«Мне как-то жутко продавать Спасское»

200 лет назад, в 1820 году, император Александр I утвердил решение Государственного совета по длившемуся семь лет судебному делу о наследстве одного из богатейших помещиков России — Ивана Лутовинова. Все его состояние досталось племяннице — Варваре Тургеневой, матери великого русского писателя Ивана Тургенева. И тогда, и позднее возникало немало вопросов и разговоров о том, как именно умер Лутовинов, за день до кончины собиравшийся вычеркнуть молодую родственницу из завещания. Но преступления, разврат, обманы и доводящее до нищеты расточительство были неотъемлемыми чертами провинциальной дворянской жизни.

«Чего Бог не даст, того не возьмешь»

В конце XVIII века в Мценском уезде Орловской губернии жили два брата-помещика. Петр Иванович Лутовинов — в сельце Петровском, и Иван Иванович — в сельце Ивановском, в полуверсте от брата. Вместе два сельца образовывали село Лутовиново.

Отставной капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка П. И. Лутовинов был женат и в 1787 году ждал рождения первого ребенка. Но за расправу над соседями-однодворцами, постоянно совершавшими набеги на его угодья, оказался в тюрьме, где умер за несколько недель до появления дочери.

Отставной майор холостяк И. И. Лутовинов стал крестным отцом племянницы Варвары. До восьми лет она жила в Петровском. Но когда ее мать вторично вышла замуж, девочка переехала с новой семьей в деревню Холодово, в 60 верстах от Лутовиново, откуда сбежала в 16-летнем возрасте зимней ночью, спасаясь от домогательств отчима. Девушка добралась до усадьбы дяди и попросила его приютить и защитить ее. Все еще холостой и бездетный И. И. Лутовинов, хоть и славился своей скупостью и самодурством на всю Орловскую губернию, будучи ей крестным отцом, не решился отказать племяннице.

К этому времени в Лутовиново был построен огромный, 40-комнатный, дом. Господские двухэтажные хоромы были из дуба. Вправо и влево шли кирпичные теплые галереи к двум домам с мезонинами. Правый — для конторы, левый — для гостей. Все это образовывало огромную подкову. О новостройке не говорил только ленивый. Летом 1804 года граф Ф. В. Ростопчин, объезжая свои владения, подробно рассказывал в письмах к другу генерал-лейтенанту князю П. Д. Цицианову о нравах тульского и орловского дворянства:

«Представь себе, что все эти вышеописанные люди живут в деревне, бегают один к другому от скуки и никак хлебопашеством не занимаются, говоря, что чего Бог не даст, того не возьмешь, а между тем стараются обыгрывать друг друга в карты.

Я забыл было 3000 душ помещика Ивана Иван. Лутовинова, скряги, коего жизнь есть 6-й акт комедии Скупого Мольерова».

Ростопчин писал, что Лутовинов не въезжал в отделанный дом, поскольку его крепостной, отданный в обучение к столяру, еще не научился делать оконных рам. А тратиться на заказ их на стороне один из богатейших помещиков страны не желал.

Одни современники И. И. Лутовинова писали о нем не иначе как о скупце, другие восхищались его многодневными пирами на 150 человек… Но когда в начале XIX века деревянная церковь в селе почти развалилась, деньги на новый просторный храм дал только скряга Лутовинов, хотя в этом приходе жили еще 12 богатых помещиков. Он же купил все серебряные вещи для церкви и одежды для священнослужителей. На его средства содержался и хор из 36 человек. Храм был построен во имя Спаса Преображения Господня, поэтому к названию села прибавилось слово «Спасское».

Возможно, эта щедрость была вызвана желанием замолить грех, так как, по семейному преданию, И. И. Лутовинов состоял в «противоестественной связи» с родной сестрой, которая скончалась в родах. Появившийся на свет сын прожил недолго и, предположительно, был похоронен в склепе, над которым безутешный отец возвел часовню.

