«Вся торговля Китая попадет в наши руки»

В июне 1920 года в Петрограде арестовали знаменитого врача Петра Бадмаева, имевшего в дореволюционные времена значительное влияние на немалую часть российской правящей элиты и царскую семью, что сделало его богатейшим человеком. Он точно вычислил, на какой струне Николая II следует играть. А его познания в тибетской медицине позволяли Григорию Распутину имитировать чудеса целительства. Используя сладострастного «старца», Бадмаев вполне мог стать настоящим серым кардиналом. Но от его внимания ускользнул один крайне важный эпизод биографии Распутина.

«Возбуждал в них дух недовольства»

На протяжении многих веков какой-то злой рок отравлял жизнь первым лицам государства российского, а вслед за ними и всем жителям страны. Вряд ли многие слышали о родившемся в 1654 году великом князе Алексее Алексеевиче. А ведь сына царя Алексея Михайловича считали наделенным необычайными талантами и как никого другого из наследников престола готовили к будущему царствованию. Лучшие учителя, любые книги — все было к услугам тянувшегося к знаниям цесаревича. Подобная забота, хотя и считалась чрезмерной, была вполне объяснимой. Любой самодержавный правитель нуждается в том, кому может доверить дело своей жизни.

Однако шестнадцати лет от роду Алексей Алексеевич скончался, и новым наследником стал Федор Алексеевич, не столь талантливый, как брат, к тому же отличавшийся болезненностью и правивший после смерти отца менее пяти лет. Ему наследовали немощный телом и умом Иван и малолетний Петр.

Проблема с отсутствием подготовленного наследника престола со временем стала почти хронической. Александра I сменил Николай Павлович, который, как он сам признавался, при нормальном ходе событий не мог, да и никогда не хотел быть императором. А его управленческий опыт ограничивался командованием дивизией. И именно как дивизией он начал управлять Россией, причиняя немало страданий подданным своим армейским подходом ко всему и вся.

Его сын — Александр II — отнесся к подготовке своей смены очень серьезно. Но великий князь Николай Александрович скончался в 1865 году, не дожив до 22 лет. Была ли его смерть результатом травмы, полученной во время дружеской борьбы с немецкими принцами, или стала следствием туберкулеза, а в целом — неправильно поставленного диагноза и лечения, уже не имело для будущего страны никакого значения. Наследником стал Александр Александрович, приготовлением которого к царствованию почти не занимались, прежде всего потому, что юный великий князь, как тогда говорилось, был глух к учению.

Зато он отличался пристрастием к духовой музыке, и участники нескладно, но громко игравшего аристократического оркестра цесаревича после его воцарения заняли высокое положение в империи.

Другим увлечением Александра Александровича, которое горячо поддерживал настоятель храма в его дворце, было крещение иноверцев.

Был, например, создан приют для ушедших из семей и желавших принять православие евреев, средства на содержание которого он выделял и до восшествия на престол, и став императором.

Продолжал он и одну связанную с этим увлечением семейную традицию. В особенных случаях, когда крещение иноверца по какой-либо причине считалось важным событием, крестным отцом становился царь или цесаревич. Так, в 1872 году крестником Александра Александровича стал бурят Петр Бадмаев, получивший в честь наследника отчество Александрович. Особой чести он удостоился благодаря старшему брату, известному в Санкт-Петербурге врачу, методами тибетской медицины облегчавшему страдания немалого числа больных, включая императрицу Марию Александровну. Кроме того, старший Бадмаев и сам был крестным сыном Александра II, поскольку его случай смены веры также сочли исключительным, ведь прежде он был служителем другой религии — ламой.

В Иркутской епархии, правда, утверждали, что А. А. Бадмаев крестился притворно. Мало того, приезжая в родные места и в письмах он убеждал земляков не принимать православия. А также напоминал о славных традициях времен Чингисхана и призывал воссоединиться в одно государство с монголами, вынужденными терпеть власть китайских императоров. Губернские чиновники долгое время не реагировали на эти обвинения, считая, что фанатичные церковники несправедливы к крестнику императора. Но 13 июля 1866 года епископ Селенгинский Вениамин (Благонравов) писал архимандриту Владимиру (Петрову) о том, что власти наконец-то заинтересовались деятельностью Александра Бадмаева:

«Буряты сами представили все его письма, частные и циркулярные, также что-то вроде прокламации, в которых он возбуждал в них дух недовольства и обращал мысли их в Монголию, более всего напирал на то, что крестят их для того, чтобы обратить потом в крестьян и отдать в солдаты. Говорят, он уже заарестован в Иркутске».

