Не чуя страны

Лев Кадик о том, как исследователи общественного мнения исследуют что-то не то

На прошлой неделе три разных российских центра исследования общественного мнения опубликовали три исследования. Они касаются различных предметов, но все удивляют своими результатами. Проблема всех этих исследований одна, и она, похоже, не связана с конкретными организациями: результат исследования общественного мнения не отражает общественного мнения. Из ответов на формальные вопросы складывается порой парадоксальная картина, далекая от реальности.

Лев Кадик

Лев Кадик

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

Лев Кадик

Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ

В первом исследовании респонденты отвечали на вопрос о доверии официальной информации о числе зараженных коронавирусом. Опрос показал, что лишь 12% полностью доверяют официальной статистике. 50% опрошенных считают, что она в той или иной степени занижена, 6% уверены в обратном и лишь 4% считают, что никакого вируса (случаев заражения) нет вообще. При этом 31% опрошенных полностью одобряют режим самоизоляции, 22% считают, что он должен быть строже, и еще примерно столько же (23%) — напротив, что режим следует смягчить. 16% считают, что в режиме самоизоляции нет необходимости. Опасность заражения опрошенные оценивают на 5,94 балла по 10-балльной шкале.

В исследовании другого поллстера на вопрос: «Боитесь ли вы заболеть коронавирусом?» — 77% ответили, что боятся, 22% боятся «очень», 55% — «опасаются в какой-то мере». Выбор такого варианта респондентом из числа предложенных понятен, а вот интерпретировать его непросто: что значит «опасаются»? Что значит «в какой-то мере»?

Опасаться можно наступить в лужу или попасть под дождь. Между опасениями и страхом — пропасть. Выражение «в какой-то мере» тоже допускает широкий разброс в толкованиях. В какой мере — в большой или наоборот?

Исследователи предложили оценить вероятность заражения. 45% опрошенных не смогли этого сделать. Выходит, больше половины опасаются заболеть, но понятия не имеют, какова вероятность этого. При этом тот же опрос дал поразительную картину информированности граждан о коронавирусе — 86% считают, что власть «скорее достаточно» информирует их «о ситуации с распространением коронавируса в мире, путях передачи вируса и методах профилактики». На недостаток информации жалуются лишь 11%.

Положим два опроса рядом. Половина граждан не доверяет правительству, считая статистику заниженной. При этом опрошенные в целом выставляют опасности средний балл. Это как раз объяснимо: те, кто боится больше, уравновешиваются теми, кто считает, что угроза преувеличена. Но второй опрос (точно так же опирающийся на общенациональную репрезентативную выборку) показывает, что восемь из десяти россиян достаточно осведомлены о коронавирусе благодаря правительству. Лишь каждый пятый всерьез боится заболеть. Сомневаться приходится либо во вменяемости граждан, либо в корректности методик исследования.

Правила самоизоляции на автомобиле

Как проехать на машине по Москве и не получить штраф в 5 тыс. руб.

Смотреть

При этом реальная ситуация этими опросами отражена мало. В реальности в Москве — как и в любом другом городе, где введен режим самоизоляции, по домам сидит подавляющее большинство жителей. В продуктовых магазинах (единственных открытых публичных местах) нет столпотворения, на улицах — пробок. Нет и многочисленного полицейского присутствия: нельзя сказать, что граждан буквально силой заставляют сидеть дома. В Москве, население которой официально оценивается в 12,5 млн человек, число оштрафованных за нарушение режима самоизоляции измеряется несколькими тысячами. По данным на конец прошлой недели, без пропуска по дорогам города передвигались лишь около 200 тыс. машин. 4 млн человек получили пропуска. Этот эмпирический опыт показывает, что ответ россиян на угрозу коронавируса рациональнее, чем это может показаться по опросам.

Даже если граждане и говорят, что не доверяют правительственной информации, в подавляющем большинстве они добровольно следуют установленным правилам.

