Как будет выглядеть мировой театральный ландшафт после битвы с коронавирусом? На первый взгляд, вопрос этот преждевременный. Но парадокс в том, что в культуре сегодня от сиюминутных оперативных решений зависят долгосрочные последствия. Однако скорость реакции никогда не была сильной стороной российской бюрократии, напоминает Ольга Федянина.
Даже если эпидемический кризис разрешится скоро, театральная индустрия вряд ли быстро пойдет на взлет
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
Даже если эпидемический кризис разрешится скоро, театральная индустрия вряд ли быстро пойдет на взлет
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
Обострение хронического
Внутри беды общей и всеобъемлющей не очень принято говорить о проблемах какой-то одной отрасли, одной группы, если это не группа, от которой сейчас, в данную секунду, зависит общее выживание и благополучие. Большинству остальных придется на неопределенное время приготовиться к тому, что «профсоюзные» жалобы и просьбы будут сталкиваться с более или менее внятным «не до вас».
Людям, работающим в сфере культуры и искусства в России, к сожалению, к «не до вас» заново привыкать не нужно — эту интонацию они отлично знали до и без всяких эпидемий.
На самом деле, что бы мы о культуре и искусстве ни думали, но это производство. Длящийся форс-мажор делает более насущными те проблемы этого производства, которые всегда существовали, просто эпидемия сейчас на наших глазах их критически обостряет. Проблемы эти можно условно поделить на общие мировые и специальные отечественные.
У всей культуры сейчас схожие проблемы; в данном случае речь будет идти про театр просто потому, что он как отрасль попал в эпицентр проблем, порожденных пандемией, одним из первых, и уже понятно, что выходить будет одним из последних: массовое и тесное скопление людей, проводящих рядом друг с другом все время спектакля,— прямая и понятная опасность.
Театры выглядят обманчиво автономно — дом на площади, у каждого свой репертуар и своя труппа. На самом деле автономия эта уже давно иллюзорна. Остановка репетиций практически любого спектакля обрушивает рабочий график не в одном отдельно взятом доме на площади. Актеры и режиссеры планировали не только эти репетиции, но и киносъемки, возможные проекты в других театрах, на телевидении. У оперных театров, у всех фестивалей расписания составлены и скоординированы на несколько лет вперед, и сегодня эти планы обнулены во всем мире. Причем координировались они годами, а обнулены за считаные дни. Сколько времени понадобится на то, чтобы этот всемирный график заново заработал, предсказать невозможно. Еще и потому, что входили в незапланированную паузу все страны и даже отдельные города в разное время — и выходить из нее тоже будут в разное. Так что сегодня сломано не только расписание на время самой эпидемии, но и надолго после нее. К тому же неизвестно, когда люди снова будут морально готовы два-три часа провести в тесной близости театрального зала и когда это станет по-настоящему безопасно.
Это, как уже было сказано, статус-кво для мирового театра в данный момент, и ситуация Московского художественного театра здесь мало чем отличается от ситуации, например, Финской национальной оперы.
Тест на скорость
Но есть, разумеется, локальные особенности, специфика отдельных стран. Наша специфика — это российская бюрократия. То есть не сама культура, а управление ею. Управление, которое сегодня состоит из огромных сложных схем распределения бюджета, контроля и отчетности. Ни к чему эти сложные схемы не приспособлены так мало, как к быстрой реакции на масштабную критическую ситуацию. То есть к настоящему моменту.
Средства, которые есть в распоряжении российского театра,— это бюджетное финансирование плюс заработанные самим театром деньги. На одни только бюджетные деньги театр существовать не может. Собственные заработки театров сейчас равны нулю, и неизвестно, сколько это «сейчас» продлится. Расходы при этом никуда не делись: театр — это здание и люди, то есть зарплаты и содержание помещения. Даже если вообще забыть («не до того») про цену творческого простоя, есть обычный простой, который должен быть оплачен. Неслучившиеся собственные доходы театра должны быть как-то компенсированы, и нужны эти деньги сейчас, оперативно. Но наша государственная бюрократия так не устроена: даже если она готова выплатить невольный убыток, ей нужно сначала посчитать, сколько он составил. Понятно, что посчитать это в полном объеме можно тогда, когда финал эпидемии будет виден. Только к этому моменту может так случиться, что театрам просто не с кем будет открываться заново: актеры уйдут в курьеры «Яндекса», а рабочие сцены — в грузчики «Утконоса». И никакая мобилизационная риторика — «надо потерпеть», «надо переждать» — здесь не поможет. У среднестатистического российского актера финансовые возможности примерно такие же, как у российского таксиста: до конца месяца как-нибудь дотянем, а дальше — тишина.