«Не вовлекая правительство в неприятности»

Но неприятности царского крестника вскоре закончились. А его младшего брата они и вовсе обошли стороной. В 1870 году он окончил Иркутскую классическую гимназию, приехал в Северную столицу, поступил в Императорскую Медико-хирургическую академию и начал помогать брату в его кабинете тибетской медицины и аптеке лекарственных трав. Однако, окончив один курс, Петр Бадмаев оставил академию и стал студентом факультета восточных языков Императорского Санкт-Петербургского университета, где его брат в дополнение к своей медицинской практике преподавал монгольский язык.

Параллелизм занятий Александра Бадмаева Петр унаследовал в 1873 году после его кончины вместе с кабинетом и аптекой. Младший Бадмаев два года спустя окончил университет, поступил вольнослушателем в Медико-хирургическую академию и получил право заниматься медицинской практикой. Но это не помешало ему в 1876 году определиться на службу в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел.

Подобное сочетание казалось странным только на первый взгляд. Постоянные контакты с приезжающими из Монголии и Китая, а позднее и регулярные поездки туда по дипломатической линии позволяли ему пополнять свои знания в тибетской медицине и запасы лечебных трав и снадобий. А расширившийся за время службы в МИДе круг знакомств помогал росту числа посетителей его врачебного кабинета, желавших испробовать на себе необычные методы лечения. Если в 1875 году было 163 посещения, то в 1877 году, как не без гордости отмечал Бадмаев,— уже 965, в 1879 году — 6549, а в 1885 году — 20 153. Год спустя число посещений выросло на порядок — до 265 440. Причем в том году, 1886-м, как писал Бадмаев, «в продолжение 127 дней не было приема больных».

Противники его методов лечения, однако, считали, что фантастический рост числа больных и их визитов к Бадмаеву вызывается тем, что он под видом тибетских снадобий снабжает пациентов сильнодействующими средствами, вызывающими привыкание. Но в то время очень многие препараты, чей оборот теперь запрещен, свободно продавались в аптеках. Поэтому, даже если в обвинениях и была какая-то доля истины, ничего противоправного Бадмаев не совершал.

Благосостояние знатока тибетской медицины росло так же быстро, как и число его пациентов.

В 1877 году он купил участок в отдалении от центра Петербурга, на Поклонной горе, и вскоре построил там дом. Когда же количество жаждущих его внимания стало расти взрывными темпами, а среди них появилось немало тех, кому не по чину было ездить на окраины столицы, Бадмаев для приема пациентов снял этаж дома на престижном Литейном проспекте.

Успешно развивалась и его служебная карьера. В 1890 году его назначили драгоманом — переводчиком МИДа. Тогда же Совет Санкт-Петербургского университета избрал его практическим лектором монгольского языка на факультете восточных языков. Он получил чин надворного советника, что соответствовало армейскому подполковнику. Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше.

Но мода, в том числе на необычайные методы лечения, не вечна. Годовое число посещений кабинета Бадмаева достигло максимума — 344 723 — в 1888 году и затем стало снижаться, причем весьма ощутимо.

Ни тогда, ни позднее ни для кого не было секретом, что лучший способ укрепить свое материальное положение — это стать получателем государственных средств. И чем ближе находился соискатель казенных денег к их главному распорядителю — первому лицу государства, тем выше была вероятность получить под благовидным предлогом не просто значительную, а огромную сумму. Самым надежным путем к успеху было получение концессии на строительство железных дорог. Однако поддержка того или иного железнодорожного проекта всецело зависела от заинтересованности в нем императора.

В последние десятилетия XIX века великие европейские державы стремились увеличить свои владения за счет территорий не только в Африке, но и в Азии. Не стала исключением и Российская Империя. Воцарившийся в 1881 году Александр Александрович — Александр III — понимал, что нужно укреплять собственные дальневосточные рубежи и для этого наладить регулярное и надежное сообщение с ними с помощью строительства Транссибирской магистрали. Но, как было хорошо известно в правительственных и великосветских кругах, император подумывал и о расширении пределов страны за счет земель ослабевшего Китая. Однако при этом царь-миротворец совершенно не желал воевать.

