«Шамиль, чего ты хочешь?»

Олег Орлов

— Тут у меня небольшая неточность, ведь мы прилетели в Минводы. Почему я тогда в дневнике записал «Пятигорск», понятия не имею. Но пусть уж остается как есть.

Давайте я для начала перечислю состав нашей группы. Во-первых, Сергей Адамович Ковалев — он был депутатом Госдумы и одновременно возглавлял Комиссию по правам человека при президенте РФ. Она теперь называется президентским Советом по правам человека.

С ним прилетели депутат Совета федерации Виктор Васильевич Курочкин, депутаты Госдумы Юлий Андреевич Рыбаков, Валерий Васильевич Борщев, Михаил Михайлович Молоствов, Александр Авраамович Осовцов. И я, Олег Орлов, тогда — помощник Сергея Адамовича.

Разумеется, нас никто не просил лететь в Буденновск, никаких полномочий у нас тоже не было. Но Сергей Адамович намеревался для разрешения кризиса с заложниками предложить штабу свои услуги по переговорам.

Дело в том, что мы, участники группы Ковалева, в начале Первой чеченской войны старались предотвратить развитие самого худшего сценария. Поэтому мы приезжали в Грозный, общались с руководством так называемой самопровозглашенной Чеченской республики Ичкерия. Встречались с ее президентом Джохаром Дудаевым, с его окружением, в том числе и с Басаевым. Сергей Адамович пытался выступать медиатором между российской властью и Дудаевым, чтобы найти общие подходы и добиться политического, а не силового решения.

Это нам не удалось, потому что обе стороны не очень-то этого хотели. Каждая сторона считала, что может диктовать свои условия,— и Ельцин, и, как ни странно, Дудаев. Странная это фигура была…

Параллельно мы наблюдали в Чечне массовую гибель мирного населения от действий российских войск, от бомбардировок, от обстрелов. Мы об этом говорили, писали, что вызывало определенную реакцию и в чеченском обществе, и в российском. Вот почему в дневнике зафиксирована такая реакция на прилет Сергея Адамовича.

И поскольку мы давно были включены в эти события, то после захвата Буденновска подумали, что сможем быть полезны в возможных переговорах между штабом и Басаевым. Вот ради чего мы туда поехали.

Олег Орлов

— Да, в штаб нас в тот день не пустили. Сказали, якобы в Буденновск доставили брата Шамиля Басаева и сейчас пытаются использовать его для переговоров. Попросили остановиться в здании администрации, «утром с вами обязательно свяжутся».

Здание, конечно, было разгромлено после нападения боевиков. Но ничего, нам дали матрасы, мы их в какой-то комнатке бросили на пол, так и устроились. Ждали звонка из штаба.

Олег Орлов

— Коробейников, по моим ощущениям, был декоративной фигурой. Главный представитель РФ в переговорах об освобождении заложников — звучит внушительно, но на деле с ним в штабе никто не считался. Кажется, его даже никто не предупредил, что будет штурм. А вот его подчиненный, Сергей Иванович Попов, показал себя в этой истории человеком очень толковым, честным и порядочным.

У штаба было, по сути, три руководителя: министр внутренних дел Виктор Ерин, директор ФСБ Сергей Степашин и вице-премьер Николай Егоров. У Егорова дополнительно была очень интересная должность — руководитель территориального управления федеральных органов исполнительной власти РФ в Чеченской Республике. А если говорить по-простому — генерал-губернатор на занятых федеральной властью территориях Чечни.

Олег Орлов

— Мы поверили и легли спать. А утром был отдан приказ о штурме больницы.

