На 83-м году жизни умер самый значительный режиссер не только грузинской новой волны, но и всего грузинского кино Георгий Шенгелая, самый радикальный певец Грузии и самый радикальный ее критик.
Грузинский режиссер Георгий Шенгелая
Фото: Гиви Киквадзе/ТАСС
Грузинский режиссер Георгий Шенгелая
Фото: Гиви Киквадзе/ТАСС
Грузинское кино — одна большая семья, и это не метафора. Георгий Шенгелая и его старший брат, тоже замечательный режиссер Эльдар Шенгелая — дети основоположника грузинского советского кино Николая Шенгелая и божественной актрисы Нато Вачнадзе. Брак с актрисой Софико Чиаурели породнил Георгия с отцом киносталинианы Михаилом Чиаурели и его женой, еще одной кинодивой Верико Анджапаридзе, и ее племянником Георгием Данелией. Уникальный случай, когда семейственность — синоним цветения несхожих, но равновеликих талантов.
Шенгелая — талант мучительно раздвоенный, то отчаянно злой, то нежный до патоки.
Эта раздвоенность — сюжет первого же его фильма, 42-минутной «Алавердобы» (1962), только на первый взгляд умещающейся в линейку антиклерикальных хрущевских фильмов. Типично оттепельный журналист отправлялся на древний религиозный праздник Алавердоба у храма в Алазанской долине, чтобы, патетически выражаясь, определиться со своей национальной идентичностью. Идентичность оборачивалась несовместными сторонами. То торжественным ночным бдением патриархальных крестьян, то тупым дневным кутежом шоферов и торгашей, пошлым экстазом столичной интеллигенции, приехавшей «припасть к корням». То «бессмысленностью, разобщенностью, танцем без музыки», вызывающим желание взбудоражить самодовольную толпу хулиганской выходкой, то величием храма и природы, которое не в состоянии унизить человеческое свинство.
В «Алавердобе» прозвучали слова, ключевые для творчества Шенгелая: гуляк, пляшущих даже в стенах храма, герой назвал «теми, кто не может выйти из роли».
Следующие тридцать лет Георгий Шенгелая то пытался — безумно успешно — «войти в роль» карнавального грузина, то с отвращением ее отвергнуть.
В своей первой ипостаси автор баллады о благородном разбойнике «Он убивать не хотел» (1966), биографического лубка «Пиросмани» (1969) и первого в СССР мюзикла, сделанного по голливудским стандартам, «Мелодии Верийского квартала» (1973) завоевал всесоюзную любовь, воплотив туристические, умилительные, почти пошлые стереотипы Грузии. Сходили с холстов кутилы-князья Пиросмани, сам художник скорбно угасал в благородной нищете, пели, плясали, шутя побеждали безобидных сильных мира сего тифлисские прачки, извозчики и кинто. Верными сообщниками режиссера в строительстве сказочной Грузии были неотразимые Софико Чиаурели, Вахтанг Кикабидзе и Ия Нинидзе, справедливо прозванная после «Мелодий» «советской Одри Хепберн».
Но что-то случилось, и Шенгелая, не считая проходной «Девушки со швейной машинкой» (1980), замолчал на двенадцать лет. После паузы явился другой — «вышедший из роли» — Шенгелая, автор сумрачных шедевров «Путешествие молодого композитора» (1985) и «Хареба и Гоги» (1987).
Их действие разыгрывалось в Грузии, выжженной «белым террором» после разгрома революции 1905 года. Наивного композитора Нинушу, отправившегося в горы собирать народные мелодии, не то что принимали за эмиссара подполья, а усилиями местных «бесов», бескорыстных и тем более страшных провокаторов, буквально впихивали на эту роль. А рыцарственный Хареба, управляющий княжеским имением, по воле обстоятельств становился на пару с безмозглым богатырем Гоги главарем шайки полубандитов, полуповстанцев. Истории, которые должны были стать героическими балладами, обернулись кафкианскими притчами о смертоносном самолюбовании и самодовольстве.
Статичные планы, на которых Шенгелая уже строил «Пиросмани», придавали горчайшей национальной самокритике особую жуть. Тихого извозчика, родного брата героя Кикабидзе из «Мелодий», революционеры принуждали стрелять по людям. Обаятельные бахвалы и кутилы оборачивались смертельно опасными провокаторами. Веселые князья — тиранами. Благородные разбойники некрасиво убивали и столь же некрасиво умирали под «Сулико», выплевывая на мостовые Телави и горные снега сгустки крови.
Легко догадаться, что Шенгелая при режиме Гамсахурдии оказался среди врагов нации, которую, как никто, любил и которой, как никто, пытался раскрыть глаза.
И свой последний значительный фильм «Смерть Орфея» (1996; после этого режиссер занялся виноделием и созданием «Грузинской партии лозы — вместе с Россией») посвятил именно советской грузинской интеллигенции, погибающей в безнадежном противостоянии с националистами и их родными братьями-бандитами. Шенгелая оказался «пророком в своем отечестве». С точки зрения сегодняшнего дня и «Путешествие молодого композитора», и «Хареба и Гоги» нечто большее, чем фильмы: отчаянные предвидения подступающей к Грузии беды.