Получавшему эту информацию по долгу службы в МИДе и от высокопоставленных пациентов Петру Бадмаеву не составило большого труда подготовить проект, под который можно было получить солидное государственное финансирование. 13 февраля 1893 года он отправил министру финансов тайному советнику С. Ю. Витте обширную записку для императора с изложением своего плана. В сопровождавшем документ письме Витте говорилось:

«Мера, предлагаемая мною в записке, проведенная разумно и скромно, совершенно частным образом, не вовлекая правительство в неприятности, ясно обнаружит возможность присоединения к России монголо-тибето-китайского Востока без кровопролития, при некоторой материальной поддержке».

«Просить Белого Царя принять их в подданство»

В записке Бадмаев доказывал императору, что включение китайцев в число его подданных принесет огромные выгоды:

«Все отрасли теоретического знания, практическое применение знаний к жизни развивались в Китае слишком 4000 лет. Поразительное трудолюбие, соединенное с необыкновенной коммерческой способностью и бережливостью, делает китайский народ независимым в экономическом отношении. Китайцы смело конкурируют с американцами в предприимчивости; своей торговой изворотливостью превосходят евреев, трудолюбием и настойчивостью в области возделывания земли и торговли не имеют положительно соперников во всем мире. Что способствовало им подняться до такой высоты самобытности?

Франция считается в Европе самой счастливой страной по естественным богатствам и климатическим условиям, а собственный Китай как страна по тем же богатствам и условиям и по разнообразию красот природы может считаться самой счастливой на земном шаре».

Бадмаев уверял, что установление российской власти в Китае не встретит особого сопротивления:

«Этот могущественный во всех отношениях народ управлялся хотя своим законом, изданным философами, но фактически правителями Китая являлись различные инородцы большею частью чисто монгольского племени... Очевидно, европейцам пока еще неизвестно, что для китайцев безразлично, кто бы ими ни управлял, и что они совершенно равнодушны, к какой бы национальности ни принадлежала династия, управляющая ими, которой они покоряются без особенного сопротивления».

О монголах, находящихся под властью правящей Китаем маньчжурской династии, Бадмаев сообщал, что они уже давно ждут пришествия Белого Царя, каковым является российский император. И тибетцы, как он писал, будут счастливы избавиться от маньчжурского правления. При этом хитроумный Бадмаев грубо льстил царю, отличавшемуся высоким ростом и крепким сложением, что все народы Востока жаждут иметь своим правителем Белого Царя—богатыря.

Путь к исполнению плана Бадмаева выглядел разумно и практично. Он предлагал вместо развязывания масштабной войны тихо и незаметно взять под контроль крупнейший торговый центр Китая — город Ланьчжоу:

«Лан-чжоу-фу находится бок о бок с провинциями, производящими чай и шелк, и составляет пункт для торговли чаем с Монголией, Тибетом, со всеми среднеазиатскими государствами. Население города доходит до 1 000 000 во время торговых операций. Отсюда будут течь вековые миллиарды золота и серебра, лежащие под спудом 20 слишком веков.

Вся торговля Китая попадет в наши руки...

Город Лан-чжоу-фу — ключ в Тибет, Китай и Монголию. Около этого города всегда разыгрывались политические вопросы. Тибетцы держали в страхе Китай из этого пункта.

Чингисхан начал завоевание Китая с этого пункта».

Как утверждал Бадмаев, для установления контроля над городом требовались относительно небольшие силы:

«В период взятия Лан-чжоу-фу следует располагать военной силой не более как от 20 до 30 000 человек конницы, вооруженной огнестрельным оружием. (После 3 или 5-летней подготовки подобная военная сила будет иметься наготове в Монголии из местного, преданного делу, населения)».

Дальнейшее развитие событий выглядело в плане Бадмаева так:

«После взятия Лан-чжоу-фу вся Монголия, Тибет, западный и юго-западный Китай тотчас же примкнут к движению в качестве сторонников и пособников предприятия, которое для своего успеха может располагать военной силой около 400 000 человек конницы. По заранее подготовленному плану Монголия, Тибет, западный и юго-западный Китай будут разделены на округа, все чины маньчжурского дома будут заменены монголами, тибетцами и китайцами, назначенными туда для принятия управления вооруженной силой, при поддержке местного, подготовленного заранее и сочувствующего делу населения. Затем по подготовительному же плану избранная монгольская, тибетская и китайская знать и знатные буддийские жрецы отправятся в Петербург просить Белого Царя принять их в подданство».

