На сцене ДК имени Первой пятилетки, приговоренного к сносу в ходе реконструкции Мариинского театра, товарищество "Комик-трест" (режиссер — Вадим Фиссон) сыграло спектакль "Кабаре 'Нафталин'", ранее опробованный на клубной публике.
Актеры "Комик-треста", известного неторопливой, ювелирной работой над каждым спектаклем, решились на эксперимент почти самоубийственный, впервые заговорив со сцены. Руководствуясь, быть может, и принципом "не могу молчать". Намеченный снос ДК стал поводом для немалого количества ядовитых стрел, выпущенных в сторону соседей, то есть Мариинки. Самая безобидная из них — плакат "Отдадим Смольный Мариинке".
Наталью Фиссон, Николая Кичева и Игоря Сладкевича, виртуозных мимов, клоунов, танцоров, если и сравнивать с кем-то, то только с великими эксцентриками 1920-х годов. Но приход звука в кино стал роковым для звезд немого кинематографа. "Нафталин" напрямую апеллирует к мифологии кабаре "безумной эпохи": госпожа Фиссон заправляет представлением, облаченная в костюм садомазо Коломбины.
Можно было бы сказать, что их переход к звуку прошел не без потерь: звучащие тексты не так лаконичны и выверены, как пластические номера. Но все-таки "Нафталин" — это не "Комик-трест" минус пластика или что-то там еще, а "Комик-трест" плюс звучащее слово. Не потеря, а приобретение. Не стала потерей и злободневность некоторых номеров, неожиданная для актеров, ранее превращавших любую примету современности в пыль Божью, сущий пустяк перед лицом вечности. Спектакль начинается, например, с того, что в зал врываются три монстра, облаченные в доспехи то ли водолазов, то ли пожарных, поливающие зрителей водой из игрушечного оружия, — прямая ассоциация с "Норд-Остом". Однако оказываются они вовсе не шахидами, а отрядом дезинсекторов имени губернатора, санирующими ДК перед сносом.
Структура спектакля обманчиво проста — кабаре как кабаре. Разве что с элементами кулинарного безумия: среди персонажей — повар-лирик, читающий душераздирающие стихи про "борщ, курицу, бекон, котлету". Однако на самом деле на сцене переплетаются несколько сюжетов. Один из них, возможно самый забавный, — внутренняя драматургия театра, расщепление актера на маску и человека. То в разгар монолога госпожи Фиссон на сцену с диким воплем врывается полуголый мужик в кальсонах: актер поторопился. То искусанный микрофоном, запутавшийся в галстуке комик-дебютант впадает в "зажим". Из динамиков льется его паникующий внутренний голос, переходящий от ужаса к агрессии, типа: "Кошмар какой, что же делать, руки спрятать, чтобы не дрожали, а зрители-то каковы, смотрят, скоты, и лыбятся, не дать ли мне кому-нибудь в лоб, вот прямо сейчас, вот спущусь в зал, вот выберу этого мужика и как дам".
К рефлексии об актерстве можно отнести и явление на сцену "любимого героя нашего детства", оказывающегося старым маразматиком Буратино с мозгом, источенным жучком, который благополучно занял место Карабаса-Барабаса, получил приз в Папакарловых Варах и заставляет живых актеров превращаться в танцующих марионеток с человеческими головами, — старый, но безотказно-виртуозный номер. Зрителей же заставляют уже в начале спектакля разразиться невиданной овацией, устроив им соревнование по производственной гимнастике, переходящее в конкурс "Овация": кто из двух команд громче аплодирует.
Продолжает "Комик-трест" и флиртовать с вечностью. Самый смешной эпизод "Нафталина": убогая старушка, разбрасывающая хлебные крошки, невзначай приманивает своим "гули-гули-гули" циничного ангела, который, пообещав ей награду на небесах, хладнокровно потрошит ее авоську и давится краденым батоном. Удовольствие портило лишь сознание того, что театр вскоре останется без площадки. Но на вопрос корреспондента Ъ, не собираются ли актеры превратить ДК в баррикаду, госпожа Фиссон искренне удивилась: "Да мы хотим Мариинке помочь. Собирались даже раздать зрителям ломы и попросить отломать от ДК по кусочку".
ЕВГРАФ БРОДСКИЙ