Олег Орлов

— Больница была хорошо видна. Дым, вертолеты, стрельба… На крышу высыпали сотрудники горадминистрации, которые тоже все ночевали на рабочих местах. Они плакали, и женщины, и мужчины. Надо понимать, что Буденновск — город небольшой, а тут столько людей в заложниках. У всех в больнице либо знакомые, либо родственники. Конечно, никто не ожидал штурма, все страшно боялись за жизни близких. Особенно когда раздались взрывы — люди на крыше просто пришли в ужас. По всей видимости, это был звук от гранатомета, уж не знаю, с чьей стороны, может, с обеих. Но люди очень боялись, что террористы заминировали здание. К тому же это больница, а значит, там есть кислородные баллоны, которые в любой момент могут взорваться.

Олег Орлов

— Юлий Рыбаков с крыши увидел, что в сторону больницы идет группа журналистов, он спустился и присоединился к ним. Я потом объясню, почему это оказалось очень важным решением. А мы с Валерием Борщевым пошли отдельно. В городе творился настоящий ужас. Толпы людей на улицах — и все в том же состоянии, что и сотрудники горадминистрации на крыше. Истерики, слезы, все проклинают штурм…

Кое-где стоят военные на перекрестках, кое-где полицейские. Но толпа предоставлена самой себе, люди бродят в растерянности, плачут, кричат.

И тут я заметил очень странный момент. В этой толпе были какие-то явные провокаторы. Незаметные серенькие мужички, которые спокойно ходят и рассказывают заведенным людям всякие ужасы. Я сам слышал их слова: «Вот, там в больнице сейчас женщин насилуют, вспарывают им животы и выбрасывают из окон… Вот, там всех уже расстреляли, никого в живых не осталось…» Можете себе представить, как это действовало на заведенную толпу.

У меня осталось впечатление, что это происходило преднамеренно. Посудите сами — я на трех разных перекрестках видел, как очень похожие мужчины специально собирали вокруг себя людей и рассказывали им примерно одни и те же кошмары. Странно это выглядело.

Я до сих пор не знаю, что это были за люди. Ничего из их рассказов не подтвердилось потом. Конечно, в больнице хватало ужасов — боевики действительно расстреляли там 11 заложников. Сначала пятерых человек, которых они посчитали военными и милиционерами. А потом еще шестерых, когда в больницу не допустили журналистов. Причем Басаев оправдывался, что этих шестерых якобы специально к ним заслали…ну это вранье было, конечно.

Был еще один мужчина, у которого жену, медсестру, захватили в заложники. Он дома хлебнул водки — видимо, для храбрости — и сам пошел в больницу. Ведь тогда в первые часы даже оцепления нормального не было. Он пришел, постучался, боевики изумились и впустили. Но Басаев приказал его расстрелять, считая, что это засланный фээсбэшник. Абсолютно трагическая история, конечно. Но вот те кровавые ужасы, которыми провокаторы специально подогревали толпу, впоследствии не подтвердились.

Мы с коллегой дошли до больницы, уперлись в оцепление и решили, что увидели достаточно — теперь надо возвращаться и думать, что делать дальше. К тому же, честно вам скажу, в такой разогретой толпе мы не чувствовали себя в безопасности. Представьте — вдруг кто-то обратит внимание, что по улице идут явно не местные люди. И начнется: «Ты кто? Ах, депутат! Это из-за вас, депутатов, наших родных сейчас убивать будут!» Дикая агрессия в этот момент была у людей, а выплеснуть ее некуда.

Мы вернулись в здание горадминистрации — и вот тут-то произошло ключевое в этой истории событие. Юлий Рыбаков случайно встретил двух врачей, которых боевики под честное слово отпустили на время из больницы.

Олег Орлов

— Помните, я говорил, что Рыбаков раньше нас ушел к больнице с какими-то журналистами? Их группа тоже не смогла подойти к самой больнице. Но Рыбаков увидел, что от здания идут два человека в белых халатах. По идее, их должны были задержать на оцеплении, срочно доставить в штаб. Раз люди вырвались из больницы — значит, их надо опросить, узнать, что там внутри происходит… Но ни черта сделано не было, бардак был страшный. Врачи прошли сквозь оцепление, никто ими не заинтересовался. Они решили сами искать штаб — и тут их встретил Рыбаков. Оказалось, что их выпустил лично Басаев. В конце штурма, когда он уже захлебывался, Басаев сказал: «Идите к своим начальникам, расскажите, что гибнут не мои бойцы, а ваши люди».