Потом по плану следовал победоносный марш конного воинства к Тихому океану, с попутным разоружением и разгоном преданных маньчжурской династии гарнизонов. Одновременно Бадмаев сообщал о том, как будут управляться вновь обретенные Российской Империей территории:

«Маньчжурские власти будут заменены благонадежными местными уроженцами, во главе которых будет стоять образованный по-китайски, знающий местное наречие монгол, который употребит все усилия, чтобы удержаться на своем посту и сделаться популярным в глазах местного населения».

В плане Бадмаева нашлось место и для железнодорожной тематики:

«После взятия Лан-чжоу-фу на местные средства при помощи многочисленного, трудолюбивого и способного на земляные работы населения будет начата, одновременно в различных местах, земляная работа для железной дороги от Лан-чжоу-фу до Байкала».

В документе объяснялись и преимущества, которые могла дать эта дорога:

«Европейцы не в состоянии будут с нами конкурировать, несмотря на то что в их распоряжении водяные пути, отличающиеся хотя дешевизной, но громадное расстояние, тяжелые условия морского перехода, трудность перегрузки, все это дает возможность предсказать, что чай, шелк и другие товары, отпускаемые Китаем слишком на 300 миллионов, благодаря постройке новой линии появятся во всех пунктах европейского материка и Англии на пятнадцать дней ранее, чем кругом света».

При этом Бадмаев скромно умалчивал о том, кто будет тем монголом, что станет управлять обширнейшими и богатейшими землями. Как и о том, кому именно будут принадлежать права на железную дорогу к Ланьчжоу.

«Правительство должно считать их потерянными»

В целом проект присоединения Китая понравился Витте, и вместе с запиской Бадмаева министр финансов представил императору свое заключение, в котором говорилось:

«История распространения нашего влияния в азиатских странах доказывает, что усилия частных людей, ни в чем не связывающие и даже не затрудняющие Правительство, равно и ни к чему его не обязывающие, тем не менее нередко весьма успешно подготовляют государству благоприятную почву для соответственных действий сообразно с обстоятельствами. Но г. Бадмаев мог бы приступить к осуществлению предположений, изложенных в его записке, лишь с ведома Вашего Императорского Величества и в убеждении, что сии предположения его не в несогласии со взглядами и намерениями Вашего Величества.

Если бы Вашему Величеству угодно было всемилостивейше соизволить, чтобы изысканы были соответственные способы материальной поддержки для осуществления означенных предположений, то я буду иметь счастие представить о том особо на Высочайшее Вашего Величества благовоззрение, исходя из тех оснований, что сия поддержка должна производиться вне всякой официальности и не иначе как с особого на каждый раз Высочайшего Вашего Величества разрешения».

Составить собственное мнение Александр III сразу не смог и компенсировал отсутствие знаний по обсуждаемому вопросу избытком осторожности. 27 февраля 1893 года самодержец написал на заключении Витте:

«Все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха».

Однако очень скоро позиции императора и министра финансов изменились. В случае успеха предприятия, даже частичного, Бадмаев мог стать одним из влиятельнейших людей в окружении самодержца. Но Витте не для того создал для себя и отстаивал от любых посягательств роль поводыря при царственном медведе, чтобы без боя отдать ее знахарю-дипломату. А Александр III настолько свыкся с мыслью о возможности бескровного приобретения лучших земель мира, что стал одобрительно относиться к плану. К тому же Бадмаев напомнил императору о том, что приходится ему крестным сыном, добился личного приема и получил желаемое разрешение на подготовку операции и отпуск средств.

Но Витте продолжал тянуть время, и 22 июля 1893 года Бадмаев писал императору:

«Г. министр финансов высказал следующие свои соображения: лично он находит, что идея, проведенная в моей записке, составляет государственную задачу, весьма желательную для выполнения на практике, и что просимые мною у него два миллиона (для сравнения, по данным фабричной инспекции рабочие машиностроительных заводов в 1893 году получали в среднем 28 руб. в месяц. — "История") хотя и составляют крупную сумму для ссуды частному лицу, но для подобного предприятия, могущего принести ожидаемую выгоду для государства, конечно, не изображают крупной суммы. Во всяком случае, правительство должно считать их потерянными, отдав в полное распоряжение частного лица. По его мнению, если даже половина этой суммы будет возвращена казне и будет выполнена половина того, что высказано в моей записке, то будет уже осуществлена важная государственная задача.