Пока что Министерство культуры собирает у театров сведения о потерях. Первый заместитель художественного руководителя—директора МХТ им. А. П. Чехова Марина Андрейкина подтверждает: «Мы с самого начала в контакте с министерством, они запрашивали у нас данные, они в курсе проблемы, и мы ждем, что Минкульт вместе с Министерством финансов найдут решение. Хотя пока неизвестно, когда и какое именно оно будет».
Регионы ждут сигнала из центра
Вторая проблема нашей культурной бюрократии в ее, как это ни странно, разрозненности. В подчинении федерального министерства находятся немногие театры, большая часть — в подчинении муниципальных, областных, региональных министерств и департаментов. А там денег тоже нет — и, что хуже, нет ни внятной перспективы, ни системы информирования. Если в западном мире представители соответствующих министерств и ведомств регулярно выходят на пресс-конференции, публично разъясняя и проблемы, и возможные пути их решения, то наша бюрократия традиционно молчалива. Это плохо не только потому, что каждый театр со своими местными властями общается «один на один», но и потому, что у публики совсем нет ощущения того, что мы все сейчас находимся в пресловутой одной лодке.
Без общей информации неоткуда взяться солидарности, а она между тем сейчас очень нужна. Театры в регионах один за другим попадают в катастрофическую «вилку»: суммы, полученные за проданные заранее билеты, потрачены на постановки спектаклей, которые невозможно показать. Деньги за все билеты при этом театр по закону обязан вернуть зрителям в 30-дневный срок. А кассы театров пустые. Александр Кулябин, директор Государственного академического театра «Красный факел» (Новосибирск): «Финансовые проблемы — это только одна сторона дела. Но самое болезненное — и потенциально опасное — для нас то, что мы теряем своих зрителей, которые воспринимают затяжку с возвратом денег как пренебрежительное отношение со стороны театра». Кстати, в Новосибирске решения ждут, скорее, от федеральных министерств и тоже не знают ни примерных сроков этого решения, ни возможных объемов помощи.
Михаил Бычков, главный режиссер и художественный руководитель Воронежского камерного театра, тоже рассчитывает на федеральный центр: «Выпадающие доходы бьют в первую очередь по нашим актерам: их зарплата зависит от количества сыгранных спектаклей и от репетиционного времени, а ничего этого сейчас нет. Мы подали данные об убытках в наш департамент культуры, с которым у нас хорошие конструктивные отношения. Но я уверен в том, что в регионах движение начнется тогда, когда будет какое-то решение, какой-то знак на федеральном уровне. Я думаю, что должна быть прямая финансовая поддержка театров, и мы такого решения очень ждем».
Спасение независимых утопающих
Третья проблема культурной бюрократии заключается в том, что ее внимание по определению сконцентрировано на культуре, условно говоря, бюджетной. То есть той, которой она же сама и выделяет государственные деньги. Маленькие независимые негосударственные театры ни в каких культурно-бюрократических схемах не предусмотрены, в крайнем случае они могут рассчитывать на проектные гранты, но не на компенсацию простоя. Только вот для российского театрального ландшафта эти маленькие и независимые тоже очень важны, и если они из этого ландшафта вынужденно исчезнут, потеря будет велика, даже если любителям «старинных многоярусных театров» так не кажется. Пока что утопающие решили сами подавать знаки бедствия: частные организации культуры (ИП, АНО, ООО) и самозанятые готовят письмо в правительство РФ с просьбой о поддержке. Но пока оно появится и куда-то дойдет, пройдет время, и, главное, непонятно, кто должен быть, так сказать, «лоббистом» такого письма, чтобы оно не отправилось в корзину под все то же сакраментальное «не до вас».
В принципе такую роль профсоюзного лоббиста сейчас должен взять на себя Союз театральных деятелей (СТД) РФ. Зампред СТД Дмитрий Мозговой подтверждает: СТД следит за ситуацией с независимыми театрами и будет стараться защитить их интересы. Но у самого союза есть возможность поддерживать только творческие проекты театров и театральных коллективов, которые в условиях карантина сведены к минимуму. Возможности оказать финансовую поддержку независимым театрам в период прекращения их реальной деятельности у союза нет. Но какие проекты можно поддержать во времена тотального простоя? Развитие онлайн-форматов очень перспективно, но совершенно безденежно, потому что интернет-контент публика пока что готова потреблять только бесплатно. А думать, что после пандемии весь мировой театр станет цифровым,— это все-таки слишком радикальный пессимизм, несоразмерный даже нынешним экстраординарным временам.