На этой неделе ЕСПЧ принял необычное решение по делу «Шмелев и другие против России». Несколько российских заключенных пожаловались на «ненадлежащий размер личного пространства», проще говоря — на переполненность тюрем и колоний. Обычно Европейский суд в таких историях встает на сторону заявителей; более того, российское государство тоже не особо спорит с тем, что его тюрьмы далеки от минимального комфорта. Но в этот раз ЕСПЧ внезапно признал жалобы шестерых российских заключенных «неприемлемыми». Эксперт правозащитного фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова рассказала “Ъ”, почему так произошло и как международное правосудие из самых благих побуждений отдалилось от тех, кто на него надеется.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ / купить фото
В своем решении Европейский суд посчитал, что шестеро российских заявителей «не исчерпали» все доступные им национальные средства правовой защиты. А конкретно — не воспользовались совсем новым механизмом компенсации за плохие условия содержания. Речь идет о так называемом «Акте о компенсации», который был принят в России 27 декабря 2019 года и вступил в силу месяц спустя.
Защита клонов
Этот закон разрабатывался в России с 2012 года. К тому времени Европейский суд просто захлебывался в потоке однотипных жалоб российских заключенных на условия содержания в СИЗО и невозможность получить компенсацию. Юристы называют такие дела «клонами». Они отличаются только именами заявителей и названиями учреждений ФСИН, а вот проблемы, о которых говорят люди, совершенно одинаковые.
Большой поток дел-«клонов» показывает, что в стране существует структурная проблема, которая бесперебойно воспроизводит и поставляет в ЕСПЧ одни и те же нарушения.
Для таких случаев существует так называемая пилотная процедура, когда Европейский суд помогает с разработкой решения этой проблемы — она применяется чаще всего, когда страна сама соглашается на реформы и готова к системным изменениям.
В 2012 году ЕСПЧ принял такое пилотное постановление «Ананьев и другие против России». Судьи сказали, что решить проблему переполненности российских тюрем невозможно, если не сократить число заключенных (например, за счет более широкого применения не «стражных» мер пресечения). Кроме того, суд указал, что на национальном уровне нужно создать механизм получения компенсаций, доступный для заключенных. И тем самым наконец освободить ЕСПЧ от непрерывного потока однотипных жалоб из России. Конвейер дел-«клонов» очевидно утомил и судей, и Комитет министров, который контролирует исполнение постановлений Европейского суда.
Нарушение без виноватого
Россия восемь лет работала над исполнением постановления ЕСПЧ — как минимум по вопросу компенсаций. Авторам нужно было решить непростую задачу — законодательно разорвать зависимость получения компенсации от доказанности вины конкретного должностного лица. Раньше заключенный, недовольный условиями содержания, должен был обратиться в российский суд и обжаловать в процессе действия начальника «своего» учреждения ФСИН. Если суд принимал решение в пользу заключенного, тот должен был подать новый иск — о взыскании компенсации. Причем уже не к колонии или СИЗО, а к федеральной казне. Факт нарушения своих прав заключенный подтверждал решением первого суда. Получалась двухступенчатая процедура, где заключенный должен был самостоятельно собрать и представить доказательства вины начальника колонии.
Кроме очевидной сложности этого механизма, его условия изначально были трудновыполнимыми.
Как доказать вину администрации в том, что заключенному приходилось месяцами жить на 1 кв. м и спать по очереди из-за нехватки кроватей? Индивидуальной вины начальника в этом чаще всего нет — ведь это не он проектировал СИЗО или колонию, не он устанавливал нормативы по закупке мебели.
Он сам обязан принять всех доставляемых в его учреждение заключенных — и не может отказаться даже в условиях явного перелимита. Поэтому взыскать компенсацию было сложно — получалось, что нарушение есть, а конкретных виновных нет.
ЕСПЧ верит на слово
Восемь лет спустя компенсаторный механизм наконец был создан. Теперь заключенному нужно доказать российскому суду сам факт плохих условий содержания, а не вину конкретного должностного лица. И компенсацию он получает в том же процессе, где устанавливается факт нарушения. Уже 10 января 2020 года правительство России проинформировало ЕСПЧ о новом средстве правовой защиты. Европейский суд признал новый механизм эффективным и решил, что российские заключенные — в том числе по делу «Шмелев и другие» — должны сначала обратиться за справедливой компенсацией в российский суд.