Проблема, очевидно, бывает в постановке «закрытого» вопроса со списком вариантов ответа. В очередном опросе (последний был пять лет назад, а первый — еще в первой половине 1990-х годов) о степени терпимости российских граждан, респондентов просили оценить свое отношение к «представителям общества, чье поведение может рассматриваться как преступное и/или "девиантное"». В эту, скажем, довольно специфическим образом определенную группу исследователи до сих пор (в прежних опросах) включали бездомных, больных СПИДом, алкоголиков, «людей с тяжелыми психическими нарушениями», попрошаек, наркоманов, «проституток», «геев и лесбиянок» и «членов религиозных сект». В нынешнем опросе список дополнился «педофилами», «экстремистами», «террористами» и «феминистками». Этот список ошибочен с точки зрения формальной логики, он в самом прямом смысле про разное: в нем сексработники и представители ЛГБТ-сообществ соседствуют с террористами и бездомными. Кроме того, корректность определений, на которую, возможно, не обращали внимания во времена первых опросов, теперь, мягко говоря, вызывает вопросы. Кто такие «люди с тяжелыми психическими расстройствами»? Наименование представителей ЛГБТ-сообщества «геями и лесбиянками» в наши дни несет явно негативную коннотацию. Кто такие «экстремисты»? С какой точки зрения поведение женщин, борющихся за свои права, преступно или девиантно? Почему как девиация или криминал определяется ВИЧ-положительный статус? Как определить секту? Как вообще преступники, жертвы преступлений и люди, чье поведение не является противозаконным, могли оказаться в одном перечне?

Еще ярче список вариантов ответа на вопрос об отношении к этим произвольно отобранным группам. Вариантов четыре: «ликвидировать», «изолировать от общества», «оказывать помощь» или «предоставить самим себе» (еще можно было «затрудниться ответить»). Сразу возникает вопрос, почему для ответа на вопрос об отношении, например, к феминисткам, исследователи предлагают выбрать термин 1930-х годов, означающий физическое уничтожение? Варианты ответа вообще не предполагают полутонов.

Результаты опроса со столь спорными обозначениями категорий и четырьмя вариантами ответа, из которых два вполне людоедские, рисуют столь же искаженную картину, как и исследования информированности и отношения к коронавирусу.

Академические социологи обращают внимание на то, что поллстеры ведут свои исследования несколько иначе и выделяют две довольно банальные причины появления очевидных странностей в отчетах о результатах общероссийских замеров общественного мнения. Первая — отношение заказчиков к результатам, вторая — отношение самих исследователей к предмету исследований, российскому обществу.

Заказчиком исследований общественного мнения в России, как правило, являются власти. При дефиците источников обратной связи соцопросы для властей чуть ли не единственный источник данных о состоянии общества. Это утилитарный инструмент в процессе принятия управленческих решений.

Проблема в том, что власти не интересуются полной картиной общественного мнения по той или иной проблеме, а хотят получить предельно лаконичный ответ на канцелярские вопросы, связанные с сиюминутной проблематикой.

Публикация результатов часто вызывает изумление: читателю неизвестны сложные резоны заказчика, и остаются «за кадром» сложности респондентов, пытающихся выбрать вариант ответа, который им не подходит в наименьшей степени. Заказчик же получает кажущиеся однозначными ответы, которые при этом отражают не картину общественного мнения, а лишь то, сколько опрошенных выбрали тот или иной вариант ответа. Будь исследователь более заинтересован в выяснении общественного мнения — например, по вопросу терпимости, он как минимум расширил бы список вопросов. Даже если в конечной презентации содержатся схематизированные данные многоуровневого исследования, это стоит пояснить. Как стоило бы, возможно, верифицировать список групп с «"девиантным" и/или преступным поведением путем опроса о том, какие группы сами россияне считают "девиантными"».

При этом сами исследователи общественного мнения признают другую стоящую перед ними проблему: их методы отстают от жизни, и им все реже отвечают.

Телефонные опросы не охватывают необходимой аудитории — на звонки по городским телефонам отвечают лишь люди пенсионного возраста. Более молодые вовсе не имеют проводных телефонов и все чаще не отвечают на звонки с незнакомых номеров на свои мобильные. При поквартирных опросах — они, как правило, проводятся в рабочее время — опросчикам (в основном студентам) открывают двери очень немногие. Падает и квалификация опросчиков, которые все чаще готовы заполнить опросные листы самостоятельно. Интернет-опросам и вовсе сложно верить: еще неизвестно, кто нажимает на кнопки «на той стороне» — человек или программа.

Западные поллстеры в последние годы регистрируют снижение доверия аудитории к опросам и нежелание участвовать в них (в некоторых странах на вопросы отвечают лишь 20% тех, к кому обращаются исследователи). В России, говорят социологи, опрашиваемые относятся к исследователям как к представителям власти. И на их вопросы отвечают не то, что думают, а ровно то, что тем хотелось бы услышать.

Лев Кадик

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...