Превратности патриотизма

Новейшие исторические изыскания показывают: ничто так не разъединяло людей в последние два столетия, как призывы к патриотизму. В издательстве Европейского университета в Санкт-Петербурге готовится к печати книга, посвященная истории одного из самых востребованных в современной российской политике понятий — патриотизма. Выяснилось, что патриотизм принимает самые разные формы, ведет к бесчисленным спорам и чреват революциями. О самых интересных открытиях «Огоньку» рассказал автор книги, историк, профессор ЕУ СПб Михаил Кром.

Михаил Кром. Подготовила Ольга Филина

Масштабное исследование истории «патриотизма» для меня начиналось как профессиональный вызов: все-таки область моих научных интересов — это период позднего Средневековья и раннего Нового времени, а тут пришлось изучать источники от Гомера до наших дней. А закончилось все большим удивлением, потому что в ходе работы я убедился: патриотизм настолько многолик, что определить его содержательно просто невозможно. Словари не врут, когда пишут, что патриотизм — это любовь к Родине. Но где вы видели исчерпывающее определение любви? И кто вам точно скажет, что такое родина? Поэтому весь рассказ об истории этого понятия — как роман о любви: захватывающий, с непредсказуемым концом.

Далекое начало

Само слово «патриотизм», которым мы все пользуемся,— относительно недавнее, родом из XVIII века. Но его аналоги встречались уже давно, только не в обобщающем значении. Абстрактного понятия «любовь к родине» древние цивилизации не знали, зато в их языках периодически появлялись (и потом исчезали) слова, обозначавшие человека, преданного своей отчизне. Скажем, в Греции встречалось слово «филополис» — «любящий (свой) город». Город являлся главной ценностью для эллинов, а вот аналогичного понятия, выражавшего любовь ко всей стране, так и не было создано. Что интересно, греки знали и слово «патриот». Однако оно обозначало нечто несимпатичное современному уху, что можно было бы передать жаргонным выражением «понаехавшие тут». Своего соотечественника грек назвал бы «гражданином», а вот чужака, выходца из некоей далекой местности,— патриотом (то есть «земляком», только не своим). Неожиданная абстракция возникает в одной из комедий Аристофана, где упоминается «филополис арете» — буквально: «добродетель любви к городу», ну а высокие образцы патриотической риторики содержатся в «Истории» Фукидида; достаточно вспомнить речь афинского деятеля Перикла времен Пелопоннесской войны: там отдается должное согражданам, павшим в боях со Спартой. Но все-таки во всех перечисленных случаях «любовь к родине» — это любовь к очень конкретному кругу лиц, к хорошо известной территории, к конкретному городу-сообществу.

Как формируется культура памяти в России

Что касается Руси, то наша история патриотических чувств гораздо продолжительнее, чем принято думать. В памятнике XIV века — житии князя Михаила Тверского, погибшего в Орде, содержится слово «отечестволюбец». Что замечательно: это слово исчезло из языка фактически бесследно и потребовались «раскопки» ученых, чтобы снова его открыть. Невольно задумываешься о прерывистости патриотической традиции в Отчизне. Чуть позже, в середине XV века, появляется выражение «добра хотящие» (то есть доброхоты) конкретного города. Я, например, встретил в псковской летописи упоминание о «добра хотящих Новгороду и Пскову». И, наконец, в начале XVII столетия в памятнике Смутного времени мы обнаруживаем «доброхотящих Российскому царству». Так на нашей исторической сцене возникают предшественники «патриотов». «Патриотизма» как обобщающего понятия, заметим, еще не существовало.

Официальное рождение патриотизма

XVIII век с его модой на иностранные заимствования занес нам и «патриота». Впервые это слово появляется в сочинении сподвижника Петра (и казнокрада, конечно) барона П.П. Шафирова, написанном в 1717 году и имеющем пространное заглавие: «Рассуждение, какие законные причины Его Царское Величество Петр Первый, царь и повелитель всероссийский… к начатию войны против короля Карла XII Шведского 1700 году имел…». Шафиров там использовал слово «патриот» и, прекрасно осознавая, что вводит новое понятие, снабдил его сноской: «Отечества сын». Вскоре появляется и «патриотизм» как добродетель, как некий маркер, с помощью которого можно отличать «своих» от «чужих». Россия здесь следовала в фарватере общеевропейских процессов: патриотизм в ту пору появлялся повсюду и повсюду становился предметом политической борьбы (здесь можно привести в пример Англию, где тори и виги отчаянно спорили за право именоваться патриотами).