Сейчас нам известно, что за все время теракта погибло 16 террористов. Большинство из них были убиты в самом начале, во время перестрелки с милицией и военными в городе. А при штурме погибло не так много террористов. Уже потом, во время отъезда, они нам сами говорили, что таких было всего трое. Может, врали, конечно. Но заложников в результате штурма погибло гораздо больше — по разным оценкам, от 20 до 30 человек. Еще во время штурма в больнице отключили электричество, из-за этого умерла женщина, которая была на аппарате искусственного дыхания.

И вот Басаев отправил двух врачей, чтобы они рассказали штабу о результатах штурма. Отправил под честное слово, взяв с них обещание вернуться назад. А сам пообещал освободить беременных женщин и маленьких детей. Рыбаков выслушал эту историю и повел их в штаб — а там никого из руководства нет. Где Ерин, где Степашин, черт его знает. Делать нечего, Рыбаков привел врачей к нам.

Олег Орлов

— Сергей Адамович и члены его группы начали звонить в Москву, используя все свои связи. Стали объяснять всем инстанциям — здесь происходит что-то не то. У меня создалось тогда впечатление, что Москва была не информирована о том, что происходило в реальности. Там не очень понимали, что штурм провалился, что заложники стали главными его жертвами, что без массовой гибели людей взять больницу не удастся.

Больше всех в итоге помог бывший премьер-министр Егор Гайдар, с которым Сергей Адамович был хорошо знаком. Он имел прямой выход на действовавшего премьера Виктора Степановича Черномырдина. Гайдар подключился, там была целая серия переговоров Гайдара с секретарем Черномырдина, потом прямо с Черномырдиным, потом — у Ковалева с секретарем…

А ситуацию в итоге спасли те самые врачи. Они дали очень важный совет, который привел к переговорам и освобождению заложников. Врачи сказали: Сергей Адамович, раз у вас тут телефон стоит, так позвоните в захваченную больницу и сами поговорите с нашими коллегами.

Вы знаете, нам это даже в голову не приходило. Казалось очевидным, что все обрублено, связи с больницей нет, ведь так должно быть при теракте, правда? Сергей Адамович позвонил, трубку взял заведующий хирургическим отделением Скворцов. «Здравствуйте, ваши коллеги дали номер телефона, я депутат Госдумы Ковалев, что у вас происходит?» Скворцов подтвердил слова врачей. А дальше он сказал совершенно удивительную вещь: мол, у меня тут Басаев сейчас недалеко, вы не хотите с ним напрямую поговорить? У меня просто челюсть отвисла, честно говоря.

Олег Орлов

— Телефонный разговор с Басаевым был не очень длинным, но крайне важным. Басаев все спрашивал Сергея Адамовича, есть ли у него полномочия от правительства: «Получите полномочия, тогда будем говорить». А Сергей Адамович отвечал: «Шамиль, ты понимаешь…— с чеченцами всегда на ты говорят, у них так принято,— Шамиль, ты понимаешь, что твои требования в любом случае невыполнимы? Ты говоришь, что отпустишь заложников, только если правительство немедленно выведет войска из южных районов Чечни. Ну как ты себе это представляешь? Такие вещи не сделать за час. Это заведомо невыполнимое требование, отказывайся от него».

И тут Басаев говорит неожиданно, мол, да, хорошо, это требование можно и снять: «Но я все равно требую немедленного прекращения боевых действий, обстрелов, бомбардировок. От этого я не отступлю никогда».

Сергей Адамович отвечает: «Хорошо, я тебя услышал». Они кладут трубки.

