Пожизненная жизнь
Два обитаемых острова системы ФСИН
На Новозере в Вологодской области мостом соединены два острова — Сладкий и Огненный. На Огненном — тюрьма для пожизненно заключенных, на Сладком живут ветераны ФСИН, те, которые несколько десятилетий охраняли Огненный. Где жизнь слаще, выяснял «Огонек».
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Петросян / купить фото
«Да не, не страшно жить-то тут,— обижается на вопрос разнорабочий Иван,— они же не туберкулезные какие. Да они там в учреждении вообще лучше, чем мы, живут! Недавно свадьба там была. В комнате для свиданий гуляли. Невеста такая,— рисует в воздухе крутобокую загогулину,— ниче. Из Ярославля. А мы тут на овощах для них работаем. Все тут для них — и картошка, и свекла, и эта… как ее… брокколя… Все из Ярославля привозят».
Мальчик-подросток жадно курит, куртка ему сильно велика, и рукава мешают затягиваться. «У них там мороженое есть»,— произносит он с фальшивым равнодушием.
Поэт и смертники
ИК № 5, Вологодский пятак — первая колония в России для пожизненно заключенных. Четыреста лет здесь был мужской Кирилло-Новоезерский монастырь, а с 1917-го тюрьма для врагов революции, в 1930-е сюда свозили политических заключенных, а с середины 1950-х здесь установили строгий режим для мужчин, осужденных первый раз за бандитизм и убийство.
Когда в 1994 году был введен мораторий на смертную казнь, ее заменили на пожизненное заключение. И первых смертников, которым была дарована жизнь, тут запирали навсегда в бывших монашеских кельях.
С 1997 года Вологодский пятак — тюрьма в основном для пожизненно осужденных, но есть участок строгого режима. 50 человек, получившие сроки от 5 до 15 лет, работают тут поварами, электриками и пекарями. От монастыря мало что осталось. Только неприступные стены, опоясывающие остров. Само озеро небольшое, но очень глубокое. Под стенами Пятака омуты.
К учреждению прилегает Артюшинское сельское поселение. Это не только остров Сладкий, но еще десяток деревень, где живут 1550 человек. «80 процентов — пенсионеры у нас,— рассказывает Владимир Макаров, глава Артюшинского сельского поселения, бывший заместитель начальника колонии,— молодежи мало. Рабочие места в основном только в учреждении, ну еще в торговле. Леспромхоз еще есть. У нас естественная убыль населения 50–60 человек в год. Три года назад отменили всякий общественный транспорт. Ничего к нам сюда не ходит».
За 25 лет, что на Огненном содержатся пожизненно осужденные, побег был только один раз
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
За 25 лет, что на Огненном содержатся пожизненно осужденные, побег был только один раз
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
В поселении нет мобильной связи. Семь лет Владимир Макаров добивался установки «антенно-мачтового сооружения». Писал и в Министерство связи, и в ЛДПР, и губернатору… Отвечали в том смысле, что раз население убывает, то зачем вам вообще связь. Наконец перед губернаторскими выборами поселению обещали деньги на антенну. И даже после выборов выделили их. Но компания, которая выиграла тендер на создание проектно-сметной документации, уже на полгода задерживает начало работ.
Десятилетиями колония отапливала детский сад на острове Сладкий и несколько домов сотрудников «системы», но несколько лет назад Сладкий от Огненного отключили. «Это в какой-то степени правильно,— рассуждает глава поселения,— уголовно-исправительная система должна содержать преступников, а не отапливать дома, хотя там, на острове, конечно, пенсионеры, бывшие сотрудники. Их около 20 человек. Но понимаете, учреждение — на одном острове, а сотрудники — на втором, расстояние 500 метров. Пока эта горячая вода шла, были большие потери тепловые, потом труба эта пришла в негодность. Нас за три года предупредили, что отключат. И мы сделали котлы в этих домах. Администрации поселения это 500 тысяч стоило. Теперь дровами отапливают. Удобно. Когда хочешь, тогда и топишь. В этом году вон какое лето было сырое».
