Невозможность острова
Василий Степанов о практическом уроке самоизоляции в «Маяке» Роберта Эггерса
Хоррор Роберта Эггерса с Уиллемом Дэфо и Робертом Паттинсоном из прошлогоднего «Двухнедельника режиссеров» теперь доступен онлайн. И очень вовремя: всем, кто сегодня страдает от вынужденного одиночества или близости в изоляции, полезно посмотреть фильм о том, что будет, если остаться один на один со своим кошмаром
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Закат XIX века. Команда из двух смотрителей прибывает на отдаленный маяк где-то в Новой Англии, чтобы отбыть месяц на скалистом островке в полной изоляции. Том Уэйк (Уиллем Дэфо) — постарше — с виду бывалый моряк, списанный в береговую службу по выслуге лет, Эфраим Уинслоу (Роберт Паттинсон) — помоложе — совершенный новичок, еще недавно рубивший лес где-то в канадских лесах. Ему придется особенно тяжело — и из-за непривычной работы (старикан, конечно, скинет на него все неприятные обязанности), и от одиночества. Есть у него и своя тайна, которая откроется не сразу. Обреченный на сожительство с морским волком лесоруб будет вслушиваться в морские байки и всматриваться в безумные глаза соседа, а потом, так и не дождавшись своих сменщиков, они откопают ящик дистиллята, и обоими завладеет белая горячка.
«Маяк», впервые представленный публике в мае прошлого года в каннской программе «Двухнедельник режиссеров», сегодня кажется зрелищем из какой-то совсем уже прошлой жизни. Не только из-за флера главного кинофестиваля мира, в 2020 году отмененного (программный директор Канна Тьерри Фремо, как и герои фильма, долго старался не замечать творящийся вокруг кошмар, но в итоге сдался под гнетом обстоятельств), но и, конечно, из-за всего своего внешнего вида. Этот фильм похож на приличного, хоть и изрядно накачавшегося в пабе джентльмена вековой давности: снят на 35-миллиметровую черно-белую пленку, причем в исключительно редком формате 1.19 (почти квадратная рамка, характерная для фильмов первых лет звукового кино, когда классический кадр 1.33 чуть ужали, чтобы записать еще и синхронную оптическую звуковую дорожку). В этом же времени — в конце 1920-х — стоит искать и визуальные истоки «Маяка». Поэтому, конечно, странно смотреть такое кино с помощью цифрового смарт-телевизора или с экрана ноутбука. Но времена не выбирают, и ископаемый «Маяк» — в своем роде идеальный выбор для нынешних обстоятельств, когда сотни миллионов людей пытаются на своем собственном опыте понять, каково это прожить вахту бок о бок с другим и узнать человека рядом (да и себя самого) чуть лучше, чем хотелось бы.
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
Фото: New Regency Pictures
«Маяк» выглядит принципиально несовременным фильмом. Много сил положено, чтобы подчеркнуть эту несовременность: кропотливо изучена морская литература (Стивенсон и Мелвилл) и фольклор, отстроен с нуля настоящий маяк для съемок, собран уникальный реквизит, площадка для аутентичности изображения освещена керосиновыми лампами, актеры долго отращивали бороды, а Уиллем Дэфо, по слухам, даже научился вязать. Однако именно в этой тщательной попытке добиться нездешнего вида и заключается поразительная и парадоксальная современность работы Роберта Эггерса, режиссера, который своими профессиональными корнями врастает в новый американский хоррор (он снял «Ведьму», ему выносит благодарность в титрах своего «Солнцестояния» Ари Астер). Эггерс, начинавший художником-постановщиком, поражает киноведов мира знанием предмета и изяществом реконструкции, но при этом делает кино исключительно актуальное. (Можно было бы даже сказать реалистическое, если бы не появляющаяся время от времени в кадре русалка.)
Эта повесть о двух вахтовиках, запертых в ограниченном пространстве и сведенных с ума своим нехитрым досугом, даже и до всякого карантина не казалась постмодернистским высказыванием: звериная серьезность авторов не оставляла места иронии. В использовании старомодного формального инструментария скорее виделась попытка пробраться к чему-то подлинному (так миллениал обязательно покупает виниловые пластинки). Настоящий маяк, настоящая пленка, настоящая курчавая борода, настоящая грязь под ногтями: каждый кадр «Маяка» — воплощенная в предметах и фактурах тоска современного мира по миру «реальному», ощутимому, который эффектно ускользает от нас в повседневной жизни. Интернет-сервисы, мессенджеры и цифровая картинка провоцируют формирование новых правил в контакте с реальностью и человеком.
Мы вообще-то давно уже были на карантине, просто старались этого не замечать. Эггерс предъявляет своему зрителю меланхолическую картину взаимоотношений старых, ранящих, неформальных, плотных и изматывающих, вещественных. Современный человек вожделеет их, как молодой герой Роберта Паттинсона вожделеет тщательно охраняемый старшим товарищем судовой журнал или гигантский фонарь на вершине маяка. В них видится что-то подлинное — и потому манящее. Но что, если и журнал, и лампа, разливающая свой божественный свет по безлюдным просторам, окажутся всего лишь фикцией? Что, если единственно подлинное, то, что действительно существует,— это смердящий, жующий и ворчащий по соседству человек?
Наблюдать человека рядом невыносимо. И в то же время не наблюдать его рядом вовсе — абсолютная трагедия. В финале, когда сыгранный Паттинсоном Уинслоу остается один на один с маяком и его яростным нечеловеческим светом, это ощущаешь в полной мере. Сегодня, когда усталость от близости вдруг соединяется с ее удушающей нехваткой, а уединение в укромном месте совпадает с ощущением исключительной незащищенности и открытости всем напастям мира, трудно назвать фильм, более соответствующий моменту. Бушующая мощь стихий — внутренних и внешних — разрывает Уинслоу на части. А нам всем нужно как-то держаться.
Смотреть: A24