В окопах Голливуда

В прокат выходит один из основных оскаровских фаворитов — фильм Сэма Мендеса «1917», основанный на воспоминаниях дедушки режиссера о Первой мировой войне. Михаил Трофименков догадался, что «1917» — вообще не фильм.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Некогда Годар проклял все кино о войне — от «Баллады о солдате» до «Самого долгого дня» — за аморальную эстетизацию кошмара. Доказывая, что война столь скучна и противна, что и снимать ее нужно скучно и противно, он снял великих и скучных «Карабинеров» (1963), торжественно провалившихся в прокате. Через шестьдесят лет Мендес, сопрягший скуку с эстетизацией тошнотворной бойни, уже получил два «Золотых глобуса» за лучшую режиссуру и лучшую драму и претендует на «Оскар» в десяти номинациях.

Действие разворачивается 6 апреля 1917-го в Северной Франции. Младшим капралам Блейку (Дин-Чарльз Чэпмен) и Скофилду (Джордж Маккей) доверена самоубийственная миссия: преодолев ничейную территорию смерти, доставить командиру Девонширского полка (Бенедикт Камбербэтч) приказ об отмене наступления. Иначе 1600 бойцов, включая брата Блейка, погибнут в немецком капкане. Капралы, как растерянные хоббиты, петляют по траншеям, натыкаются на растяжки в брошенных блиндажах, уворачиваются от сбитого самолета. Потеряв спутника, Скофилд продолжает в одиночку «переходить с уровня на уровень». Толкает завязший грузовик, перебирается через реку по опорам взорванного моста, перестреливается или сходится в рукопашной с одинокими «гансами». То ползет, как улитка, зависая у встреченной среди развалин француженки, то бежит сломя голову в сюрреалистических декорациях фосфоресцирующих руин, то падает в реку, забитую солдатскими трупами.

Надо бы ужаснуться бедствиям войны, но в голову лезут неуместно эстетские ассоциации. Плывущий по реке, вцепившись в бревно, Скофилд напоминает Офелию с картины прерафаэлита Милле. Мертвый лес, в котором застыли, внимая чудному голосу ротного певца, солдаты — сумрачный лес, в котором в первых строках «Божественной комедии» очутился Данте. А сама композиция фильма — подробный рассказ об одном дне войны — конструкцию романа Джеймса Джойса «Улисс».

Навязчивая эрудиция Мендеса не раздражала бы, не останься Первая мировая в истории синонимом неописуемого кошмара, агонии самой западной цивилизации: трупная вонь траншей, гнилое мясо, кровавая грязь, газовое удушье. Если европейская критика всерьез полагает, что Мендес передал кошмар войны, это означает или полный исторический Альцгеймер, или катастрофическое снижение болевого порога восприятия. На экране румяные капралы шастают по аккуратным траншеям, любуются цветущей вишней, цитируют Эдварда Лира и, даже напоровшись на колючую проволоку, не позволяют себе соленых солдатских проклятий. Когда же попадают под вражьи пули, на их лицах явственно читается возмущенное недоумение: боже, что за день такой выдался, почему сегодня все в меня стреляют?

Впрочем, Мендесу было не до выписывания характеров — герои не вызывают никакого сопереживания — или реконструкции фронтового ужаса во всех натуралистических подробностях. Выбирая между этикой и техникой, он предпочел технику. На пару с оператором Роджером Дикинсом Мендес был превыше всего озабочен тем, как снять фильм, чтобы он казался снятым в реальном времени, одним — ну хорошо, двумя — бесконечными планами. На самом деле планы в «1917» длятся максимум девять минут, но монтажные стыки между ними более или менее искусно затерты. Ничего революционного в этом нет. Александр Сокуров уже снял «Русский ковчег» в залах Эрмитажа действительно одним планом. Венгерский гений Миклош Янчо еще в докомпьютерную эру снимал исторические фантазии планами по десять минут. Здесь же фокус остался фокусом, не слишком чистым, легко разоблачаемым и, что самое главное, сюжетно не обоснованным. На вопрос, зачем войну было необходимо снимать так и никак иначе, нет иного ответа, кроме как: чтобы сорвать аплодисменты и прослыть новатором.

Техническая сноровка опрокинула фильм к самым истокам кино и даже вывела за его пределы. Среди непосредственных предшественников кинематографа — панорамы-инсталляции, внушавшие зрителю, что он оказался в эпицентре военно-исторической драмы: «Оборона Севастополя» или — уже в разгар эры кино — «Разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом». Мендес с Дикинсом выстроили именно такую панораму. И то, что раскрашенный холст, картон и гипс былых времен переведены в цифровой формат, никак не делает «1917» «фильмом будущего», каким его замыслили авторы.