В Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме открылась выставка "Пространство реальности — пространство картины", организованная совместно с Институтом Гете и петербургским Центром современного искусства.
С помощью цифровых технологий Хайди Шпеккер очищает фасады типовых берлинских "кораблей" и "хрущевок" от всего материального, будь то трещинки или подтеки, превращая архитектуру в идеальные дизайнерские фантомы. Сюзанна Брюггер иронизирует над порочной привычкой к систематизации: в ее аэрофотографическом "Атласе" Париж, снятый с Эйфелевой башни, благодаря компьютерным перегруппировкам кварталов и игре с масштабами предстает в виде стандартного — никакого — города. Восходящая звезда немецкого photo-based art Томас Деманд обошелся с реальностью еще более радикально. В основе каждой работы из серии "Детали" — настоящий снимок, по которому из цветного картона воссоздается макет определенного интерьера и затем заново фотографируется. Получается изысканный по цвету и композиции фотонатюрморт — офисный бокс или кухонная мойка — "настоящая" обманка во вкусе барокко, оставляющая зловещее послевкусие жизни в картонном мире.
"Наш ответ" на немецкую часть проекта особой глубокомысленностью не страдает. Анна Колосова представила школьное сочинение на избитую предъюбилейную тему — упакованный в леса город, вяло снятый в как бы родченковских ракурсах. И изящные лайтбоксы Филиппа Донцова со спрятанными внутри фигурами "Подглядывающих" служат скорее для оживления выставочного пространства реальности. Единственный, кто выдерживает сравнение с концептуальными немцами, — Виталий Пушницкий. Его фотогравюры из серии "Аналогии" — ряд виртуозных компьютерных монтажей-парадоксов, где гигантская неоновая вывеска Pepsi-Cola может гордо реять над полусгнившим сараем.
Впрочем, дело, может быть, не только в качестве работ. Директор Центра современного искусства Марина Колдобская считает, что в отношении к реальности у русских и немецких художников должно быть много общего — ввиду кардинального изменения этой самой реальности, приключившегося в России и Германии за последние пятнадцать лет. Только, что немцу хорошо, то русскому, видимо, — смерть. Немцы, во всяком случае, с новым миром справляются: кому, как не художнику, способному изменить видимость простой комбинацией клавиш cut and paste, быть его хозяином. Наши новой действительностью, низвергающейся лавинами мутных информационных потоков, скорее напуганы: подглядывать за ней можно, вторгнуться страшновато. Поэтому у нас сама действительность лихо манипулирует художником: например, навязывает ему проекты, к которым у него, может быть, душа совсем и не лежит. Так что самая великая иллюзия здесь — кураторская.
АННА ТОЛСТОВА