Летит, летит по небу полк усталый
Как пустая Красная площадь встретила День Победы
9 Мая специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников встретил, как обычно, на Красной площади. Но на самом деле ничего обычного в этом не было.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
На Красной площади не было почти совсем никого. То есть вообще. На самом краю — несколько телеоператоров (но все четыре редакции RT) и фотокорреспондентов, более или менее соблюдающих социальную дистанцию. Никогда еще я не видел такой Красной площади в этот день. И никто не видел. Не было такого и, надеюсь, больше не будет.
Дождь шел, а вроде говорили, что разгонят облака.
Но облака были, мрачные и быстрые, и были большие сомнения, что самолеты и вертолеты полетят.
В прошлом году не полетели же, а было примерно так же. Ветер гнал по пустой Красной площади сам себя. Не верилось глазам, да и все тут.
Часы на Спасской башне пробили десять. Владимир Путин возложил цветы к могиле Неизвестного солдата. Командир роты почетного караула передавал ему букеты красных гвоздик, которые он клал сейчас к постаменту каждого города-героя в саду.
Это все был совсем не праздник, хоть и со слезами на глазах. Это больше напоминало поминки. Это были какие-то одни только слезы.
— Для нас всех это самый главный, самый дорогой праздник,— говорил теперь президент, стоя перед ротой почетного караула.— Мы всегда отмечаем его торжественно и всенародно, все вместе.
Я оглядывал пустую площадь. Но нет, мы сейчас все-таки были разобщены. Причем именно что социально.
— Сегодня мы остро чувствуем все величие их (победителей.— А. К.) судеб, вспоминаем тех, кого уже нет с нами, с любовью вглядываемся в их лица на фотографиях разных лет,— говорил он,— желаем долгих лет жизни нашим ветеранам, преклоняемся перед великим поколением победителей.
Президент объявил минуту молчания, и вот она здесь была уместной как никогда. Здесь, на Красной площади, впрочем, и так было утро молчания.
И сейчас стояла тишина, пока японский телекорреспондент не заговорил о чем-то громко и оживленно со своими где-то, видимо, в Токио. Удивленные взгляды коллег он увидел, но что-то не среагировал.
— Мы обязательно,— сказал Владимир Путин после минуты молчания,— как обычно, широко и торжественно отметим юбилейную дату, сделаем это достойно, как велит наш долг перед теми, кто выстрадал, добился и свершил Победу. Будет и наш главный парад на Красной площади, и народный марш «Бессмертного полка» — марш нашей благодарной памяти и неразрывной, кровной, живой связи между поколениями.
Не сказал когда.
— Наши ветераны сражались за жизнь против смерти,— говорил Владимир Путин.— И мы всегда будем равняться на их сплоченность и стойкость.
Это была правда. Сейчас борьба за жизнь против смерти, как бы это ни прозвучало, тоже ведь стала бытовым понятием, а грань между ними что-то подстерлась. Как-то вдруг это случилось, и даже не все заметили. А здесь это ведь чувствовалось.
После гимна России в той же самой тишине полетели вертолеты и самолеты, и теперь это выглядело без преувеличения жутковато.
По телевизору все это, наверное, оживленно обсуждали ведущие, а здесь, над пустой Красной площадью, эти самолеты, проносящиеся с тяжелым ревом, вызывали чувство гнетущее. Я опять подумал, что не хотел бы увидеть когда-нибудь такое снова.
Нет-нет, все это было не похоже на праздник. Может, вечером, когда будет салют…
И потом, на Соборной площади Кремля, Владимир Путин еще принял не то что парад, а марш кремлевского полка и улыбался, видя гарцующих лошадей и явно радуясь им. Это все и правда было хотя бы веселее. Но веселиться опять не хотелось, совершенно нет.
Таким он и должен был быть сегодня, этот праздник.