Водопровода на острове тоже нет, воду носят ведрами из озера.
Владимир Макаров отслужил в колонии 27 лет. Прошел все карьерные этапы, от контролера до заместителя начальника Пятака. «Раньше там никто особо не хотел работать. Шли только те, кто рос в деревне на берегу и на острове Сладкий,— рассказывает он.— У них родители там работали, и пойти туда было делом естественным. Ну и был выбор. Колхоз был. Я на агронома учился. Но потом, когда я из армии пришел, мать парализовало, надо было помогать. Вот и пошел в колонию, потом в школе МВД отучился. И с 1983 года я на Пятаке».
Сначала Макаров читал личные дела осужденных, но потом перестал. «На психику действовали совершенные ими чудовищные деяния,— говорит он,— убийства детей, родственников. Вообще, когда к нам стали прибывать пожизненные, сложнее стало. Раньше не было страха, что осужденный может напасть. Не было, чтоб одного осужденного три сотрудника вели. Сейчас агрессия страшная. Мы сначала и не знали, что с ними делать. Вместе с начальником психологической лаборатории с нуля сами создавали правила внутреннего распорядка для пожизненно осужденных. Все необходимые меры безопасности. Сейчас они приняты во всех восьми тюрьмах для пожизненно осужденных в России и даже кое-где за границей. Начальник психологической лаборатории у нас — известный в области поэт, историк, он, когда на пенсию вышел, директором школы работал. Но быстро от инфаркта умер. Подполковник Владимир Попов-Островитянин. Вот мы вместе с ним все это и создали. Начальник учреждения даже в Америку ездил опыт перенимать. Но приехал и сказал, что мы так не сможем. Россия специфичная страна. Потом технически и материально мы иначе обеспечены. Мы и не стали ориентироваться на них, все по-своему сделали».
Этот дом расселили, когда колония перестала его отапливать. Прямо за ним — детский садик
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Этот дом расселили, когда колония перестала его отапливать. Прямо за ним — детский садик
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Заключенные находятся в камерах по двое или четверо. После прибытия пожизненный попадает в карантин, с ним работают психологи. Случаи суицида в этот период бывают, но редко. «Одного мы из петли достали, второй как-то бритву спрятал и чирк себя по горлу, сосед его снизу ничего не заметил, утром его только обнаружили, когда уже поздно было»,— рассказывает Макаров. Психологическая служба решает, каких осужденных можно помещать в одну камеру.
Подъем в шесть утра. При выходе из камеры осужденный просовывает руки в отверстие для кормления, на него надевают наручники и только потом выпускают. Осужденный поворачивается лицом к стене, называет имя и статью. «Туалет у них теперь в камере есть, а раньше мы целый час тратили, чтобы их вывести,— вспоминает Макаров,— даже душевые камеры у них есть, водопровод». Днем заключенные могут только сидеть на стуле (он прикручен к полу) или ходить по камере. Ложиться и садиться на кровать они не имеют права. Прогулка первые 10 лет час в день, длительных свиданий нет, разговоры по телефону и покупки в магазине ограниченны. После 10 лет режим помягче — прогулка два часа, два раза в год разрешено длительное свидание. Кормят осужденных в камерах. В девять отбой».
Работает только небольшая часть осужденных. Сейчас у Пятака много заказов, они шьют спецодежду. «Очень качественную»,— уточняет Макаров. Среди заключенных есть даже очередь на рабочие места. Это раньше они были обязаны работать, а теперь они могут и отказаться от работы. Осужденные получают зарплату, часть удерживается в пользу «системы». Есть отпуска от 7 до 14 дней — осужденного тогда переводят в другую камеру. Отпускную. В ней можно днем лежать на кровати и смотреть телевизор. Все осужденные разбиты на отряды по 50 человек. У них есть начальник отряда, офицер. Ему подают заявление, что и на какую сумму осужденный хочет купить в магазине.