Несмотря на это, г. министр финансов находит положительно невозможным снова доложить Вашему Величеству о моей записке, испрашивая повеления вашего величества о выдаче мне просимой ссуды: по его словам, вопрос этот недостаточно созрел».

Витте находил все новые и новые поводы, чтобы задержать выдачу денег. Но в конце концов император приказал выдать запрошенную сумму частями. 11 ноября 1893 года для проведения операции был основан «Торговый дом П. А. Бадмаев и Ко». Бадмаеву для поднятия его престижа в глазах будущих соратников по борьбе дали чин действительного статского советника, что соответствовало генерал-майору. А вслед за тем уволили в отставку, чтобы его миссия внешне выглядела исключительно частной, никак не связанной с государством инициативой.

Прежде всего Бадмаев обещал создать на приграничной российской территории своего рода базовый район, где для предстоящей операции будут готовиться кони и бойцы. Причем настолько благоустроенный и процветающий, что приезжающие из Монголии и Тибета смогут там воочию увидеть преимущества российской власти.

Вот только дальнейшие события стали развиваться не по плану.

«Разбросался по всем отраслям»

Врач при Русской духовной миссии в Пекине В. В. Корсаков позднее описал пришествие нового миллионера Петра Бадмаева в Сибирь, Монголию и Китай:

«Г. Бадмаев, известный врач-бурят, вдруг появился в Сибири, основал в Чите газету, завел разнообразные торговые предприятия, начиная с торговли мясом в обширных размерах, поставлял мясо на золотые прииски, вступил в отчаянную борьбу с местными мясоторговцами, открыл магазины мануфактурных товаров в Чите, построил гостиницу, устроил образцовые хозяйственные фермы, конский завод, взял почтовую гоньбу и перевозку русской казенной почты от Кяхты до Урги и Калгана, построил дома в Урге под склады товаров. В Пекине он также купил и построил два больших дома и желал организовать агентуру во многих пунктах Китая, послав туда своих людей-бурят для изучения местных условий быта и местного производства».

При этом некоторые тайны его миссии очень быстро благодаря самому же Бадмаеву стали всеобщим достоянием.

«Слушая его речи,— писал Корсаков,— его голословные уверения, что он затянет мертвой петлей торговлю и влияние англичан в Китае, думалось невольно словами русской пословицы "дай Бог нашему теляти волка пожрати", но мало верилось в возможность, чтобы из деятельности г. Бадмаева вышло что-либо путное. Слишком он разбросался по всем отраслям, слишком швырял легко доставшимися ему капиталами и слишком шел к цели ненадежными путями».

Ни для кого не было секретом, что на его миссию правительством выделено два миллиона. А появление Бадмаева в столице Китая, куда он собирался войти с конницей и свергнуть маньчжурскую династию, судя по описанию Корсакова, больше напоминало театральное шоу:

«Г. Бадмаев произвел необычайный эффект появлением на улицах Пекина бурятов, разряженных в яркоцветные халаты и шляпы с красными донышками, со спускающимися позади яркими лентами; буряты эти была свита г. Бадмаева, обращавшая на себя общее внимание как со стороны европейцев, так и со стороны китайцев. Но на высоте произведенного эффекта, сделавшего г. Бадмаева популярным в Пекине, была тройка лошадей в русской упряжи, которая, позвякивая бубенцами, провезла по улицам Пекина русский тарантас».

Какую бы пользу ни пытался извлечь из своей популярности Бадмаев, дела у его торгового дома с каждым месяцем и годом шли все хуже и хуже.

«Стали доходить слухи,— констатировал В. В. Корсаков,— о полном беспорядке и полной неурядице во всех делах и предприятиях торгового дома "Бадмаев и Комп."… Случился "крах" со всеми предприятиями г. Бадмаева, устойчивости которых никто здесь с самого начала не доверял».

Однако, поскольку и после ликвидации многих его предприятий Бадмаев сохранил немалую собственность, его недруги сочли, что крах был преднамеренным, чтобы не возвращать миллионы, формально взятые в кредит. А в его официальной биографической справке говорится, что «к 1900 году П. А. Бадмаев владел имуществом в Чите, Урге, Пекине и С.-Петербурге на сумму 2,5 млн рублей».