«Обременяют Высочайшую особу»

Смерть И. И. Лутовинова тоже окутана тайной. Ф. И. Бизюкин, бывший крепостной Тургеневых, писал в своих воспоминаниях, что помещик «умер скоропостижно ударом вследствие засевшего в дыхательное горло орехового зерна». Старая ключница рассказывала ему об этом дне:

«После ужина Иван Иванович со своими гостями сидел на балконе (Спасского дома), ел поданные фрукты и орехи; разговаривая о французах, он вдруг запнулся, заикал, судорожно замычал, побагровел, посинел и грохнулся на пол. Кинулись поднимать — смотрят, а он уже и Богу душу отдал!»

В записках О. В. Аргамаковой, жившей недалеко от Лутовиново, излагается совсем другая версия случившегося 8 октября 1813 года, якобы дошедшая до нее от ее родственника:

«Антипатия дяди к племяннице возросла до такой степени, что Иван Иванович выгнал Варвару Петровну из своего дома и намеревался на другой же день по ее отсылке ехать в город для написания духовной в пользу своей сестры, но Бог судил иначе: накануне своего отъезда в город Иван Иванович приказал своему чтецу, конечно из своих крепостных, почитать и во время чтения потянулся за табакеркой (он нюхал табак) — потянулся… да так и остался мертвым от разрыва сердца».

А В. Н. Житова, воспитанница Варвары Петровны, искренне любившая ее, ограничилась в воспоминаниях одним предложением, когда речь зашла об И. И. Лутовинове:

«Смерть его была скоропостижная, о ней ходили странные слухи; я об этом ничего верного узнать не могла».

Но все писали об огромном состоянии, доставшемся Варваре Петровне: два десятка имений в нескольких губерниях, 600 000 серебряных рублей и 60 пудов серебряной посуды. Правда, за него предстояло побороться. Родная сестра И. И. Лутовинова Елизавета (замужем за генерал-майором И. В. Аргамаковым) взялась оспаривать право племянницы на наследство.

Несмотря на тянувшийся судебный процесс с теткой, богатство сделало Варвару Лутовинову, не отличавшуюся красотой, одной из самых привлекательных невест страны. К тому же она крепко и умело взяла в руки обширное хозяйство, чем выгодно отличалась от множества барышень того времени. В 1815 году в Лутовиново, чтобы купить лошадей для Кавалергардского полка, приехал поручик С. Н. Тургенев, и Варвара без памяти влюбилась в красавца-кавалергарда.

Финансовые дела поручика Тургенева были так плохи, что ему грозило увольнение с бесчестьем из полка. Поэтому отец умолил его ответить на чувства владелицы обширных угодий предложением руки и сердца. В 1816 году сыграли свадьбу, и в том же году родился их первенец — Николай. Два года спустя на свет появился Иван, а за неделю до его рождения Варвара подарила мужу купленный ею в 1814 году дом с усадьбой в Орле, в котором Тургеневы подолгу жили после свадьбы.

Все складывалось как нельзя лучше. 10 мая 1820 года тяжба с теткой наконец закончилась в пользу ротмистрши Тургеневой. Мнение Государственного совета «Об утверждении имения, оставшегося после бездетно умершего надворного советника Лутовинова, за племянницею его, братнею дочерью, Тургеневою» было утверждено императором Александром I. «А генерал-майорше Аргамаковой,— говорилось в документе,— в притязании ее на участие в том имении, яко не имеющем законного основания, отказать». Некоторым же сенаторам, «основавшим по делу сему мнение на законах, давно отмененных», Государственный совет попенял на то, что «делают они напрасно только проволочку тяжущимся и обременяют Высочайшую особу разрешением споров их в таком деле, где существующий закон столь ясен, что никакого разномыслия быть не могло бы, если бы не употребили они узаконений, отмененных в 1804 еще году».

«Чтобы ты барился»

В феврале 1821 года полковник С. Н. Тургенев вышел в отставку, и весной семья переехала в Спасское-Лутовиново на постоянное жительство. А когда сыновья подросли, на время их учебы перебирались в Москву. Поговаривали, что отставной полковник в Первопрестольной пользовался успехом у дам и потому жена ревновала его ко всем, включая крепостных крестьянок в поместье.

«Однажды она заметила,— писал первый биограф И. С. Тургенева И. Ф. Рында,— что одна из них находится в интересном положении, и приказала за ней следить. Девушка, разрешившись от бремени, бросила ребенка в Варнавицкий пруд. По приказанию барыни начали его ловить неводом. При этом было вытащено несколько десятков детских скелетов».

