Призраки гвардейцев обживают Главный штаб

Вчера в Государственном Эрмитаже в отреставрированных залах Главного штаба открылся Музей гвардии.

Открытие Музея гвардии — результат уникального совпадения места, личности организатора и исторического времени. Место — Генеральный штаб, обширные помещения которого Эрмитаж должен интенсивно осваивать. Личность — заместитель директора Эрмитажа и начальник геральдической службы при президенте РФ Георгий Вилинбахов, крупнейший специалист по геральдике, страстный ревнитель ритуалов и символики. Особое интимное отношение дирекции к новорожденному музею подчеркивает то, что открытие состоялось в день рождения директора Эрмитажа Михаила Пиотровского и в день святого Георгия Победоносца, то есть именин господина Вилинбахова. Историческое же время, наиболее благоприятствующее открытию Музея гвардии, — эпоха торжествующего государственнического начала, возвращения к петербургской военно-чиновной традиции, имперской риторике. Примечательно, что почетное место в экспозиции занимает портрет кисти Егора Ботмана: шеф жандармов Бенкендорф, традиционно воспринимаемый как душитель всех прекрасных порывов своего времени, антипод благородных офицеров, в мундире лейб-гвардии Жандармского полуэскадрона.
       Оценивать Музей гвардии с эстетической точки зрения было бы ошибкой. Дело не в том, что художники, работы которых вошли в экспозицию, плохи и однообразны, что работу середины XIX века по стилю не отличить от работы начала XX века. А в том, что живописных задач никто из них перед собой и не ставил. Акварелисты Самойло Шифляр, Александр Зауервейд, Лев Белоусов, портретисты Никифор Крылов, Франц Крюгер, баталисты-гастролеры Петер Хеес, исполнивший для Зимнего дворца "Сражение при Тарутино", и Жан-Батист-Эдуард Детайль, сохранивший для истории облик песенников лейб-гвардии 4-го Стрелкового императорского батальона в Царском Селе, — все они заботились прежде всего о том, чтобы смиренно и точно сохранить мельчайшие детали экипировки, обмундирования, приемов штыкового боя. Тоска для искусствоведов — пиршество для историков.
       Собственно говоря, это и есть музей прежде всего для историков, способных получать наслаждение от вида шашек императорского конвоя, киверов, пистолетов, шапок и мундиров, загадочных для непосвященных "наруг кавказского образца", "офицерских спенсеров" и "чекменя трубача лейб-гвардии Казацкого полка". В принципе Музей гвардии может стать для мальчишек будущего тем же, чем был для детей советской эпохи Рыцарский зал Эрмитажа, — будоражащим воображение осколком героического мифа. Хотя есть основания опасаться, что он обретет это качество только в случае выхода какой-нибудь компьютерной игры вроде "Война 1812 года". Ну и само собой разумеется, что Музей гвардии станет — наряду с Константиновским дворцом — новым государственным фетишем.
       Но, при всем своем научном своеобразии, музей оказался живым. Эта живость проявляется в том, что аннотация экспозиции начинается с пассажа из "Петербурга" Андрея Белого, певца петербургского морока, но никак не величия. В том, что на экспозиции нашлось место печальной фотографии бывших гвардейцев, утративших блеск, превратившихся в изгоев, снявшихся в 1934 году на ступенях русской церкви на парижской улице Дарю, и альбомчику из архива лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка с фотографией стрелки Васильевского острова, которую господам офицерам было уже не суждено увидеть. И в том, что галерею бравых усачей-гренадеров, преображенцев, семеновцев, завершают мещанская сливочница с крышкой императрицы Марии Федоровны и платочек, зажатый на смертном одре в ее руке. И хотя в речах на открытии звучали лишь патетические слова о возрождении России и преемственности поколений, мораль выставки можно сформулировать и по-другому: так проходит мирская слава.
       МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