Афиша новосибирского театра «Старый дом» сезона пополнилась спектаклем «Виктория» по пьесе Александра Червинского. Премьера стала первой постановкой, осуществленной Владимиром Ореновым в должности главного режиссера, которую он занимает второй сезон.
Пьеса Червинского, которая в оригинале носит название танго «Счастье мое» (другая версия — «Бумажный патефон»), — драматургия такого отменного качества, что ее просто трудно испортить. И спектакль получился ярким, зрелищным, но не вполне дотягивающим до уровня пьесы. Очарованность режиссера и актеров текстом чувствуется. Явно и то, что господин Оренов, взявшись за жанр мелодрамы, апеллирующей к сентиментальности, этой самой «слезной» сентиментальности и постарался избежать. Словно испугался ее неуместности в наш жестокий, каковым его принято считать, век. Он задал действию безумно бурный, холерический темп — персонажи разговаривают сплошной скороговоркой, пританцовывая, неумеренно форсируя громкость голоса. Вкус реплик, блистающих самобытным юмором, из–за этого нарочитого ритма порой нивелируется. Неоправданна и эклектика постановочных приемов, в которых улавливается привет от биомеханики Мейерхольда, но в большей степени присутствуют манки современных капустников и КВНов, предполагающих не игру, а наигрыш. И когда Халида Иванова, выступающая в образе умудренной старой девы, — директора школы, с вздохом произносит: «Как я от вас от всех устала!», ее возглас относишь именно к непрерывному, действительно утомляющему и напрягающему ору, а не к смыслу. Все же в любые, самые циничные времена существуют вещи, о которых уместнее говорить вполголоса или даже шепотом.
Между тем, минуя огрехи постановочных заблуждений, невнятицу костюмного и сценографического решений (не-лучшая работа московской художницы Татьяны Спасоломской), неудобно организованную технически работу с реквизитом, спектакль «Виктория» вполне внятно доносит заложенную в пьесе идею: смысл жизни — в самой жизни, какой бы неустроенной она ни была, и в возможности ее продолжения. А не в деньгах, не в чинах, не в фетишах престижа. Эта идея, не читавшаяся в советские времена, когда Червинский написал политкорректное к социализму «Счастье мое», вдруг сделалась очень насущной, и она своей умозрительной нелогичностью искупает отсутствие прямой логики в некоторых фрагментах спектакля. «Я теперь во сне и наяву на счастливой улице живу», — поется в начале спектакля. Это прекраснодушие торжествует и в финале, оно адекватно звучанию настоящего духового оркестра, перемещающегося вместе со зрителями из зала в фойе, провожающему их.
Претензий к спектаклю, изобилующему эффектами ради эффектов, возникает масса. Но, что удивительно, общее впечатление он оставляет просветленное. И «количественный» натиск его гипертрофированно–бурного темпа местами перерастает в художественную выразительность. К примеру, когда Ирина Серебровская, совершенно самозабвенно воплощающая Викторию, выпаливает про единственного близкого человека — директрису Лидию Ивановну: «Она обожает делать добро, в этом она просто беспощадна!» — скороговорка абсолютно уместна, поскольку сопрягается с искренностью. Госпожа Серебровская, кстати, беспощадна к самой себе по степени расточения энергетики — она, как вечный двигатель, мощно подзаряжает зал. Молодой актер Владимир Борисов в образе ее партнера, посланного волей случая «героя–любовника» курсантика Сенечки, и вовсе ощутимо набрал в актерском мастерстве. Опять–таки нельзя удержаться от комплиментов драматургу — он был сто раз прав, выведя главными героями обычных, далеких от идеала людей, и тем самым, заставив зрителей экстраполировать их образы на себя. Анатолий Узденский, воплотивший прописанную автором пьесы как эпизодическую роль без слов — престарелого, забитого учителя ботаники, старичка Оскара Борисовича — укрупнил ее собственными находками до масштаба благородства истинной интеллигентности. Каждое его появление на сцене вызывает оживление в зале, и народный артист России держит марку. Как держит ее и Халида Иванова, которая точна не только интонационно, но в каждом мимическом импульсе.
В результате премьерная «Виктория» явилась победой, торжеством метафизики театрального мышления режиссера Оренова над сермяжной правдой жизни, инъекцией гуманизма для циников, околдованных прагматической магией чисел, скоростей и энергией потребления.
ИРИНА УЛЬЯНИНА