Чьи это были дети и кто был их родителями, не выясняли.

Постоянно жил в усадьбе холостой младший брат Сергея Николаевича — Николай, отставной штаб-ротмистр, участник Бородинского сражения и заграничного похода русской армии. Он помогал и в управлении многочисленными деревнями, и в воспитании детей. Племянники обожали молодого веселого дядю-богатыря. Овдовев в 1834 году, В. П. Тургенева на несколько лет полностью доверила ему ведение всех дел.

Хозяйство одного Спасского-Лутовиново требовало немалых забот: 1102 десятины (десятина — 1,0925 га) земли, конный завод, фруктовые сады, пасека в тысячу ульев.

С конца 1830-х годов сыновьям В. П. Тургеневой требовалось все больше и больше денег. Николай служил в Конной гвардейской артиллерии. Иван после окончания университета в Санкт-Петербурге пожелал в 1838 году продолжить образование в Берлине. Мать, мечтавшая о научной карьере обожаемого сына, отпустила, приставив к нему дядьку — крепостного парня Порфирия Кудряшова, который был лишь на пять лет старше барина. Но расходы на их жизнь в Европе удивили ее. В декабре 1838 года она писала сыну:

«Ты поехал не шататься по свету, а учиться — чему?.. учиться мотать! — О! за этим не нужно ехать было из России. Мне иногда приходит в голову — прости Господи,— что ты проиграл в рулетку…»

В марте 1839 года В. П. Тургенева в очередном письме негодовала: «Я обязана была для того, чтобы ты барился, жить в деревне…

Ты один, кроме брата, стоишь мне до 20 000 на монету.

Да, да, да, вот счеты лежат передо мной… До 20 тысяч на монету стоишь ты; 16 — брат (20 000 «на монету» — серебром — это в 1839 году 70 000 руб. ассигнациями; для сравнения: в это время в Петербурге семья чиновника средней руки из трех человек с двумя крепостными слугами могла прилично жить на 4720 руб. ассигнациями в год)».

Рулетка была не виновата. Деньги улетали на театры, путешествия и безвозвратно одалживались друзьям. Некоторые траты 20-летний И. С. Тургенев скрывал от матери, но откровенно писал о них друзьям. Например, знаменитому в будущем историку Т. Н. Грановскому он сообщал 8 июня 1839 года:

«Некая бестья, которую человек мой приводил 2 раза ко мне в ноябре и которую я в лицо — a la lettre — не знаю (в комнате было темно), подала на меня просьбу о взыскании с меня — за родины, крестины и похороны будто бы моего детища, за 6-ти недельную болезнь и, что смешней всего,— за dejioratio. Я — и нарушение невинности! Скажите на милость! С убытками процесса вся штука станет мне талеров 200: я взял адвоката…»

В. П. Тургенева, чтобы ни копейки не пропадало, сама объезжала поля и деревни, мучила проверками конторских служащих, следила за выработкой многочисленных крепостных ремесленников. Даже жившие в Спасском-Лутовиново на ее полном иждивении бедные дворянки всех возрастов не сидели без дела: вязали чулки, плели кружева, вышивали шелком ковры и подушки, летом варили и солили грибы и ягоды.

Но средств на дворовых людей, которых было до 60 семей, барыня не жалела.

«При всем своем деспотизме,— писала ее воспитанница В. Н. Житова,— Варвара Петровна прекрасно содержала прислугу, кормила отлично; холостые и незамужние обедали в застольной, а семейные получали обильную месячину: муку, крупу, масло, сало, мясо и рыбу, держали коров и дворовую птицу на барском корму, получали отвесный чай и, кроме того, жалованье деньгами».

«Этот сын не от меня»

В мае 1839 года роскошный лутовиновский дом почти весь сгорел. Остались лишь правая часть, где размещалась контора, и каменная галерея. Ужасный пожар произошел от того, что ветреным вечером жена ткача окурила чертополохом отелившуюся корову, чтобы защитить от дурного глаза, и не заметила, как в подстилку упал уголек. Через полчаса пылали и избы дворовых, и господский дворец.

