Чем жив Моцарт

В Зальцбурге проходит первый крупный музыкальный фестиваль года — «Неделя Моцарта» (Mozartwoche). В партии интенданта выступает знаменитый тенор Роландо Вильясон. Рассказывает Алексей Мокроусов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Мексиканский тенор Роландо Вильясон руководит «Неделей Моцарта» всего второй год, но уже успел заложить новые традиции. В день рождения Моцарта сам Вильясон поет на зальцбургских площадях (адреса понятны — перед домами, где родился и жил Моцарт). Один из музеев проводит в дни фестиваля бесплатные экскурсии по сокровищнице, где хранятся оригиналы моцартовских партитур. Другие тоже в деле — так, городской музей Зальцбурга показывает выставку современницы композитора Барбары Крафт, одного из известных портретистов эпохи, она и Моцарта запечатлела, пусть и посмертно, сегодня это самый знаменитый его портрет.

Каждый концерт фестиваля начинается с фразы «Моцарт жив!» — точнее, ею заканчивается аудиозапись обращения Вильясона к публике с традиционной просьбой выключить телефоны и не фотографировать. Зальцбург полюбил Вильясона, хотя не все его шаги равнозначны. Умение сочетать элитарное и массовое — редкий дар. Но даже спорное не меняет благожелательного отношения к интенданту, на всякий вкус у него свое предложение. Вот веселое концертное исполнение «Свадьбы Фигаро», где порой комикуют не только солисты (как певица выделялась Регула Мюлеман в партии Сюзанны), но и дирижер Андраш Шифф — кажется, он решил, что в этот раз дирижирует оркестром Cappella Andrea Barca в мюзик-холле.

Полуконцертное исполнение полно мизансцен, порой живых и остроумных. Сценическое действие выстраивал сам Вильясон, явно склонный к комизму, но эта склонность не всегда еще находит идеальную форму выражения. В будущем году Вильясон представит полуконцертного «Дон Жуана» — интересно, чем обернется его комическое дарование там.

В «Свадьбе Фигаро» блеснула и Юлия Лежнева как Барбарина, безоговорочный же ее триумф совпал с первым выступлением на фестивале ансамбля L`Agreggiata c харизматичной Кристиной Плюар за дирижерским пультом (говорят, ей предстоит важная роль на фестивале в ближайшие годы). Это был редкий концерт, где исполнялся не только Моцарт — после его «Торжественной вечерни исповедника» звучала «Ода на День св. Цецилии» Генделя, правда, в обработке Моцарта. А так Вольфганг Амадей царит почти безраздельно. Наверное, девять десятых сочинений в программах — его, таково было изначальное решение интенданта: убрать контекст, вернуть фестивалю Моцарта. Только он звучал и в концерте Даниэля Баренбойма с Венским филармоническим оркестром (в концерте для валторны солировал удивительный чех Радек Баборак), и в камерной программе французского пианиста Эрика Лесажа, ансамбля Les Vents Francais и квартета Кодаи, ему посвящены вечера квартета саксофонов Ebonit и сольный концерт хаммерклавириста Кристиана Безёйденхаута. Разве что в спектакле «Mozart Moves. Семь полудрам», поставленном Вильясоном вместе с Зальцбургским драматическим театром, дивертисменты Моцарта соседствуют с короткими пьесами современных авторов и хореографией XXI века — ход интересный и порой остроумный.

Главным же событием стала постановка Бобом Уилсоном оратории Генделя «Мессия» (снова в обработке Моцарта). Это копродукция с парижским Театром Елисейских Полей и — вот неожиданность так неожиданность! — Зальцбургским летним фестивалем. Тот отмечает столетие и по этому поводу «пригласил» в свою программу постановку «Недели Моцарта» — обычно такого сотрудничества не бывает.

Уилсон равен себе, что звучит как комплимент: да, можно заранее представить визуальное решение, неоновые направляющие декораций, тончайшую игру со светом, иронические мизансцены с большим количеством историко-художественных цитат, отсылающих к Востоку первых христиан. Но можно и заранее поверить в качество: Уилсон профессионал высокой пробы, все у него отточено и осмыслено, все подчинено жесткой художественной логике. В оркестровой яме не меньшую осмысленность проявляют «Музыканты Лувра» под управлением Марка Минковского, любимца Зальцбурга, руководившего фестивалем до Вильясона и запомнившегося радикальными решениями вроде приглашения конного театра Бартабаса.

Уилсон счастлив, что вернулся в город, знакомый ему еще по эпохе Жерара Мортье, когда он ставил «Пеллеаса и Мелизанду» и «Смерть Дантона», сейчас в зале немало людей, помнящих те спектакли. «Мессия» тоже запомнится — парадоксальным решением режиссера отказаться от религиозного взгляда на музыку и текст; сам он далек от религии, считает, что той нет места в театре. При этом свет, которому Уилсон уделяет внимание, словно это дива, определяющая сценическую жизнь, порождает энергию, близкую к экстатической. Все это звучало бы отвлеченно, если бы не голоса: кроме Филармонического хора Вены под управлением Вальтера Цее это четыре солиста — сопрано Елена Цаллагова (“Ъ” писал о ее Кармен в Брегенце 16 августа 2017 года), альт Вибке Лемкуль, тенор Ричард Крофт и бас Хосе Кока Лоса. На сцене появляются и персонажи без слов, отсутствующие в либретто, но присутствующие в выходных данных об участниках,— танцор Алексис Фузекис и бывший американо-итальянский программист Макс Харрис, после выхода на пенсию ставший по настоянию жены актером и полюбившийся Уилсону, тот задействует его не в первый раз. Борода Харриса внушительна, он может изобразить хоть Саваофа, и это вторжение немузыкального в пространство Моцарта — еще один кирпичик в здание нового фестиваля, которое выстраивает Вильясон. Главное — всему здесь найдется место.