С этой фразой на устах, как известно, умер Петр I, так и не договорив, кого считает своим преемником. С транзитом власти в России были проблемы и до него, и после, решали их кто как может — приглашали случайных людей, да и сроки прежде уже «обнуляли»… В чем здесь загвоздка, размышляет «Огонек».
Окинув взором череду российских властителей, приходим к выводу: случаев «нормального престолонаследия» в России раз-два и обчелся
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ / купить фото
Окинув взором череду российских властителей, приходим к выводу: случаев «нормального престолонаследия» в России раз-два и обчелся
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ / купить фото
Попробуем теперь разобраться с «нюансами».
Есть целый ряд наших правителей, которые готовили себе на смену одного, а получили совсем другого.
Первым из них можно вспомнить родоначальника династии Романовых Михаила Федоровича. Малоизвестно, но факт, что последний очень не хотел, чтобы на трон воссел его сын Алексей Михайлович, прозванный впоследствии Тишайшим. Причиной родительской немилости была неуверенность Михаила в своем отцовстве. Летописи и отчеты охранки тех лет сохранили сведения о слухах, наводнивших столицу после рождения в царской семье мальчика, что якобы «царица понесла, потому что бык поменялся» (обороты тогдашней базарной площади). Как бы там ни было, мы знаем, что Михаил Федорович активно продвигал во власть не сына, а свою старшую дочь Ирину, которую для этого даже обручил с датским королевичем (впрочем, бастардом) Вольдемаром. Планы царя расстроила, во-первых, его преждевременная смерть (хотя по тем временам 49 лет — вполне почтенный возраст), а во-вторых, позиция бояр и духовенства. Вольдемар не спешил принимать православие, были устроены специальные диспуты с протестантскими пасторами, которые выходили боком отечественному духовенству, что, по-видимому, косвенно подтолкнуло последовавшие реформы патриарха Никона. Дело кончилось разрывом помолвки: операция «Ирина» оказалась надежно забыта, а Алексей Михайлович стал править страной — сначала при помощи своего воспитателя Бориса Морозова, а потом и сам.
Столкнувшись с превратностями престолонаследия, второй Романов решил подойти к делу основательно: подготовить себе смену заранее и наверняка. Мы бы сейчас сказали, что у Алексея Михайловича была целая «программа» воспитания правителей из своих детей от первого брака с Марией Милославской — Федора Алексеевича и царевны Софьи. Во-первых, их образованием занимался один из образованнейших, если не самый образованный человек в Восточной Европе XVII века, Симеон Полоцкий. Во-вторых, помимо изучения широкого спектра наук они формировали собственно управленческие навыки — обучались риторике, умению держать и подавать себя — для чего участвовали в специальных театрализованных представлениях. Федор Алексеевич мыслился как главный преемник на троне, Софья получила хорошее образование и амбиции несостоявшейся русской царицы за компанию со старшим братом. Зато Петр I, будучи самым младшим сыном Алексея Михайловича, изначально в качестве наследника престола даже не рассматривался, и образованием его всерьез никто не занимался. Но в результате цепи роковых обстоятельств именно он оказался на троне на долгие годы — человек, несомненно, лично одаренный, но совершенно дикий. Простота и дерзость в который раз победили в России образованность и умеренность.
Петр не только поставил Россию на дыбы, но и оставил ее в таком положении. Нежелание видеть старшего сына на престоле у первого императора оказалось достаточно жгучим, чтобы его убить (пусть и чужими руками), а все соратники к закату жизни виделись скорее изменниками. Включая жену императора Марту Скавронскую, нареченную Екатериной: она впала в немилость по случаю подозрений в интрижке с камергером императорского двора Монсом. Смерть Петра открыла эпоху «дворцовых переворотов», которая формально закончилась то ли в 1801 году, то ли в 1825-м.
Восстание декабристов, кстати, удивительно в том смысле, что это был один из редчайших случаев за прошедшие к тому времени больше сотни лет, когда сместить царя не удалось.
Кажется, этот факт до сих пор не отрефлексирован нашей общественностью: нестандартный «транзит» власти может быть обеспечен в России десятком оригинальных способов (поскольку стандартный — вообще исключение), но есть и способы, откровенно не работающие. Один из них — это уличные выступления и использование собственно политических механизмов давления на власть, столь знакомые Европе.