Олег Орлов

— Ковалев начал объяснять Москве, что Басаев снимает свое самое неприемлемое требование о выводе войск, он готов говорить о прекращении огня и мирных переговорах… И это было услышано. Это, на мой взгляд, главное, чего нам удалось добиться — ну, Ковалеву, прежде всего,— а мы помогали.

А врачи все-таки встретились с вице-премьером Егоровым. Вернулись, сказали, что встреча ничем не закончилась. И ушли обратно к своим пациентам в захваченную террористами больницу, как и обещали. Настоящие герои, конечно.

Олег Орлов

— Думаю, это было указание из Москвы — относиться к группе с уважением. Черномырдин возложил на Ковалева и замгубернатора Коробейникова эту обязанность, и отношение к нашей группе резко меняется. Из штаба сами звонят: «Приезжайте, пожалуйста, мы вас ждем». Приезжаем, там были Егоров и Степашин. Мы договорились, что с утра идем в больницу на переговоры.

Олег Орлов

— Ну, это был абсолютно технический разговор. «Шамиль, мы завтра приходим, штурма больше не будет. Пожалуйста, обеспечь, чтобы с заложниками все было в порядке» — вот, в общих чертах.

Олег Орлов

— Утром мы приехали в штаб, Сергей Адамович сформировал команду, которая пойдет туда. Он сам, Рыбаков, Курочкин и я. А Коробейников направил со своей стороны Сергея Ивановича Попова, о котором я уже говорил. И два журналиста пошли — Валерий Яков из «Известий» и Юлия Калинина из «Московского комсомольца».

Потом снова звонок Басаеву. Ему говорят — вот Черномырдин уполномочил группу вести переговоры. Тот уточняет: «Это от имени правительства?» Ковалев говорит: «Да, буду я и другие». И дальше были уже технические моменты — во сколько, куда подъедем, через какой вход зайдем. «Вы идете одни, в руках ничего не должно быть». Но Яков все равно взял камеру, конечно.

Олег Орлов

— Картина в больнице была тяжелая. Коридоры забиты заложниками, люди сидят на полу. Стекла выбиты, на стенах — следы пуль. Естественно, нас сразу отвели к Шамилю Басаеву. Тот говорит: ну вы хотите посмотреть, что у нас происходит? Пожалуйста, врачи, покажите им. Врачи нас повели по больнице — показали убитых, показали тело женщины, у которой тогда отключился аппарат ИВЛ…

Боевики подводили нас к заложникам: «Ну что, скажите депутатам, мы вас обижаем?» Те сразу в отказ: «Не-не-не, никто не обижает». Кто же будет в такой ситуации жаловаться? Но и заложники очень резко на нас реагировали. «Вы кто такие? Зачем вы приехали? Вы уйдете, и снова по нам будут стрелять?» — тяжелые очень разговоры.

Конечно, у этих людей был ярко выраженный стокгольмский синдром. Было отождествление себя с интересами захвативших их террористов. Это много раз проявлялось в истории, и в Буденновске тоже. Понятно, почему так,— снаружи стреляют в террористов, но попадают и в заложников. Тем более что боевики специально их заставляли стоять в окнах. И тем не менее синдром этот был.

Потом, уже после подписания соглашений, я сумел поговорить с несколькими людьми, что называется, без лишних ушей. Я им объяснял — все, бумаги подписаны, не будет больше штурма. Люди успокаивались, у них появлялась надежда, и они были готовы поговорить. Я отводил их в сторону — мужчин, женщин — и спрашивал: «Что на самом деле тут было? Мы с вами говорим одни, без террористов. Вас били, грабили, насиловали?» И все как один отвечали — нет, ничего такого не было.