«Мне пришлось сократить сотрудников администрации нашего сельского поселения,— вздыхает Владимир Макаров,— денег нет зарплату им платить. И получают они у меня восемь тысяч рублей. Водитель — пять тысяч. А осужденные в колонии могут и больше них зарабатывать. Нормы питания в колонии очень хорошие — рыба и мясо ежедневно. Мало кто здесь в деревнях так питается. Пекарня у них своя, хлеб вкусный пекут внутри каждый день. А нам сюда в магазин раз в два дня хлеб привозят, и качество отвратительное. У них есть медицинская часть. Что-то случилось, и медик моментально отреагировал. А за мной сюда скорая даже не поедет из Белозерска. Говорят: везите своими силами. В стационар попасть невозможно. Коек нет. Так что в некоторых моментах мы находимся в худших условиях, чем они в учреждении. В медицинском обслуживании особенно».
Бить и жалеть
Эта девушка раньше работала уборщицей в школе, теперь убирает производственные помещения на Пятаке. «Тут гораздо лучше работать»,— говорит она
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Эта девушка раньше работала уборщицей в школе, теперь убирает производственные помещения на Пятаке. «Тут гораздо лучше работать»,— говорит она
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
«Мы их сначала так били, что они по плацу у нас ползали»,— говорит майор Виктор Васин, отработавший в «системе» 20 лет. Это признает и Макаров: «Никто ж не знал, что такое пожизненно осужденный, как к этой категории относиться. Ну если он молотком убил четверых детей, которые у него есть просили? Его же надо стрелять, а его жить оставили. Прапорщики пару дел почитали и озверели. Но потом это прошло».
По словам Владимира Макарова, 90 процентов преступлений, за которые сидят на Пятаке, совершено в состоянии алкогольного опьянения. «Есть небольшой процент тех, кто может измениться к лучшему,— считает глава поселения.— Да и ошибки в нашей системе правосудия могут быть. Нескольких осужденных мне было жаль. Например, солдатик тут был один, фамилия Бирюков, он расстрелял караул — офицера и двух сослуживцев. У меня было сомнение, справедливо ли ему дали пожизненное. Все-таки наши тогдашние элементы дедовщины могли вмешаться в его поведение. Он отсидел 15 лет, и его помиловали все-таки. Но на воле он запил и умер от сердечного приступа. Был еще майор милиции Петр Стаховцев. Его обвиняли в организации преступной группы. Насчет него у меня были большие сомнения».
У осужденных, считает Владимир Макаров, должна быть надежда. После 25 лет заключения они имеют право подавать на УДО. «Один у нас тут подавал, его поддерживала даже областная комиссия по помилованию, но президент отказал. Хотя мы все рассчитывали, что для него окошко откроется. У них должна быть перспектива обязательно, иначе это может к страшной агрессии привести. И хорошо бы их иногда переводить из Пятака в заведения с другими условиями режима».
Анатолий живет на Сладком уже 35 лет. Он в 45 вышел на пенсию, а его жена еще работает в зоне
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Анатолий живет на Сладком уже 35 лет. Он в 45 вышел на пенсию, а его жена еще работает в зоне
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
И сотрудников «системы», говорит он, нужно переводить из Пятака каждые пять лет. «Сотрудники здесь в постоянном напряжении, непрерывно должны поддерживать строгость режима. А мы начинаем привыкать к осужденным, они нам как родные становятся. Ведь понятно: все оступаются. И начинаются послабления, режим ослабевает. Кому-то разрешили днем ложиться. Некоторым — подольше смотреть телевизор. И осужденные видят: раз они по-человечески, так и с ними по-человечески. Но это приводит к потере бдительности. У нас из-за этого была попытка побега. Трое перепилили решетку и вылезли. Как — непонятно. У меня сотрудник туда только голову просунул и обратно вытащить не мог. Обнаружили их на территории. Они оказали сопротивление, сломали контролеру руку. Один осужденный покончил жизнь самоубийством, второму дали пять лет сверху, третьему — семь. Вот к чему наши элементы нормального отношения привели».