Но единственный, кто мог потребовать и получить от него реальный отчет обо всех тратах, уже не мог этого сделать. 20 октября 1894 года Александр III отошел в мир иной.

«Попал в руки подозрительного авантюриста»

В стране вновь возникла проблема с наследником престола. Точнее, с его готовностью к правлению. 29 октября 1894 года член Государственного совета действительный тайный советник А. А. Половцов после встречи с братом покойного императора — великим князем Владимиром Александровичем — записал в дневнике:

«Наследник по вступлении на престол выражал Владимиру Александровичу, в какой степени положение его затруднительно вследствие его неприготовленности и отдаления от дел, в коем его доселе держали».

Николай II постоянно обращался за советами к матери — вдовствующей императрице Марии Федоровне. И его растерянностью поспешили воспользоваться как Витте, сохранивший должность министра финансов и влияние, так и Бадмаев.

Знаток Востока добился приема у Николая II и принялся рассказывать новому самодержцу про народы, ожидающие Белого Царя, и про возможность завладеть Тибетом — этим ключом к Китаю и всей Азии. Кроме того, он пытался давать царю советы по кадровым назначениям в МИДе, подготовке дипломатов и многим другим вопросам.

А вслед за тем не только смог уйти от неприятных вопросов о своей миссии в Монголии и Китае, но и для успешного ее продолжения убедил императора выделить ему еще 2 млн руб. Однако на этот раз Витте был непреклонен. 19 декабря 1896 года Бадмаев писал Николаю II:

«Министр финансов мне ответил, что у него нет денег и если Государь Император соизволит повелеть ему выдать эти два миллиона, то он будет просить Ваше Величество указать источник, откуда он, министр, мог бы выдать эту сумму. Он говорит, что во всяком случае не понимает верного значения для России того дела, которое мною начато».

Только в 1898 году Бадмаеву удалось получить 250 тыс. руб. Но Витте и другие высокопоставленные лица перестали принимать его. Казалось бы, его карьере получателя казенных средств пришел конец. Но ему на помощь в очередной раз пришла проблема с наследником престола.

Объявленный цесаревичем брат императора — великий князь Георгий Александрович — болел туберкулезом и из-за ухудшения состояния не смог присутствовать на похоронах отца. Младший брат царя великий князь Михаил Александрович, ставший наследником после смерти Георгия в 1899 году, считался абсолютно неподходящим для занятия царского трона. А в императорской семье рождались только девочки. Оставалось надеяться лишь на чудо, и не было ничего удивительного в том, что в окружении Николая II и императрицы Александры Федоровны начали появляться разного рода предсказатели, маги и кудесники.

Вышедшие замуж за русских великих князей дочери черногорского князя Милица и Стана порекомендовали царственной чете оккультиста Филиппа из французского Лиона. О результатах его деятельности при дворе А. А. Половцов 30 августа 1902 года писал в дневнике:

«Государь по интригам двух черногорок (Милица и Стана) попал в руки подозрительного авантюриста француза Филиппа, которому, не говоря о всяких других его проделках, мы обязаны постыдным приключением императрицыных лже-родов.

Путем гипнотизирования Филипп уверил ее, что она беременна.

Поддаваясь таким уверениям, она отказалась от свидания со своими врачами, а в середине августа призвала лейб-акушера Отта лишь для того, чтобы посоветоваться о том, что она внезапно стала худеть. Отт тотчас заявил ей, что она ничуть не беременна. Объявление об этом было сделано в "Правительственном Вестнике" весьма бестолково, так что во всех классах населения распространились самые нелепые слухи, как, напр., что императрица родила урода с рогами, которого пришлось придушить, и т. п. Такой эпизод не поколебал, однако, доверия императорской четы к Филиппу, который продолжает в глазах их быть превосходным и вдохновенным человеком».

А рождение в 1904 году больного гемофилией наследника — цесаревича Алексея Николаевича — лишь усугубило ситуацию. Классическая медицина была бессильна, и все группы и группировки во власти, стремясь усилить свое влияние, принялись представлять царской семье целителей самого разного рода и качества. Не остался в стороне и Бадмаев, утверждавший, что методы тибетской медицины могут облегчить страдания ребенка. Но к тому времени в правящих кругах о нем сложилось не самое лучшее мнение.

