В прокат вышел фильм Ивана Атталя «Моя собака Идиот» (Mon chien Stupide): название глумливо зарифмовано с названием другого фильма Атталя, действительно женатого на актрисе Шарлотте Генсбур, «Моя жена — актриса» (2001). Михаил Трофименков впервые за долгие годы испытал удовольствие от — как говорят самовлюбленно-самокритичные галлы — «франко-французской копродукции», совместившей старый добрый казарменный юмор со старой доброй сентиментальностью.
Для писателя Анри (Иван Атталь) выходом из тотального житейского кризиса становится жизнь с Идиотом
Фото: ПРОвзгляд
Для писателя Анри (Иван Атталь) выходом из тотального житейского кризиса становится жизнь с Идиотом
Фото: ПРОвзгляд
В «Безумном Пьеро» (1965) Годара герои невзначай оказывались на необитаемом острове. Героиня Анны Карины бродила в полосе прибоя и, надув губки, доставала героя Бельмондо бубнежом: «Мне нечем заняться. Я не знаю, чем мне заняться. Мне нечем заняться». «Франко-французские копродукции» — это как раз фильмы в жанре «мне-нечем-заняться». Лет тридцать назад их было немного, теперь они оккупировали территорию «авторского кино», а интеллектуалы отучились над ними насмехаться и полюбили всем сердцем. Наверное, это отражает национальный кризис. Во всяком случае, тридцать лет назад умнейшие парижане за ужином обсуждали секс, политику и искусство, а теперь способны битых три часа сопереживать страданиям дамочки, которая, опоздав на электричку, испытала такой экзистенциальный кризис, что удвоила дозу антидепрессантов.
На первый взгляд герои «Идиота» — именно такие, независимо от гендерной принадлежности, дамочки. Домохозяйка Сесиль (Генсбур) оплакивает несостоявшуюся филологическую карьеру и с раннего утра запивает антидепрессанты беленьким. Ее муж, писатель Анри (Атталь), четверть века назад написавший замечательный роман, мается творческой импотенцией, в которой, само собой, виноваты все, кроме него самого. Хроническую депрессию усугубляют место жительства, обилие детей и потеря собаки.
Райский Биарриц, куда герои сбежали из Парижа и где, по идее, творчество и любовь должны цвести, что твои магнолии,— скучная дыра, где и изменить-то супругу не с кем. Если, конечно, захочется изменить. Точнее говоря, если вообще чего-то захочется.
Что касается детей, то, перефразируя старый анекдот о многодетном цыгане, проще родить новых, чем «отмыть» этих от хронического нахлебничества. Раф (Бен Атталь) конвейерно «забивает косяки». Полин (Адель Вим) живет с «ветераном Сирии», судя по всему, даже из десантников изгнанным за тупость. Ной (Пабло Венсаль) — экотеррорист. Серфингист Гаспар (Панайотис Паскот) неспособен связать две мысли в школьном сочинении. Их за него пишет мама. Анри же бесконечно оплачивает детям их татухи, гашиш, доски для серфинга, билеты в Австралию, любовь с луннопопой стриптизеркой, услуги адвокатов-неудачников и прочие карманные расходы. Наконец, любимую собаку безутешного Анри загрыз соседский сукин сын доберман.
Но едва зритель успевает достать носовые платки и приготовиться к двухчасовой жалобе героев на жестокую судьбу, как Атталь дает всем интеллектуальным страданиям мощный пинок под зад. «Пинок» — неплохая метафора «истинно французского» юмора, который всегда компенсировал «истинно французские» сантименты. Это был — в блаженные времена де Фюнеса и «высоких блондинов» — самый что ни на есть вульгарный, балаганный, раешный, казарменный, неотразимый юмор. Послом из прошлого французской комедии оказывается гигантский неаполитанский мастиф, явочным порядком заселившийся в писательский дом к восторгу Анри и ужасу домочадцев.
Идиот — не диагноз, а имя, которое Анри дает своему альтер эго, только и способному не то что приструнить, а просто-напросто разогнать ко всем чертям его семейных и прочих демонов. Так-то мастиф — отнюдь не идиот, а большая умница и не менее большая сволочь. «Моя собака — педераст!!!» — неполиткорректно восторгается Анри, когда Идиот реализует то, о чем Анри втайне и, естественно, метафорически мечтал, но на что бы никогда не осмелился. Конкретно говоря, «отыметь» добермана-убийцу и всех окрестных жлобов.
И только когда сакральная месть свершилась, а зритель всплакнул не от тоски, а от смеха, умница Атталь позволяет себе переключить жанровый регистр, впустив на экран сентиментальность, столь же старую и добрую, как и пинки под зад. Собственно говоря, оставшиеся три четверти фильма герои будут именно что утирать друг другу слезы и сморкаться друг другу в платки. Но мы-то знаем, что где-то там, за углом, в засаде притаился верный Идиот — друг человека.