Клан Васиных
Остров Сладкий — крошечный, не больше километра в длину. На скользком ледяном панцире хаос серых деревянных домов. Многие из тех, кто здесь жили, получили жилищные сертификаты и уехали с острова, но могикане остались. Большинство из них пенсионеры зоны. Отработали на Пятаке от 10 до 25 лет. На берегу перед мостом на Сладкий стоит ряд свежих двухэтажных срубов. Эти дома на четыре квартиры построили для действующих сотрудников учреждения. Раньше они жили на острове в аварийных домах. Местные называют срубы Рублевкой. Здесь живут 36 семей. В центре Сладкого — детский садик, здесь 20 детей сотрудников «системы». Недалеко «городок служебной подготовки» — небольшой участок, огороженный колючей проволокой, с миниатюрной декоративной вышкой. Здесь перед заступлением на смену тренируются охранники, стреляют холостыми. «Будильника утром не надо,— говорит майор в отставке Виктор Васин,— удобно. Ну что вы пристали, почему не уеду? Зачем мне город? Это ж смерть. Здесь озеро, рыбалка, свой дом вот мне дали, три комнаты огромные, свобода, короче. Кому надо, те себе тут и водопровод делают с озера, и тарелки спутниковые ставят, чтобы и мобильная связь была, и интернет. У меня все есть. И пенсия большая — 29 тысяч».
Вся семья Виктора Васина работала и работает в «системе». Отец его прослужил в колонии в поселке Шола 33 года. Сам Виктор Васильевич 21 год отдал Пятаку, дочка 11 лет работала в охране на Огненном, сын трудится на Пятаке грузчиком, а жена бухгалтером.
После армии Виктор Васин работал на заводе токарем, а потом строгальщиком — строгал железо. «Я женился, а с квартирами была проблема, ждать очереди 15–20 лет, по общежитиям скитаться…— рассказывает он.— Ну я и пошел в колонию начальником отряда в поселке Шола, где мой отец работал. Хотелось не хотелось, а семью надо было устраивать. Мне квартиру сразу дали. Когда на Пятак перевели, на Сладком вообще в часовне жили. Две комнаты, 30 квадратных метров не было, потом соседи уехали, пропилил стенку и расширился, вся часовня моя стала».
На Пятаке Виктор Васильевич работал мастером на швейном производстве. Контролировал пошив рукавиц. «Тогда рецидивисты рукавички шили,— вспоминает он,— форма у них такая полосатая была. В цеху 50 осужденных, а нас трое. Старший мастер, мастер и контрольный мастер. И пять женщин вольнонаемных. Нормальная работа, ничего особенного, с людьми, но к каждому подход нужен. Даже в волчьей стае у каждого свой характер. Нравится не нравится, а у меня четверо детей, всех нужно было содержать. Все было в цеху: и пьянки, и драки, и поножовщина. Ну проносили алкоголь осужденные… Есть же недобросовестные контролеры — всем денег хочется, не думают, что подставляют своих же товарищей. Ну применяешь дубинки или зовешь караул с автоматами. Но оружие применяют только, когда бунт и массовые беспорядки. В Шоле один раз шесть осужденных перепились и вломились с топорами в контору, мы в окошки выскакивали, бежали к караулу. Обычно самые сложные те, у кого срок маленький. Таких просто обламываешь потихоньку. Физическую силу не нужно применять — он и так беззащитный. Мне надо было одного осужденного обломать, он пришел молодой, злой. Я его за расстегнутую пуговицу посадил на 15 суток в ШИЗО, хотя можно было отделаться выговором. Там температурный режим такой прохладный, света мало, нары, а не кровать, днем они убираются… После этого он осторожный стал. Вот такие воспитательные меры».