«В некоторых случаях,— писал о Бадмаеве Витте,— своим лечением он приносит пользу. Но его лечение всегда связано с интригами и политикой».

Поэтому его приглашали к наследнику крайне редко, в исключительных случаях. Зато в царской семье привечали человека божьего Димитрия — юродивого Митю Козельского — и внимали толкованиям его видений и прорицаний. Здоровье Мити оставляло желать много лучшего, и Петр Бадмаев взял на себя заботу о нем. Однако этот юродивый, хотя и имел, по мнению Бадмаева, природный ум, был темен и говорил нечленораздельно. Так что его использование в качестве инструмента влияния на царскую семью оказалось делом чрезвычайно трудным и хлопотным.

«Злые люди подкапываются под меня»

Однако надежный способ воздействия на легко поддающегося чужим влияниям императора искал не только Бадмаев. Некоторые приближенные ко двору деятели церкви представили царской семье раскаявшегося грешника из Сибири Григория Распутина. В тот момент никто не обратил внимания на важное обстоятельство — «сибирского старца», на которого снизошла благодать, в то же самое время расхваливали царской семье и черногорки, и представительницы враждебных им придворных группировок.

Прикидывавшийся неотесанным мужиком хитрован, с которым Бадмаев познакомился во время одного из редких приглашений к больному наследнику, сразу понравился знатоку тибетской медицины. Распутин столь же быстро оценил ценность союза с тибетским доктором. Много позднее в порыве пьяной откровенности он рассказывал собутыльникам, что травки Бадмаева не только останавливают кровотечения у цесаревича, но и провоцируют их.

Для совершения чудесных облегчений болезни цесаревича не хватало только верного человека в ближайшем окружении императорской четы. И вскоре образовался триумвират — Бадмаев, Распутин и ближайшая подруга императрицы фрейлина Анна Вырубова. После этого начались настоящие чудеса «старца» — улучшение состояния наследника происходило, даже когда Распутин был далеко от царской семьи. Приходила телеграмма от Друга, как называла его императрица, что он помолился за цесаревича, и болезнь отступала.

Казалось бы, этот союз мог дать Бадмаеву просто неограниченные возможности для продвижения выгодных ему проектов. Но он просчитался. Чтобы избежать этой ошибки, нужно было найти ответ на поневоле напрашивавшийся вопрос: как простецкий деревенский мужик умудряется войти в доверие к абсолютно разным людям из совершенно различных слоев общества? То, что во многих случаях ему помогали женщины, восхищенные его половой неуемностью, было очевидно, но верно лишь отчасти.

Ответ на этот вопрос нашли много позже, когда Распутина уже не было в живых. В 1917 году появилось много его биографий, и в одной из них — собрании документов о «старце» и свидетельств его земляков — рассказывалось о том, как возник «феномен Распутина»:

«Как и большинство жителей села Покровского, Григорий Распутин был ямщиком. Однажды он возил в Верхотурье одно видное в церковной иерархии лицо. Седок разговорился со своим ямщиком, и эта беседа оказала на Распутина огромное влияние. Распутин после этого все чаще стал уходить в Верхотурье, в монастырь, пропадать там по неделям и, наконец, выступать в новой роли — сборщика пожертвований на постройку храма. С кружкой в руках Григорий обходил деревни и села. С этих пор он, по словам отца, становится "умным"».

Вот только далеко не все деньги, собранные Распутиным, шли по назначению:

«За время "хождения" Распутина с кружкой у него вместо избы, которая была последней даже в захудалом селе Покровском, оказался просторный двухэтажный деревянный дом. Распутины купили в Тюмени хорошую мебель, дорогие образа, картины, ковры.

В это же время Григорий из захудалого, "слюнявого" мужичонка, которого не раз били смертным боем односельчане, становится своего рода "персоной" в своем селе».

Он научился обещать каждому все, что он хочет, и получать то, что нужно ему самому. Полученные навыки пригодились ему потом и в салонах аристократов, и в будуарах светских дам. А когда понадобился просветленный человек из народа, Распутин быстро сориентировался и полностью соответствовал требуемому образу.

