«К концу года мы увидим безработицу по МОТ ниже 10%»

В мае этого года специалисты Высшей школы экономики провели обследование с целью изучить, как карантинные меры, принятые в РФ, повлияли на национальный рынок труда. “Ъ” поговорил с одним из его авторов, главным научным сотрудником ИМЭМО РАН, замдиректора Центра трудовых исследований Ростиславом Капелюшниковым о перспективах роста безработицы, снижении заработка работников и распространении дистанционной занятости.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— С начала карантинных мер появилось множество предположений о том, как они повлияют на рынок труда. По данным Росстата, уровень безработицы по МОТ в РФ за апрель вырос с 4,7% до 5,8%, зарегистрированной безработицы за апрель—май — вдвое. Какие данные о рынке труда вы получили в ходе своего обследования и как они соотносятся с официальной статистикой?

— Мне хотелось бы сразу пояснить, что из-за различий в методологии нашего обследования и обследований Росстата прямые сопоставления невозможны. Кроме того, необходимо понимать, что интернет-опросы дают более тревожную картину, чем на самом деле, из-за того, что мотивация участвовать в них всегда выше у тех, с кем что-то негативное уже произошло, хотя общие тренды они могут отражать верно.

Итак, по данным нашего обследования, после введения режима самоизоляции работу потеряли почти 10% из тех, у кого она была в докарантинный период. При этом сказать, сколько из них уже нашли новую работу, сколько стали экономически неактивными, а сколько пополнили непосредственно ряды безработных, пока невозможно.

— В ходе прошлых кризисов граждане РФ часто сталкивались с сокращениями зарплаты или рабочего времени — происходит ли это сейчас?

— Да, со снижением оплаты труда столкнулись более половины опрошенных. При этом у 19% она сократилась более чем наполовину, у 14% — менее чем наполовину, но более чем на четверть, у 24% опрошенных — менее чем на четверть.

11% опрошенных были переведены на неполный рабочий день или неполную рабочую неделю, и примерно 13% были отправлены в отпуска либо за свой счет, либо с частичной компенсацией за время простоя. И только 20% участников обследования сообщили об отсутствии у них за последние месяцы каких-либо негативных изменений в оплате или условиях труда.

— Многие компании заявляли, что им удалось перевести своих сотрудников на удаленную работу. Насколько широко распространен такой метод адаптации?

— Им оказались охвачены 22% опрошенных, что говорит о существенном расширении этой практики. Чаще всего на дистанционную работу переводились занятые в секторе ИКТ, где на удаленке оказался каждый второй работник, а также занятые в сфере образования, науки и культуры, где дистанционно стал работать каждый третий. В остальных отраслях этот режим работы охватил порядка 10–15%.

— Поведение работодателей сейчас отличается от реакции на кризисы в прошлом?

— В первую очередь работодатели стали использовать уже ставшие для них традиционными инструменты подстройки — сокращение зарплат и рабочего времени, прибегая к увольнениям лишь в крайних случаях. Такой подход к экономии трудовых издержек в кризис сложился у нас и во многих других постсоветских странах еще в 1990-е годы, когда происходил переход от плановой экономики к рыночной. С тех пор во всех последующих кризисных эпизодах оплата и продолжительность труда сильно проседали, а занятость и безработица реагировали крайне слабо. Для иллюстрации можно взять 2015 год, когда реальная заработная плата упала примерно на 10 п. п., а безработица даже не шелохнулась.

— В чем причина такого способа адаптации российского рынка труда к экономическим шокам?

— Этот способ никем не спускался сверху и был выработан участниками российского рынка труда спонтанно: и работники и предприятия исходили из того, что в кризисных условиях снижение оплаты — это меньшее зло по сравнению с увольнениями. Очевидно, что, когда у предприятий есть возможность снижать зарплату, рабочая сила начинает обходиться им дешевле и стимулы к ее «сбросу» у них ослабевают. Это способствует консервации занятости и позволяет избегать взрывного роста безработицы. Откуда у российских предприятий такая возможность? Прежде всего из-за особой структуры фонда оплаты труда, где переменная часть в виде премий и бонусов может достигать 20–50%. На фоне рынков труда развитых стран такой механизм приспособления может казаться нестандартным, но и они постепенно сдвигаются в эту же сторону. И там в кризисы фирмы все чаще вместо увольнений прибегают к снижению оплаты и неполной занятости. Это было заметно уже во время Великой рецессии 2008–2009 годов, это же происходит сейчас.