Почему удалось в феврале 1917-го? Вовсе не потому, что выступили «низы» или «политика перемен» казалась убедительной. Уж скорее причины стоит искать в конфигурации самой власти: «сверху» было проконституционное прогрессистское большинство в Госдуме, был военно-промышленный комитет и другие органы исполнительной власти, руководители которых были морально готовы к смене строя и в нужный момент сумели добиться отречения императора. «Улица» побеждает реально тогда, когда есть ее агенты во власти. Октябрь здесь не исключение: большевики задолго до своего выступления заняли знаковые места в Советах рабочих и солдатских депутатов, которые при слабом Временном правительстве концентрировали под своим контролем все больше власти. Ну или возьмем самую близкую к нам революцию — 1991 года. Ее успех обеспечивался тем, что было «оппозиционное руководство» Москвы, были Верховный совет и президент РСФСР, которые стали альтернативой союзной власти.
В каком-то, очень расширенном, смысле можно заключить, что эпоха дворцовых переворотов в России вообще не кончалась. Прерывалась ненадолго (в XIX веке даже попытались выйти на плато, создать преемство) — и опять. А всякий транзит власти у нас, по обычаю, связан с маленьким «переворотом», чаще проходящем без участия улицы, и только иногда — с ним.
Что касается советского времени, то тут с преемством тоже не задалось. Пожалуй, можно говорить только об одном случае подготовки себе замены: Андропов пытался продвинуть Горбачева.
И то, после смерти первого к власти все же пришел Черненко — надо было перебрать аппаратных старцев, чтобы появились новые лица.
Наконец, последний случай удачного, как по сей день считают многие (в том числе соратник Ельцина Валентин Юмашев), преемства во власти — 1999 год. Конечно, нормальным его можно назвать лишь отчасти, поскольку Владимира Владимировича, в строгом смысле слова, никто не готовил. Его появлению в Кремле предшествовала долгая чехарда: то молва назначила преемником Черномырдина (что стоило последнему кресла премьера), потом был Немцов, наконец Степашин и Аксененко — иных уж нет, а те далече… При первом появлении и назначении преемником Путин казался даже частично не соответствующим занимаемой должности: все-таки никакого солидного руководящего опыта за ним не было. Краткое руководство ФСБ, а в остальном — все вторые роли (вице-мэр, помощник, зам…). Но система его приняла, а он оказался вполне верен присяге: быть местоблюстителем, а потом и выразителем интересов российского государства. Принципиально здесь то, что не только Ельцин выбрал Путина, но и весь госаппарат в конечном итоге проявил к нему лояльность. Это условие и обеспечивало необходимую легитимность.
Какие нас ждут преемства дальше, целиком зависит от процессов внутри этого самого госаппарата. Он, если следовать логике новейших поправок в Конституцию, собирается и концентрируется вокруг главного действующего института — президента и его администрации, и, в принципе, готовится к самовоспроизводству в том или ином виде. Внутри госаппарата есть люди и в погонах, и без оных, но пока они являют некое единство и способны, хотя бы внутренне, сказать: «Государство — это мы». И это важно, потому что при всей любви рассуждать о российском самодержавии, не стоит приуменьшать значение нашей бюрократии. Пока наблюдается ее сплоченность, система отношений внутри государства длится, даже при бесконечной и непредсказуемой смене правителей. И напротив, раскол госаппарата всегда ведет к смене госотношений, на какое-то время система рушится, но потом пересобирается в новом формате, но с прежней мертвой хваткой.
Итого: если мужи государства будут иметь общий взгляд на вещи, нам с вами рассуждать о технических вещах — выборах преемника, отсутствии таких выборов и прочем — не слишком интересно. Скажем, когда правитель России достигнет положения, которое было у Ельцина в 1999 году, наверняка найдется какой-то молодой человек (которого мы, разумеется, не знаем), способный встать у руля. Эти люди всегда есть, и они, по закону жанра, всегда не видны. Потому что судьба известных и заранее видных преемников, как мы с вами уже выяснили, в России незавидна, а умные у нас «не высовываются». Если же единство госаппарата иссякнет, начнутся другие процессы, но тоже вполне знакомые по бесчисленным «дворцовым переворотам» — мера их болезненности будет определяться, в том числе, внешними факторами.
Описанные «типовые сценарии» — это максимальный уровень определенности относительно своей власти и ее будущего, который может иметь человек в России. Не скажу, что всегда, но, по крайней мере, сегодня, когда наша система передачи власти настолько уникальна, что она и непрозрачная, как восточная, и непредсказуемая, как западная,— абсолютно своя, архаичная и новаторская одновременно.