В Русском музее открылась выставка Дэмиена Херста "От колыбели до могилы". Подготовленная для 25-й Международной биеннале графических искусств в Любляне, она демонстрируется во второй и последний раз. В России это не только первая выставка 38-летнего лидера движения YBA (Молодые британские художники), но и просто первая экспозиция столь актуального художника, "священного чудовища" современного искусства.
Вместе с тем Херст — отнюдь не спекулянт от искусства. В его готовности торговать любым мусором чувствуется издевка над суетливым и бренным миром, своей бренности не сознающим. Несправедливо ославленный как садист и провокатор, он не просто моралист, но моралист толстовского толка, одержимый комплексом пророка, низвергающего ложные святыни. Самая интересная графика — эскизы инсталляций, препарирующих уже не животных, а христианскую мифологию: Херст, как и многие британские иконоборцы, получил строго католическое воспитание. И любит он художников, посвятивших себя описанной в Библии "борьбе с ангелом": Рембрандта, Жерико, Бэкона. Возможно, Херст — единственный по-настоящему религиозный художник современности.
В следующем году не где-нибудь, а в богобоязненном Милане он выставит свою версию Голгофы: три распятые коровьи туши. И столь же парнокопытного "Святого Себастьяна", пронзенного стрелами и ножами. И самого "Иисуса" — чучело голубя, вылетающего из пустой клетки-витрины. По каким-то техническим причинам не удастся воплотить "Тайную вечерю", бьющие из стола фонтанчики вина-крови, на которых танцуют шарики от пинг-понга: у всех — белые, у "Иуды" — черный. Раньше, выставляя свои формальдегидные опыты, Херст лишал смерть органичности и окончательности: зритель невольно примерял себя на место несчастной акулы. Теперь Херст "проверяет на вшивость" основы европейской культуры.
Давшая название выставке инсталляция проста, как мычание обезглавленной Херстом буренки, символизирующей Иоанна Крестителя. В стеклянном кубе соседствуют два стола, два пространства, на грани которых расколотые пополам стул, пиджак, чашка. Одно пространство — со стеклянной пепельницей, респектабельными газетами, телефоном, кожаным бумажником — символизирует то ли публичную жизнь, то ли энергичную молодость. Второе — с очками, забытыми на экземпляре таблоида Sun, вставной челюстью в стакане, надкусанным ломтиком хлеба — то ли частную жизнь, то ли старость. А разбросанные по полу игрушки — то ли безвозвратно ушедшее детство, то ли кружащиеся, улетая в бездну, души кукол божьих. Во всяком случае что-то сугубо "духовное" и печальное, хотя каждый из хабариков, лежащих в пепельнице, не только пронумерован автором, но и безусловно застрахован на круглую сумму.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