов не нашлось места в зале. Аргумент можно было признать убийственным, но все-таки, видимо, неточным: организаторы с недоумением опровергали такую версию, настаивая, что места хватило всем, кто приехал и кого по согласованию с ними пригласила украинская сторона.
Я потом спрашивал одного из организаторов: а почему, кстати, не дали слово на форуме Владимиру Зеленскому? А Украина, объяснял он, была тогда, во Вторую мировую войну, не самостоятельной страной, а частью Советского Союза, притом что правопреемницей Советского Союза является, как известно, Россия. Вот Владимир Путин и выступит.
Но что-то в этом, похоже, было еще.
Теперь на русском и иврите солистка Мариинского театра и популярный израильский исполнитель пели «Журавли».
Песню «Журавли» на сцене иллюстрировала видеоинсталляция
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Песню «Журавли» на сцене иллюстрировала видеоинсталляция
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Глава Союза ветеранов Второй мировой войны в Израиле Авраам Гринзайд, для которого русский язык был родным, начинал свою речь со слов: «Я как бывший боец Красной армии…»
Президент Израиля, кажется, еле справлялся с волнением (да что там, по щекам многих в зале после этих песен и слов теперь текли слезы): «Сейчас в январе в Израиле сложно представить себе тот ужасный холод в Ленинграде… Но город не намерен был сдаваться… И не об этом думала Мать-Россия!»
И для него, надо понимать, Россия ведь была уже матерью.
Биньямин Нетаньяху рассказал о том, как римляне устроили в свое время блокаду (он так и сказал — «блокаду», хотя до этого ее все называли осадой. По существу-то был прав).
Он, конечно, упомянул и про сильное, прогрессивное Государство Израиль, которое даст отпор любому радикальному режиму (видимо, прежде всего иранскому), но и в его речи было много слов про блокаду, не способных оставить равнодушными, видно было, и его самого.
Владимир Путин тоже произносил эти слова, вспомнил про родителей и трехлетнего брата, потом отложил текст речи и добавил от себя:
— Памятник — это хорошо, он остается надолго, надеюсь, на века… Но открыть его можно было по-разному. И так, как вы открыли…— Владимир Путин замешкался, по-моему, не из-за того, что не знал, как продолжить.— Спасибо.
Он ведь много памятников открыл, и даже очень много, и спросите его, где было душевней, пронзительней и трагичней всего,— и, думаю, он, конечно, скажет правду.
И если бы празднование 75-летия Победы состояло из таких церемоний, то больше ничего этому празднику и не нужно было бы. Но ведь не будет так.
Потом еще один солист Мариинского театра Василий Герелло и хор ветеранов Израиля спели «День Победы», и тут уж вместе с ними и весь зал пел. И Виктор Вексельберг тоже пел. Только президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер почему-то не пел.
Под конец были исполнены гимны России и Израиля. Когда исполнялся российский гимн, очень немолодые солистки хора старались подпевать: «…Партия Ленина, сила народная нас к торжеству коммунизма ведет!..» Они очень старались, и тут к ним подбежала еще одна женщина и что-то прокричала и стала махать руками. Было понятно, примерно что: «Там у них уже давно другие слова, замолчите!..» Бабушки из хора наконец поняли, спохватились, а одна из них даже в отчаянии прикрыла рот рукой.
А Владимир Путин потом еще минут двадцать пробивался к выходу: толпа, окружившая его, не давала пройти. Впрочем, он и сам, кажется, не хотел спешить.
Между тем имело смысл: в «Яд ва-Шеме» начинался всемирный форум, посвященный Международному дню памяти жертв холокоста.