Шамиль Басаев со своими бойцами старались действовать рационально. Да, террористы творили зверства, когда загоняли людей в больницу. Орали, запугивали, стреляли налево-направо. Убивали тех, кто им не подчинялся. А вот уже внутри они сменили поведение. Им самим было важно, чтобы заложники вели себя спокойно. Если бы случился бунт, это сильно осложнило бы ситуацию. Поэтому был приказ Басаева — по крайней мере, заложникам заявили, что он отдал такой приказ — о жесткой дисциплине: «Никакого насилия, если такое будет — жалуйтесь, вот командиры. Мы немедленно накажем нашего человека». И мне потом рассказывали заложники, что один из террористов, не чеченец по виду, накурился анаши, начал придираться, отнял часы у кого-то — и вот его вывели и расстреляли. Я не знаю, правда это, или боевики специально пустили такой слух среди заложников, чтобы их успокоить. Но люди мне об этом рассказывали.

А еще заложники говорили, что женщины из числа террористов постоянно проводили «политработу» с ними. Мол, вы тут живете спокойно, а нас постоянно бомбят, у нас обстрелы, у нас дети гибнут… Конечно, это поддерживало в людях стокгольмский синдром. Некоторые заложники, которые мне это пересказывали, сами потом добавляли в конце: «Да, мы теперь понимаем, почему они тут».

И насколько я знаю, потом у них в обществе столкнулись эти два взгляда. Жители Буденновска, подогретые теми провокаторами, были настроены понятно как. А люди, которые вернулись из захваченной больницы со стокгольмским синдромом, имели совсем другую точку зрения на чеченскую проблему. И одни других часто не понимали — вплоть до разрыва семейных отношений. Между заложниками и людьми извне пролегла определенная граница — и непросто им было найти общий язык.

Но мы забегаем вперед. Так вот, после нашего «больничного обхода» начались переговоры.

Олег Орлов

— Вы можете увидеть на видео, что соглашение с Басаевым было написано прямо на встрече, от руки, на листке бумаги. Его точный текст не был подготовлен заранее. Но, естественно, мы в группе Ковалева обсуждали между собой, на какой минимум согласится Басаев, а на что он точно не пойдет.

И когда Сергей Адамович встретился с Басаевым, он спросил: «Шамиль, чего ты хочешь?» И тот изложил примерно те требования, которые мы и ожидали услышать. Он уже снял требование вывода войск — но настаивал на прекращении боевых действий. А дальше пошло обсуждение деталей — как именно развести стороны, где именно... Ну и прописали обязательство сторон все вопросы в будущем решать мирным путем, на основе переговорного процесса.

Соглашение, на мой личный взгляд, могло быть только таким. Рамки изначально очень жесткие: на меньшее не пойдет Басаев, на большее не согласится Россия. А вот декларация о прекращении огня и последующих мирных переговорах — ну да, это устроит обе стороны, чтобы поскорее решить вопрос с заложниками. А там посмотрим.

Олег Орлов

— Попов и Ковалев сообщили в штаб, что соглашение подписано, они могут его озвучить. Оттуда сообщили в Москву, и после этого Черномырдин звонил в больницу, напрямую разговаривал с Басаевым. Тот зачитывал ему договор, они договаривались о немедленном освобождении части заложников.

Олег Орлов

— Черномырдина очень беспокоило, как именно будут освобождены оставшиеся заложники. Понятно, он хотел, чтобы террористы их отпустили сразу после подписания соглашения. И так же понятно, что Басаев этого совсем не хотел. Он об этом спорил с Сергеем Адамовичем, говорил ему примерно так: «Я не могу всех сразу освободить. Я могу только часть». Ему говорили: хорошо, давай после заключения соглашения отпустишь женщин и детей. Басаев отвечает: «Хорошо, но это будет первый шаг. Основная масса заложников останется в больнице, пока мы не уедем. Но часть людей поедет со мной в автобусах. На каждого моего бойца будет по заложнику, и так мы вместе поедем в Чечню».