Риторика патриотизма активно развивалась при царском дворе, так как изначально работала на патернализм: все-таки «патер» по-латыни — это отец, а отец народа — это монарх.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Образцы такой риторики нам со школы преподают, рассказывая о речи Петра Первого, которую тот якобы произнес перед сражением на Полтавском поле. Там звучат все эти знаменитые обороты: что солдаты сражаются не за самого Петра, а за Отечество, Петру врученное, и так далее. Однако на самом деле Петр, конечно, ничего такого не говорил. Тогда (в отличие, например, от наполеоновского времени) вообще не принято было командующему (а тем более царю) выступать перед солдатами. Речь Петра — это творение еще одного его сподвижника, архиепископа Феофана Прокоповича, большого поклонника западной учености, получившего образование сначала в Киево-Могилянской академии, а затем в иезуитской коллегии в Риме; причем конкретно эта речь Петра была опубликована спустя много лет после смерти и самого царя-реформатора, и Прокоповича, только в 1773 году. Она выражала уже сложившийся официальный культ патриотизма, в рамках которого Петру был преподнесен титул «отца Отечества» (в духе Древнего Рима), а Екатерине Второй впоследствии — «матери Отечества».

Эволюция патриотизма: античные образцы и национальные идеалы

Но и это еще не все: в XIX веке Европа открывает для себя нацию. Весь XVIII век с его революциями, идеями Руссо (который любил натурализм и самобытность, в отличие от космополита Вольтера) подталкивал к этому событию, и когда оно свершилось — изменилось все, включая патриотизм. Дело в том, что патриотизм в классическом виде — будь то официальный или республиканский — словно лишен истории. Он отсылает к античным образцам, а эти образцы уже даны, они вечны и неизменны. Посмотрите, скажем, на памятник Минину и Пожарскому, стоящий на Красной площади в Москве: в нем все античное — от доспехов до поз, нет никакой связи с реальными историческими событиями. А патриотизм, пронизанный национальным самосознанием, уже очень конкретен, он понятен и доходчив, он рождает подлинно национальных поэтов — и Грибоедов, и Пушкин становятся возможны благодаря этому движению. Но и мощные национальные революции рождаются отсюда же. С национальным чувством мало что могло совладать.

Почему в России не растет средний класс

Эксперименты ХХ века это только подтвердили: коммунистический проект «Интернационала» сдавал позиции всякий раз, когда его проверяли на прочность. Накануне Первой мировой большинство депутатов-социалистов голосовали за предоставление военных кредитов своим правительствам, изменив пролетарскому интернационализму. А большевистские вожди, твердившие вслед за Марксом, что «у пролетариев нет отечества», уже в 30-е годы поменяли курс, поняв, что такое резкое расхождение с действительностью лишает советское правительство почвы под ногами.

Беда монополии

Можно ли сказать, что один образ патриотизма сменялся другим и старые переставали быть актуальны? Вовсе нет. Они наслаивались и наслаиваются один на другой. По-прежнему в ходу патриотизм Шафирова и Феофана Прокоповича, восхваляющий мощь державы и государя, ставящий в зависимость собственное ощущение величия и силы от величия и силы верховной власти. Это старая тема, появляющаяся то в патерналистском, то в имперском изводе, но остающаяся с Россией и по сей день.

Есть и республиканский патриотизм — во всех речах о гражданском обществе, в вечном стремлении к народовластию, склонный ориентироваться на высокие (по сути античные) образцы. Есть и национальный патриотизм, силящийся разглядеть самобытность своего народа, найти ему место среди прочих и подходящую систему правления. В патриотических взглядах царит удивительная эклектика.

Вывод здесь простой: наивно думать, будто патриотические лозунги могут сплотить народ. История свидетельствует скорее об обратном: активные попытки эксплуатировать патриотическую риторику, как правило, ведут к обострению политической борьбы.

Дух патриотизма сегодня — это дух противоречий, очень сложный комплекс чувств. Наша «любовь к Отечеству» далека от благопристойного спокойствия, это что-то вроде любви в опере «Кармен». Чтобы избежать «битв патриотов» не на жизнь, а на смерть, хорошо бы научиться говорить о более широкой палитре ценностей, различать оттенки патриотизма, каждый из которых имеет право на существование. А вот монополизировать свой образ любви и вовсе бесперспективно, такие монополии всегда призрачны и недолговечны.