На форуме было, мне стало казаться, все не так. Сюда съехались, конечно, десятки лидеров: генерал-губернатор Австралии, президент Австрии, президент Албании, президент Аргентины, президент Армении, король Бельгии, президент Болгарии, президент Венгрии, принц Уэльский, президент Германии, президент Греции, президент Турции, президент Дании, президент Исландии, король Испании, президент Италии, генерал-губернатор Канады, президент Кипра, великий герцог Люксембурга, президент Северной Македонии, президент Молдавии, король Нидерландов, наследный принц Норвегии, президент Румынии, президент Сербии, вице-президент Соединенных Штатов Америки, президент Финляндии, президент Франции, президент Черногории, премьер-министр Швеции, председатель Европейского совета, председатель Европейского парламента, председатель Европейской комиссии… И было очень торжественно. Но душа этого дня осталась в другом месте.
Владимир Путин выступил на форуме с речью, за которую ему не в чем было себя упрекнуть. В ней было все, что нужно: про историческую память, про тревожное, без этой памяти, настоящее… Про опасности и угрозы сегодняшнего дня (господин Путин предложил провести встречу лидеров пяти стран—членов Совета Безопасности ООН, чтобы обсудить проблему мировой безопасности. И в самом деле, так можно дать понять хотя бы Польше, кто есть кто)… И про пособников фашистов, которых нельзя забывать, он тоже сказал. Но снова: нет, не так это было.
После него слово дали вице-президенту США Майклу Пенсу. Мне уже нужно было выезжать в Вифлеем, там Владимир Путин должен был встретиться с главой Палестины Махмудом Аббасом: это была часть международного протокола, который он хотел соблюсти.
Но я задержался, рискуя не успеть в Вифлеем. Мне казалось, что все эти рассказы про то, как на Западе, особенно в США, искажаются исторические факты, связанные со Второй мировой войной, мягко говоря, преувеличены в пылу подготовки к надвигающейся 75-й годовщине Победы. Я хотел убедиться в этом. И убедился.
— Слово «помнить»,— произнес Майкл Пенс,— фигурирует не меньше 160 раз в еврейской Библии (имел в виду, видимо, Ветхий Завет.— А. К.) Мы помним… Миллионы детей превратились в пепел только потому, что их бабушки и дедушки были евреями (и дети все-таки тоже, видимо, хотя бы отчасти.— А. К.). Был один городок. Назывался Освенцим… Он стал величайшим лагерем смерти… Когда солдаты распахнули двери Освенцима, они увидели 6 тыс. полуголых, еле живых людей…— говорил Майкл Пенс.
Солдаты? Вице-президент Соединенных Штатов не сказал, что это были советские солдаты. Он продолжал, и я понимал, что и не скажет.
— Невозможно,— продолжал он,— идти по Освенциму, не ощущая этого нечеловеческого горя… Как можно было сделать это?! Но мы помним имена и лица…
А тех, кто освободил,— нет, он не помнил. Это были солдаты.
— Мы отдаем должное,— добавил он,— усилиям стран-союзников (опять безымянным.— А. К.) и 2 млн американских солдат (появилось прилагательное.— А. К.), которые, несмотря на тяжелые потери, освободили континент.
Да, теперь я знаю, как это делается.
В Вифлеем Владимир Путин приехал, когда уже стемнело. Здесь, похоже, решили, что торопиться ему уже некуда: одних только закусок накрыли часа, по-моему, на два еды.
Махмуд Аббас казался очень сильно обрадованным. Он вышел встретить российского президента, закутанный в шарф на всякий случай до ушей, хотя на улице было плюс десять. Поздоровавшись, он повел Владимира Путина на второй этаж, взяв его за руку: а и правда, было скользко. Наверху наговорил ему множество добрых слов, благодарил за то, что тот не упускает возможности привлечь внимание мирового сообщества к палестинскому вопросу; сильно жаловался на американцев, которые готовы, по его словам, запустить вторую часть сделки с Израилем по новой аннексии палестинских земель (первая часть, он считает, в разгаре).
Владимир Путин Махмуда Аббаса не успокаивал. В конце концов, он только что попрощался с Биньямином Нетаньяху, которому сказал такое «спасибо», какое, может быть, не говорил никому.
А Махмуду Аббасу не за что было.