— Как долго рынок труда РФ будет находиться в кризисном состоянии, на ваш взгляд?

— Строго говоря, ответить на этот вопрос невозможно: здесь начинаются гадания на кофейной гуще. Прежде всего, по-моему, необходимо учитывать особую природу нынешнего кризиса, а она во многом иная, чем у большинства предыдущих. Если те кризисы вызывались шоками на стороне спроса, то нынешний спровоцирован шоком на стороне предложения — локдауном, который произвело государство. Поэтому когда коронавирусный кризис сравнивают с Великой депрессией 1930-х годов или Великой рецессией 2008–2009 годов, то это заблуждение. Если и проводить какие-то аналогии, то уж скорее со спадами, которые вызываются природными катаклизмами — ураганами, наводнениями и т. д., хотя и это не совсем точно. Вход в такие кризисы имеет форму мгновенного обрушения — точно так же было и с нынешним локдауном. Производство одномоментно схлопывается, но и выход из таких кризисов происходит обычно намного резвее.

— А как ведет себя спрос при таком виде кризиса?

— Главная сейчас проблема вовсе не недостаточный совокупный спрос, как думают многие, а физическая невозможность его реализовать. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить динамику доходов и потребления хоть в США, хоть в России. Обычно они перемещаются по параллельным траекториям, но в США они сейчас резко разошлись: доходы устремились круто вверх, тогда как потребление — круто вниз. Схожая ситуация наблюдается в России. Хотя доходы у нас, конечно же, упали, но потребление упало еще сильнее: объем розничной торговли сократился на четверть, а объем платных услуг — на 40%. Так что ключевая особенность нынешнего кризиса не недостаточный спрос, как по инерции повторяют на всех углах, а формирование огромного навеса нереализованного спроса. Но это дает надежду, что, когда государство снимет все ограничения и нереализованный спрос выплеснется на рынок, восстановление экономики пойдет достаточно быстрыми темпами. Из экономической истории мы знаем, что выход из кризисов предложения занимает гораздо меньше времени, чем из кризисов спроса.

Похоже, что рынки тоже рассчитывают на нормализацию уже в скором времени. Такой вывод можно сделать, глядя, например, на динамику курса акций в США. Другой показатель, который говорит о том же,— структура американской безработицы: сейчас на долю временных увольнений там приходится 80%, а на долю постоянных — лишь 20%, тогда как в кризис 2008–2009 годов соотношение было обратным.

— То есть в РФ также можно надеяться на быстрое восстановление?

— Если российские предприятия, понимая рукотворную природу нынешнего кризиса, думают так же, как их американские коллеги, то тогда им тем более нет смысла задействовать массовые увольнения. Этот момент в сочетании с активным использованием традиционных для российского рынка труда механизмов подстройки дает основания полагать, что взрывного роста безработицы удастся избежать.

Когда многие эксперты предрекают сегодня рост безработицы в России до 10%, 15% или даже 20%, они, как правило, не уточняют, какая именно безработица имеется в виду. На пике кризиса? В среднем за год? К концу года? Исходя из результатов нашего обследования, я, во всяком случае, ожидаю (естественно, моя оценка может оказаться ошибочной), что к концу года мы увидим безработицу по МОТ ниже 10-процентной отметки.

— Можно ли ожидать, что экономика восстановится не только быстро, но и в том же объеме, что и до кризиса?

— Аналогия с экономическими спадами из-за природных катаклизмов тоже является неполной. Дело в том, что в таких случаях структура предпочтений и поведение людей остаются прежними, так что речь идет всего лишь о возврате к статус-кво. Но сейчас, похоже, такой простейший сценарий исключен. После пандемии предпочтения и поведение людей, скорее всего, сильно изменятся, что потребует не просто возврата в исходную точку, а масштабной реструктуризации экономики. Но процесс реаллокации ресурсов — из одних секторов в другие, от одних производителей к другим — не бывает безболезненным и быстрым. В итоге выход из нынешнего кризиса, скорее всего, будет двухтактным: на первом шаге — быстрое восстановление до определенного уровня, на втором — пошаговая переналадка структуры экономики. Но все же я надеюсь, что и в этом случае счет пойдет все-таки не на годы, а на месяцы.

Интервью взяла Анастасия Мануйлова