И Черномырдин очень волновался — а как этих заложников выберут? С его стороны было требование — ехать должны исключительно добровольцы, никакого принуждения. И из этого громадного количества заложников действительно вызвались люди, сами, чтобы спасти остальных. Вместе с депутатами и журналистами получилось 139 добровольных заложников.

Но дальше началось что-то совершенно непонятное.

Олег Орлов

— Ковалева из больницы вызывают в штаб: вы тут срочно нужны для согласования вопросов. Мы поехали, а Рыбаков и Курочкин остались в больнице. Они сказали заложникам: «Мы вам обещали, что вы останетесь живы. Значит, мы от вас не уйдем».

А дальше, в штабе, была совершенно безобразная сцена. Приехал губернатор Кузнецов, который отсутствовал все эти дни. Он был весь взвинченный и, похоже, не в курсе дел. Губернатор сидел возле Степашина, а рядом был депутат Осовцов. И он услышал, как Кузнецов спрашивал тихо у Степашина: мол, ну что там Ковалев, помогли его переговоры? А Степашин, по словам Осовцова, так же тихо ответил: нет, все это было бесполезно и бессмысленно.

Почему Степашин так сказал, непонятно, какая-то глупость полная. Но вскоре после этих слов Кузнецов вспылил, накричал на Ковалева и приказал ему покинуть Ставропольский край. Даже вызвал каких-то ряженых казаков, чтобы они его вытолкали. Ну, Ковалев тоже за словом в карман не лезет... В общем, скандал.

Получилось, что, как только мы вернулись из больницы с подписанным соглашением, в штабе снова поменялось к нам отношение. «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти». Вечером и утром все обращались почтительно — «Сергей Адамович то, Сергей Адамович это, что вам нужно, мы все обеспечим…» А теперь и говорить с нами никто не хочет.

В общем, когда штаб начал обсуждать, где найти шесть автобусов и рефрижератор для трупов, Ковалев сказал: «Ладно, решайте сами. А мы поедем обратно в больницу, там наши товарищи остались, и заложники нас ждут». Но не тут-то было.

Мы едем в больницу, один блокпост проезжаем без проблем, а второй нас не пропускает — мол, штаб не дает подтверждения. Нас заворачивают назад, но теперь и на заседание штаба нас не пускают. Какое-то полное безобразие. Отправляют нас в маленькую комнатку в том же здании — там телевизор, телефон, а у входа часовой. То ли он нас охраняет, то ли сторожит. Мы сидим в этой комнате, ничего не можем сделать. Что с Курочкиным и Рыбаковым — не знаем. Смотрим телевизор и по местному каналу вдруг видим сюжет, что Ковалев покинул Ставропольский край. Понимаете, мы сидим в Буденновске, а нам по телевизору сообщают, что мы уже уехали.

Олег Орлов

— В какой-то момент мы подумали и набрали номер больницы. Честно говоря, совершенно не верили, что у нас опять получится туда дозвониться. А в больнице телефоны все еще работают — ну бардак дикий.

Звоним, какой-то врач поднимает трубку, мы просим позвать Рыбакова или Курочкина. Подошел Рыбаков, мы ему обрисовали ситуацию. Тот говорит, Басаев сидит ждет вас, вы ведь обещали вернуться добровольными заложниками. Мы разговариваем, объясняем, что так и так, нас не пускают.

Потом мы ушли из этого здания, узнали, что рядом в Доме культуры базируются журналисты. Ночевали в Доме культуры.

Олег Орлов

— Утром я и депутаты подошли к оцеплению — нас снова внутрь не пускают. Вокруг куча народу, опять в толпе слухи — вроде автобусы уже готовы, есть, или их еще нет, никто ничего не знает. Мы не понимаем, что нам делать.

Вдруг все начинают нас искать. Какой-то генерал от ФСБ появляется: «Где эти депутаты, куда они делись? Где Ковалев? Живо их всех сюда, надо выезжать!»