Бадмаев ему требовался лишь для того, чтобы совершать чудеса. Чуть большей была нужда в Вырубовой, помимо прочего снабжавшей его информацией о делах царской семьи. Благодаря этому «старец» приобрел влияние на императорскую чету, о котором другие даже не смели мечтать. Посол Франции в России Морис Палеолог описывал в мемуарах прием, не раз использованный Распутиным:

«Прощаясь с царем и царицей, он произнес с мрачным видом речь: "Я знаю, что злые люди подкапываются под меня. Не слушайте их. Если вы меня покинете, вы потеряете в течение шести месяцев вашего сына и вашу корону". Царица воскликнула: "Как можем мы тебя покинуть? Разве ты не единственный наш покровитель, наш лучший друг". И, преклонив колени, просила ее благословить».

И если Бадмаев рассчитывал использовать Распутина в качестве инструмента влияния, то он просчитался. Этот хвост слишком хорошо научился вилять собакой. А если внимательно присмотреться к похождениям «царского старца», будет очевидным, что они были продолжением его жизни во время сбора пожертвований. У него за подношения просили и получали должности, чины, освобождения от службы. Заискивающие министры оказывали услуги по корявым запискам от Распутина в надежде получить его помощь при возникновении проблем с императором. Он мог взять за исполнение просьбы 50 тыс. руб. и с той же охотой и за подобное же — бутылку вина. Если в этот момент хотелось выпить. Распутина просто несло по жизни, он, как говорили в народе, «выломился из оглобель».

Конечно, это вызывало тревогу и желание избавиться от Распутина у всех, включая Бадмаева. Именно поэтому он продолжал обихаживать своего рода запасного игрока — Митю Козельского. И в 1911 году негласно, формально оставаясь в стороне, Бадмаев участвовал в попытке отлучения «старца» от царской семьи. Но Григорий, как обычно пообещав «заговорщикам» то, что они хотели — раскаяться, не позорить императорскую чету и покинуть столицу,— на следующий день добился высылки их самих.

Однако и отказаться от сотрудничества с Бадмаевым Распутин не мог. Чудеса нужно было повторять регулярно. А позднее, после Февральской революции, начали циркулировать слухи, что тибетскими травами тайком потчевали не только наследника, но и императрицу, чтобы еще больше снизить устойчивость ее психики и тем самым усилить влияние Распутина на нее. Но никаких конкретных фактов, подтверждающих эту версию, не приводилось.

С помощью Распутина Бадмаев стал устраивать дела своих друзей-пациентов. Так, ему удалось вернуть на службу бывшего шефа жандармов генерал-лейтенанта П. Г. Курлова, с которым они вместе готовили обещавшие принести большие деньги железнодорожные и прочие проекты. Но самый большой успех выпал на долю Бадмаева в 1916 году. Управляющим Министерством внутренних дел, а затем министром назначили находившегося под его полным влиянием А. Д. Протопопова

Тут же возник план, выполнение которого должно было стать венцом карьеры Бадмаева,— о передаче управления продовольственным делом в ведение МВД. Как и прежде, он писал пространные обоснования этого шага. Но окончательное решение было за императором, и его согласия начал упорно добиваться Распутин.

Однако в правящих кругах все прекрасно понимали опасность того, что важнейшее государственное дело попадет в руки Распутина, Бадмаева и Протопопова. Ведь в стране, где крупные города не первый месяц находились на грани голода, тот, кто контролировал раздачу продуктов, без преувеличения получал всю полноту власти. Поскольку без «святого черта» проект не имел шансов на успех, высокопоставленные заговорщики решили ликвидировать именно его. Протопопов, получив информацию о готовящейся акции, предупредил Распутина об опасности, но неуправляемый «старец» к нему не прислушался.

После смерти Распутина Бадмаев пытался продвинуть проект самостоятельно, писал царю, но Февральская революция перечеркнула его планы. Осенью 1917 года Временное правительство решило выслать его в числе других одиозных фигурантов свергнутого режима в Великобританию. Но в Финляндии, тогда еще не отделившейся от России, его арестовали революционные солдаты и отправили в Свеаборгскую крепость. После освобождения он вернулся в Петроград и к медицинской практике. Его опять арестовывали, а затем по ходатайствам знаменитых пациентов освобождали. В последний раз за ним приехали в июне 1920 года. Однако он был уже настолько немощен, что после трех недель пребывания в тюремной больнице его отпустили домой. 29 июля 1920 года его не стало. Но методы, с помощью которых он получал влияние и извлекал из него прибыль, видимо, не перестанут использовать никогда.

Евгений Жирнов