Событие недели — "Царь Эдип" (Edipo re, 1967) Пьера Паоло Пазолини, возможно, самый совершенный фильм скандального итальянского гения (14 ноября, "Культура", 22.15, *****). Пазолини, поэт, прозаик, режиссер, гей, неоднократно попадавший под суд за "аморальные действия" и коммунист, изгонявшийся из Компартии Италии, погиб в 1975 году так же смутно и странно, как жил: пал жертвой то ли разъяренного мальчишки-жиголо, то ли неофашистского заговора. То фрейдист, то марксист, то "распутник", то проповедник классовой борьбы, он именно в "Царе Эдипе" привел все свои внутренние противоречия в состояние неожиданной гармонии, хотя трехчастное строение фильма соответствует его собственной даже не раздвоенности, а разорванности между идеологиями и страстями. Экранное воплощение древнегреческого мифа о царе, по воле рока убившего собственного отца и женившегося на собственной матери, начинается со сцены, происходящей, судя по одежде действующих лиц, в 1930-е годы. Семья — отец-офицер, мать-учительница и маленький ребенок — отдыхают на природе. Здесь говорит, условно говоря, Пазолини-фрейдист, прячущий прямолинейность догматического психоанализа — дескать, посмотрите, как отец обращается с младенцем, как младенец смотрит на мать, так вот и рождается эдипов комплекс — за лиризмом режиссерской манеры. Лиризм легко объясним: Фрейд Фрейдом, но, снимая пролог, Пазолини вспоминал о собственном детстве, когда, кстати, по его признанию, он мечтал переспать с отцом, а вовсе не с матерью. В странном финале, напротив, берет слово Пазолини-марксист. Ослепивший себя Эдип бредет вслед за мальчиком-поводырем по Болонье 1960-х годов, приближаясь к промышленным кварталам. Трактовку, которую давал финалу сам Пазолини, сейчас невозможно читать без смеха. Дескать, порвав со своим классом, Эдип идет к простым людям постигать священный смысл классовой борьбы. Однако и эта декларативность начисто стирается последними, загадочными словами героя. Но главное в фильме — не фрейдистский зачин и не левацкий эпилог, а то, что между ними. Пазолини из принципа отказался от любой попытки реконструкции древней истории. Он поместил Эдипа не в археологические декорации, а в пространство обобщенной Древности, единого Мифа, синтезировав его из самых невероятных элементов. Съемки проходили не в Элладе, а в выжженной марокканской пустыне. Хор из трагедии Софокла заменили румынские народные песни. "Темой судьбы Эдипа" становится японская музыка. Костюмы античных героев созданы на основе шумерских, ацтекских, африканских одеяний. И над этим жестоким, загадочным, хтоническим миром царит сам режиссер в роли верховного жреца. Очевидно, самый впечатляющий эпизод фильма — встреча Эдипа со Сфинксом. Сфинкс — не чудовище, а человек в странной маске, придающей ему некую бесплотность. А по определению самого Пазолини, Сфинкс — всего лишь подсознание Эдипа, которое должно быть сброшено в пропасть ради освобождения от табу. Противоположный подход к историческому жанру образцово представлен в фильме Ролана Жоффе "Ватель" (Vatel, 2000) (20 ноября, РТР, 0.40, ***). Тщательная историческая реконструкция, забота о "духе времени", изыски костюмеров. Ватель, беспредельно преданный своему хозяину управляющий принца Конде, покончил с собой в 1671 году, когда не смог обеспечить свежей рыбой короля, остановившегося с многочисленной свитой в замке Шантийи. Однако Жоффе удается каким-то образом избежать скуки, неизбежно ассоциирующейся с такого рода историческими анекдотами. Быть может, это произошло благодаря классику драматургии абсурда, британцу Тому Стоппарду, участвовавшему в написании диалогов "Вателя". Быть может, благодаря игре Жерара Депардье. К игре Депардье в исторических персонажей принято относиться с иронией. Дескать, решил обуреваемый манией величия товарищ переиграть как можно больше титанов: за какие-то двадцать лет он побывал и Дантоном, и Роденом, и Колумбом, и Видоком. Но в роли Вателя Депардье удивительно сдержан, благороден, интеллигентен на фоне распоясавшегося высшего света. Возможно, наряду с ролью Видока это одна из лучших ролей Депардье за многие годы. Депардье в отличной компании с Харви Кейтелем, Жаном Рено и Джонни Холлидеем можно увидеть и в фильме Брэда Мирмана "Ограбление по-французски" (Crime Spree/Wanted, 2003) (18 ноября, Первый канал, 21.30, **). Очередная поделка в духе Гая Риччи сделана не без изящества. Интрига вполне традиционна для эпигонов Тарантино: французские гангстеры наделали глупостей в Чикаго, и по их пятам идут и местные "крестные отцы", и афроамериканские рэп-головорезы из гетто, и ФБР. Но французы кажутся попавшими в этот угрюмый мир по ошибке. Их настоящее место во французских комедиях о неудачниках, раздолбаях и занудах. Случайно устраивают, например, пожар в доме, откуда должны украсть картину Гогена, и тушат пожар бесценной добычей. Или упорно не подходят к телефону, по которому названивает с предупреждением об опасности сообщник, потому что, видите ли, поссорились и пошли на принцип. Удовольствие может доставить и образец итальянской криминальной комедии "Двойное убийство" (Doppio delitto, 1978) (17 ноября, Первый канал, 1.50, **). Поставил фильм знаменитый комедиограф Стено (1915-1988), автор 80 комедий, среди которых, как бриллиант, сверкают великие "Полицейские и воры" (Guardie e ladru, 1951). Недотепа-полицейский, отстраненный от серьезных расследований, которого трогательно сыграл Марчелло Мастроянни, ищет на пару с левой активисткой разгадку смертей от удара молнии в запущенном римском особняке, населенном вкусно сыгранными гротескными персонажами. А любителям эпических экранизаций можно порекомендовать "Острова в океане" (Islands in the Streams, 1977) Фрэнка Шеффнера, возможно, одну из самых адекватных экранизаций Хемингуэя за всю историю кино (16 ноября, Первый канал, 3.40, ***).