Тут Борщев и другие ему говорят: вы чего? Мы давно тут, но это ваши нас не пропускают. Ну, их сразу за оцепление. А я мчу в ДК, говорю Ковалеву, надо срочно в больницу ехать. Подбежал к иностранным журналистам — у вас машина есть нанятая, отвезите Ковалева на ней.

Подъезжаем к больнице, а там толпа, не проехать дальше. Я ищу милиционера, пытаюсь ему объяснить, что нас надо провести внутрь, что это важно. И вдруг в толпе находится какой-то человек, который начинает кричать: «Смотрите, это Ковалев в машине! Тот самый Ковалев, который защищает чеченцев!» И агрессивная толпа бросается к машине.

Понимаете, ведь Сергей Адамович все эти дни спасал заложников. Благодаря ему — и только ему — к тому времени из больницы освободили уже больше 100 человек, женщин с детьми. Остальных ему тоже пообещали отпустить. В общем, это человек, который реально спас людей. Но заведенная провокатором толпа уже начинает машину раскачивать. Если бы они его вытащили, то линчевали бы на месте.

Я кидаюсь к милиционеру, он пытается это остановить, куда-то по рации передает наконец, что тут Ковалев. И тут же появляется спецназ или ОМОН — в общем, крутые такие ребята в камуфляже, на джипе. Они всех разгоняют, сажают к себе Ковалева и уносятся в сторону больницы. Я стою в растерянности, ничего не понимаю.

Проходит минут пять, та же машина возвращается: «Где тут Орлов?» Вот он я, говорю. Они меня тоже закидывают к себе — и в больницу, к Ковалеву. Конечно, это он потребовал меня привезти.

Ну а дальше пошел понятный процесс. Подогнали автобусы, террористы их очень внимательно осматривали один за другим, под днищем ползали, сиденья снимали. И мы выехали из Буденновска очень нескоро, через несколько часов.

Олег Орлов

— В каждом автобусе был командир, у нас Асламбек Исмаилов. Он сказал сразу: каждый из бойцов отвечает за конкретного заложника. Первым пьет и ест заложник, а потом вы после него. Расселись так: заложники сидят у окон, на соседнем с заложником сиденье — «его» террорист с оружием. Мы как бы их прикрываем собой.

Корреспондент “Ъ” Сергей Тополь, который был в числе добровольных заложников

— Боевики заняли места у прохода, а мы сели у окон. Я пытался завязать разговор с сидевшим рядом со мной чеченцем, у которого была белая повязка на голове. Этот человек называл себя философом, говорил неохотно, а на вопросы отвечал цитатами из Корана. Я тоже кое-что вспомнил и процитировал: в общем, как мне показалось, мы немного подружились.

Олег Орлов

— Считалось, что мы поедем в Чечню коротким путем — через Северную Осетию. Во всяком случае, запасов еды и воды дали на этот короткий путь. К вечеру мы подъехали к границе Осетии, и тут вертолеты дали сигнальными ракетами знак, автобусы остановились. Вертолеты садятся, из них выходят вооруженные люди — честно говоря, я был уверен, что начнется штурм. Но нет, оказалось, что это просто приказ менять маршрут движения.

Почему поменяли, мы не знаем до сих пор. Но есть версия, что Ахсарбек Галазов, руководитель Северной Осетии, сообщил в Москву: местное ополчение решительно против того, чтобы допускать в республику вооруженных боевиков. Они готовы перекрыть дорогу. Поэтому нас и завернули. Во всяком случае Степашин потом много раз говорил, что в Северной Осетии готовилось нападение на автобусы с чеченскими террористами. Но маршрут изменили, и поэтому мы остались живы.

Колонна поехала через Ставропольский край. Нам не разрешали въезжать в населенные пункты, понятно почему, так что ехали долго, объездными. Вода-еда быстро кончились, в автобусах духота, жара, все жутко страдали от жажды. Только в Дагестане ночью к месту остановки подогнали цистерну с водой, и мы смогли напиться.