Теперь по жалобам на нехватку личного пространства в местах заключения это обязательная новая ступень перед обращением в ЕСПЧ.
Заявители, которые уже подали жалобы, должны до 27 июня 2020 года обратиться в России с исками о компенсации. Если они этого не сделают, то их жалобы будут признаны «неприемлемыми».
Как это сделать в условиях «карантинных» ограничений ФСИН и приостановления работы российских судов — вопрос открытый.
На март 2020 года в производстве ЕСПЧ находится 1450 жалоб на условия содержания в СИЗО и 3600 жалоб на условия содержания в колониях. Смогут ли российские суды добросовестно их рассмотреть в приемлемый срок? ЕСПЧ считает, что да. Он уважает суверенитет стран—участниц Конвенции и отталкивается от принципа доверия к добросовестности стран в исполнении принятых постановлений. Поэтому ЕСПЧ подтверждает, что новый российский механизм компенсации содержит гарантии состязательности судебного процесса, прямо доступен заключенным и дает им реалистичные шансы на успех. На текущий момент ЕСПЧ не видит оснований сомневаться, что жалобы заключенных в России будут рассмотрены в разумные сроки, а присуждаемые суммы компенсаций будут сопоставимы со стандартами Конвенции и их выплатят вовремя.
Что здесь не так
Мы в «Общественном вердикте» настроены не столь оптимистично — и уж точно не готовы выдать такой большой кредит доверия российским судам и учреждениям ФСИН. Да, новый механизм упростил схему взыскания компенсации за плохие условия содержания. Но сможет ли рядовой заключенный добиться справедливости по новым правилам? У нас есть обоснованные сомнения.
Во-первых, заключенный все еще должен сам доказать, что нарушение имело место. И у него гораздо меньше возможностей, чем у администрации колоний и СИЗО, на которую он жалуется. В делах, где важны свидетельские показания или видеодоказательства, начальству несложно оказать давление на свидетелей или уничтожить съемку.
Во-вторых, новый механизм опирается на нормы Кодекса об административном судопроизводстве (КАС), где установлены свои сроки для подачи исков — и они вдвое меньше, чем для обращения в ЕСПЧ. С момента нарушения должно пройти не более трех месяцев — и срок отсчитывается от момента, когда заключенный впервые столкнулся с проблемой. Это значит, что в большинстве случаев он должен будет обратиться в суд, еще находясь в заключении.
При этом российский суд принимает иски от заключенных только с отметкой спецчасти колонии или СИЗО — то есть заключенный должен зарегистрировать жалобу в том же учреждении, на которое планирует жаловаться.
Этот фильтр «съедает» много времени, нередко — создает непреодолимые препятствия. Несложно представить сразу несколько ситуаций, когда человек по вине администрации пропускает трехмесячный срок подачи обращения в российский суд — и одновременно теряет возможность пожаловаться в ЕСПЧ.
В-третьих, Кодекс как общее правило требует квалифицированного представительства в суде. Это должен быть адвокат или юрист с подтвержденным дипломом о высшем юридическом образовании. Далеко не каждый заключенный имеет такого представителя или способен быстро его найти. Заключенный может идти в суд и без представителя, но для этого ему нужно подать жалобу, находясь в СИЗО или колонии, то есть, опять-таки, пройти через фильтр спецчасти учреждения.
И финальным аккордом — новый механизм не содержит никаких дополнительных гарантий для обеспечения права заключенного на подачу жалобы. Например, это мог бы быть какой-то упрощенный порядок представительства.
Как мы видим, препятствия на выход жалоб из СИЗО, помноженные на короткие сроки обращения, вполне могут сделать новый механизм непригодным на практике.
Но пока ЕСПЧ не оценивает этих рисков (для этого нужно накопить практику) и не видит такой угрозы. Российским судьям выдан действительно щедрый кредит доверия от европейских коллег.
Правозащитный фонд «Общественный вердикт» принудительно внесен в реестр так называемых иноагентов в 2014 году. Фонд не согласен с этим решением; сейчас он собирает деньги на оплату «иноагентского» штрафа.