Летом к Виктору Васильевичу в гости на рыбалку приезжают бывшие знакомые заключенные. «Сначала один приехал, у него четыре ходки всего было,— вспоминает он.— За что сидел, я и не спрашивал. Потом еще трое. Двое русских и цыган. Ночевали, жили у меня. Все по-человечески. Места тут красивые, почему бы не приехать не порыбачить. На эти стены на Огненном посмотреть с другой стороны. Осужденные меня "гражданин начальник" никогда не звали. Всегда Василич. Я с ними всегда старался быть справедливым. Я даже матом никогда не ругался на них, как бы они меня ни выводили. До сих пор стараюсь матом не ругаться, если вырвется, крещусь. Я уважаю русский язык, у меня есть другие веские слова, матом это от безграмотности, от бескультурья люди ругаются. Я всю жизнь в "системе" провел, чтобы показать им, осужденным, что можно жить нормально. И я встречал бывших осужденных, которые нормально живут и семьи у них есть. Пусть это единицы, но я знаю, что я в этом какое-то участие принял, что эти единицы все-таки одумались. Один такой знакомый вот в Вологде в автосервисе работает. Мы все к нему по знакомству чиниться ездим».
На Сладком много заброшенных домов
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
На Сладком много заброшенных домов
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Сыну Васина Сергею 25 лет. Вместе с женой и тремя детьми он вернулся из Вологды на Сладкий, работает разнорабочим в колонии. «Я очень доволен, что вернулся,— улыбается он,— всю жизнь здесь прожил, в Вологде девять лет проработал. Но это не мое, город я не люблю. Здесь рыбалка, я уже сына своего трехлетнего научил моторной лодкой управлять. Там очень много денег приходилось за съемную квартиру отдавать, а здесь у нас своя. К осужденным я привыкший с детства. Раньше, когда общий режим был, они тут на Сладком работали. Я с ними и на тракторах катался, и на машинах, рыбу ловил. Осужденный детей в школу возил, она здесь в 10 километрах. Ну, бывало, бежали некоторые. Так недалеко. До соседней деревни. Напьются там, и их назад привозят. У меня много знакомых, которые 10–12 лет отсидели, освободились, до сих пор с ними общаюсь. Нормально они живут». А вот жена Сергея Мария скучает и рвется назад в Вологду. «Самой нужно воду носить, водопровода нет,— возмущается она,— с ребенком где здесь гулять? Туды-сюды и все. А в Вологде не скучно».
«Иногда хоть в тюрьму садись — такое желание возникает,— неожиданно говорит Виктор Васин.— Ведь там никаких забот. Подняли, накормили, хочешь работай, хочешь не работай — спать уложили, камеры благоустроенные».
Дни полезных дел
У края моста на Сладкий маленький продуктовый магазин «Юлия», его держат две пенсионерки ФСИН, две Ольги. Чтобы выкупить магазин, они взяли кредит на 500 тысяч и сейчас стараются отбить вложенное. Ольга Ухтина, голубоглазая блондинка с ясным лицом, работала на Пятаке в службе безопасности. Читала входящую и исходящую почту, разносила заключенным посылки и письма. «Больше всего я мам вспоминаю, которые к осужденным приезжали, как они плакали,— рассказывает Ольга.— Им позволено два длинных свидания в год (три дня) и два коротких (четыре часа). И эти мамы нам как родные становились. Приедут, обнимемся, поплачем. Они все считали, что их сыновья не виноваты. К одному мама каждый год ездила, хоть и старенькая была, и на длинные свидания, и на короткие приезжала. Единственный сын. У нее диабет был, она слепнуть начала, а все ездила. Но многие не могут приехать. Тут же со всей России сидят. Дорого это. Были такие осужденные мерзкие, к ним и заходить не хотелось. Мы с Олей все письма читали одной мамы, она писала: "Вот, сыночка, свет экономлю, чтобы копеечку тебе на посылку собрать", а он у нее деньги вымогал, врал. А другие осужденные были очень хорошие, даже лучше, чем офицеры. Порядочнее. Все деньги тратят на посылки домой. Им же много чего шлют из Америки правозащитные организации и из храмов всяких. Они домой переправляют. Вот некоторые считают, что человек злым не рождается, его обидеть должны, как-то мучить в детстве, но я не знаю… У нас был осужденный Васильченко — убийца, красивый-красивый, молодой — 20 лет. К нему родители приезжали — порядочные, интеллигентные, видно, что в любви его растили и ни в чем не отказывали. Почему он стал убивать — непонятно мне. А еще у его сестры был рак мозга. И мама ему все писала: «За что же это, сыночка,— ты пожизненно, а у дочери такое…». И он домой очень хорошие, добрые письма писал. Или был такой осужденный Дашкин. Они с напарником убивали водителей-дальнобойщиков. Такой позитивный симпатичный мужчина, веселый. К нему идешь, всегда настроение поднимет. Вор в законе Соленый — очень интеллигентный человек, в камере у него всегда чисто. И осужденным, когда денег не хватало, если им что наложенным платежом присылали, он всегда помогал, ни разу не отказал».