Олег Орлов

— В Хасавюрте собралась толпа, там же чеченцев много живет, дагестанских. Нам передавали еду, питье, там уже наелись, напились. И очень долго ждали, пока согласуют маршрут. Не знаю, с кем Басаев вел переговоры о маршруте, но конечной точкой было определено чеченское село Зантак.

Сергей Тополь

— Около пяти вечера Басаев решил ехать в Чечню, не получив гарантий безопасности колонны от российских властей. Вот тут мне стало не по себе. Ведь Шамиль собрался ехать на верную смерть: без гарантий безопасности и соответствующих команд всевозможным войскам и патрулям нас должно было расстрелять первое же встречное российское подразделение. Когда Шамиль объявил о своем решении, меня снова отпустили в город под честное слово. Я в последний раз позвонил в редакцию и вернулся к чеченцам — я же обещал.

Олег Орлов

— Бойцы Басаева всю дорогу соблюдали дисциплину, а перед блокпостом их, что называется, отпустило. Они из окон автобусов вывесили флаги Ичкерии, сами высунулись…Тут я прямо испугался. Подумал — сейчас они начнут орать, оскорблять омоновцев, и все кончится очень печально. Но, когда мы подъехали, я услышал, что они кричат этим ребятам на блокпосту: «Мир! Мир! И вы, и мы будем живы!». Ну, омоновцы молча на них смотрели. Ничего им не ответили.

Я на второй день со «своим» террористом разговорился. Он оказался бывший студент, и даже как-то сказал мне: «Знаешь, если что начнется, ты сразу падай вниз, подальше от окна. А я уж как-нибудь разберусь». Хотя предполагалось, что он должен мной прикрываться.

Так вот, он меня потом сам спросил: «Слушай, как ты думаешь, кто мы? Террористы-преступники или герои, которые мир принесли?» Я, как заложник, не хотел накручивать человека, поэтому слово «террорист» не употреблял. Но ответил, что это, конечно, преступление, которое ничем оправдать нельзя. Он молчал. То есть видно было, что человек обдумывал произошедшее. Что-то его грызло изнутри.

Олег Орлов

— В селе боевики встретились с большим отрядом и просто растворились. А заложники поехали в автобусах назад. Вот и вся история.

Сейчас некоторые говорят, что ситуацию в Буденновске решили неправильно. Мол, упустили боевиков, Басаева, и это вызвало серию последующих терактов. Но я с этим согласиться не могу.

Понимаете, во всех этих терактах — и на Дубровке, и в Беслане — нужно было вести переговоры. Нужно было обещать уступки террористам, главное — освобождать заложников. А потом можно было и не выполнять эти обязательства. Слушайте, ну кто потребует придерживаться обещаний, которые у тебя вырвали угрозой убийства невинных людей? Не надо ничего выполнять, ищите террористов, убивайте их. Но — потом. Сначала спасите заложников.

А при последующих терактах власти думали не о заложниках, а о своем престиже — как они его понимали. Когда говорят, что обеспечить безопасность можно только путем убийства своих же граждан, взятых в заложники,— знаете, я бы хотел жить в другом государстве. Которое поступает со своими людьми по-другому.

Я был в больнице в Буденновске, я разговаривал с людьми, которых держали в заложниках. Их нужно было спасти. И мне казалось, что это как раз тот случай, когда государство поступило разумно и гуманно. Несмотря на первое идиотство, на совершенно преступный, неподготовленный штурм, потом государство сделало правильный выбор и пошло на переговоры. И люди остались живы.

Верил ли я тогда, в июне 1995 года, что теперь наступит мир в Чечне? Мы понимали, что это очень сложно. Что будет масса трудностей. Но мы надеялись, что мир продлится подольше. А прошло полгода — и все сорвалось. И опять по вине обеих сторон.