В типографии новосибирского издательского дома «Сибирская горница» вышел на правах рукописи роман в стихах Владимира Берязева «Могота». Тираж в 44 экземпляра соответствует количеству лет, прожитых автором — поэтом и эссеистом, генеральным директором редакции журнала «Сибирские огни», привычно считающегося главным сибирским литературным журналом. По мнению корреспондента «Ъ» МАРИАННЫ ЯНОВСКОЙ, роман не изменил российской традиции, согласно которой, после Александра Пушкина этот жанр не удается никому.
Владимир Берязев не делает тайны из причин, побудивших его взяться за многотрудную работу. В предваряющем «Моготу» эссе он подробно повествует о происхождении названия: «Могоча. По–татарски — болота, яма, гиблое место. Русский же человек эхом слышит здесь могучее и дикое начало. Работа–а... забота–а... свобода–а...могота–а». Могочино — это поселение в верховьях Оби, рыбачье раздолье, охотничьи угодья, за которым до самого Ледовитого океана простирается тайга. Здесь и свершается действие, сюжетная линия которого берет исток из истории одной семьи, а подспудная, метафизическая суть апеллирует к драматическому противоборству божественного и бесовского начала в человеке. Два родных брата любят одну женщину, но старший из них — праведник, младший — грешник. Сюжет почерпнут из «Жития Петра и Февронии, князей Муромских». Толчок к его поэтическому осмыслению дало реальное происшествие в жизни Берязева. Восемь лет назад, оказавшись в Могочино вместе с художником Сергеем Меньшиковым, он посетил местный монастырь. Здесь его и ударило: «Тайга прощает и признает за родню только чистую душу». Поэт убедил художника креститься, и в разгар обряда, совершаемого священником Серафимом, предметы культа в церкви зашатались. Отца Серафима это ничуть не смутило. Он сообщил, что монастырь — место прифронтовое, где все время что–то случается.
«Я хотел совершить поступок. Слово и есть поступок, оно, даже не опубликованное, имеет сильное влияние на окружающую действительность», — объяснил свои намерения господин Берязев. Его труд его достоин уважения, но пробираться сквозь дебри текста очень трудно. Он эклектичен, тяжеловесен из–за перегруженности старообрядческой и прочей исконно сибирской лексикой, и в противоборство вступают не Бог и дьявол, а столкновение языческих мотивов с постулатами ортодоксального христианства. Думается, роман не найдет позитивного отклика и среди теологов, настолько в нем заморочены благие дорожки, призванные привести читателей к нравственным выводам. Архаичная форма повредила и внятности сюжета, в котором даже кульминационные, претендующие на описание альковных таинств любовные сцены грешат слащавостью и штампами. И заканчивается роман выходом в абстрактное вселенское человеколюбие и всепрощение, которое не способно прояснить, а лишь еще больше затуманивает сознание читателей.
Может быть, над «Моготой» господину Берязеву следовало бы потрудиться еще семь лет, если уж замысел был ему столь дорог. Претензии на эпическое мышление сыграли с ним дурную шутку. Отнесись он к материалу легче, и его роман, по меньшей мере, обрел бы как минимум читабельность. Ведь нет ничего банальнее, чем борьба добра со злом, которая происходит ежеминутно.