Две Ольги ни за что не хотят уезжать со Сладкого. «Летом у нас тут очень красиво. Баня у нас на берегу. Даже приезжают на парусниках кататься. Только к тюрьме ближе, чем на 15 метров, нельзя приближаться. Там предупреждение — огонь будут вести на поражение».
На Новый год в спортзале села Анашкино на берегу озера для сотрудников Пятака устраивают корпоратив. «Сотрудники и Дедом Морозом и Снегурочкой наряжаются,— улыбается Ольга,— стихи про всех пишут — и про начальника колонии, и про остальных, очень весело. Молодцы! Не скучаем мы тут!»
Владимир Макаров, кроме сельского поселения, возглавляет попечительский совет, который помогает и заключенным, и ветеранам ФСИН. Состоит он преимущественно из бывших сотрудников. Об этой своей работе он говорит с сияющими глазами. «Тут есть завод, который доски выпускает. Ну я договорился с директором, чтобы в Пятак обрезки передавали,— рассказывает он,— они там шахматы хорошие делают». Раз в год на Пятаке день смотра полезных дел. Заключенные показывают спектакли, концерты, играют в шашки-шахматы, футбол, а попечительский совет дарит отличившимся подарки.
«В год чемпионата мира по футболу очень хороший спектакль у них был про футбол,— вспоминает Макаров.— Режиссер у них, что ли, среди осужденных есть. Прямо очень на высоком уровне спектакль. Был еще музыкальный ансамбль из пожизненно осужденных. Они сами писали музыку и песни. Есть у них песня "Остров Огненный"». Ветеранам ФСИН попечительский совет помогает лекарствами. Макаров ездит на своей служебной «буханке», если что-то срочное.
Этой школе в селе Артюшино 140 лет. Детей со Сладкого туда возит школьный автобус
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
Этой школе в селе Артюшино 140 лет. Детей со Сладкого туда возит школьный автобус
Фото: Александр Петросян, Коммерсантъ
В школе в селе Артюшино 18 учеников, все — дети тех, кто работает на Пятаке. «Да не особо это на детях сказывается, где их родители работают,— замечает завуч Елена Попова (ее муж поэт Владимир Попов-Островитянин 20 лет проработал в Пятаке. Каждый год в школе устраиваются литературные чтения его имени).— Один раз давным-давно я видела, как дети на переменке играют в конвой и осужденных. Одни строятся, другие их охраняют, но сейчас этого нет. Нет худа без добра. Эта зона дает нам всем работу, без учреждения мы давно бы пропали. Тут вся жизнь вокруг этой тюрьмы. Ну куда бы мы без нее делись? А сейчас сюда в учреждение едут работать и из Белозерска, и из Череповца, и из Вологды. У них сейчас год за два идет. 10 лет отработал и пенсионер! В 28 уже на пенсию выходят. Как писал мой муж в своем стихотворении: "И смысл существования в том, что тень отбрасываем мы, пока стремимся к свету». Так и тень может дать свет".
Ночью Огненный сияет в пламени множества рыжих фонарей, а Сладкий лежит его черной тенью. Тут уличного освещения немного. В первой голубой дымке утра по деревянному мосту тянутся сотрудники — контролеры, служба безопасности, инженеры, разнорабочие, уборщицы, продавщицы магазина. Все, кто сонно, кто бодро, идут к тюрьме своей жизни.