Спасать барское имущество прибежало много желающих, но некоторые из них не забывали и о себе. Многое было разграблено. Одного крестьянина успела заметить камеристка барыни из рижских немцев А. Я. Шварц — он удирал за ограду усадьбы со шкатулкой, в которой лежало 20 тыс. руб. Она его догнала и отняла шкатулку.

К уцелевшей части пристроили два флигеля, а на погорелом месте разбили цветники и огород.

Вернувшись из Берлина, И. С. Тургенев в 1840-е годы почти каждое лето приезжал в Спасское-Лутовиново. Сады, цветники, парки, рощи, оранжереи, теплицы, пруды были по-прежнему к его услугам. В усадьбе цвели целые аллеи душистых махровых роз, цветы которых шли на перегонку розовой воды. В двух оранжереях росли не только тропические растения, но и абрикосы, персики, сливы и виноград. В парниках на триста рам возделывались ананасы, арбузы, дыни, спаржа, артишоки, салат. Огромная площадь была под кустами крыжовника, малины и смородины, а между ними росли душистые пряные и аптекарские травы.

Неудивительно, что в этом эдеме постоянно вспыхивали отнюдь не платонические романы.

У все еще холостого дяди Николая Николаевича и крепостной крестьянки родилась дочь Анна; Иван Сергеевич Тургенев «связался» с вольнонаемной белошвейкой Авдотьей Ивановой, которая родила в 1842 году дочь Пелагею; а у некоего коллежского регистратора, служившего в конторе имения, и крестьянки Спасского-Лутовиново появилась на свет будущая звезда русского балета Анна Собещанская…

Старший сын Тургеневой Николай, к ужасу матери, тайно сошелся с ее камеристкой Шварц, а потом обвенчался с ней. Не радовал Варвару Петровну и начавшийся в 1843 году роман любимого сына Ивана с испано-французской певицей Полиной Виардо.

Но по-настоящему страшным ударом для Варвары Петровны в 1846 году стала женитьба Николая Николаевича на ее горничной, годившейся ему во внучки. Они были изгнаны из лутовиновского рая и переехали в Юшково — захудалое именьице Н. Н. Тургенева.

Его внебрачная дочь Аня осталась у В. П. Тургеневой как воспитанница. Пелагею тоже отобрали у уволенной белошвейки, но отдали в семью крепостной прачки, жившей в Спасском, а 1850 году девочку, переименованную в Полину, взяла на воспитание певица Полина Виардо. Авдотье Ивановой на протяжении тридцати лет И. С. Тургенев платил «пенсию» — по 75–100 руб. в год.

Был счастлив Иван Сергеевич в Спасском-Лутовиново и с крепостной крестьянкой. Увидев в доме своей двоюродной сестры служанку Феоктисту, писатель влюбился и, как утверждали некоторые его современники, купил девушку в 1851 году за 700 руб. Владелица Феоктисты нуждалась в деньгах, поэтому и заломила непомерно высокую цену (в середине XIX века дворовые девушки в России не продавались дороже 50 руб.). Но мать Тургенева умерла в 1850 году, и после раздела наследства с братом он мог свободно распоряжаться доставшимся богатством. Он получил 5,5 тыс. десятин земли и 1915 душ крепостных мужского пола.

Феоктиста прожила в Спасском почти полтора года, пока писатель отбывал там ссылку 1852–1853 годов.

С окончанием ссылки закончились и отношения с красавицей-крестьянкой.

12 лет спустя она неожиданно появилась в усадьбе. С просьбой помочь ей разыскать их сына. В июне 1865 года И. С. Тургенев писал об этом своему другу И. И. Маслову, служившему в Московской удельной конторе:

«У меня в 1851-ом, 2-ом и 3-ем годах в Петербурге и здесь жила девушка по имени Феоктиста, с которой я имел связь. Ты, может быть, слыхал о ней. Я впоследствии времени помог ей выйти замуж за маленького чиновника морского министерства — и она теперь благоденствует в Петербурге. Отъезжая от меня в 53-ем году, она была беременна, и у ней в Москве родился сын Иван, которого она отдала в воспитательный дом. Я имею достаточные причины предполагать, что этот сын не от меня, однако с уверенностью ручаться за это не могу. Он, пожалуй, может быть мое произведение. Сын этот, по имени Иван, попал в деревню к мужику, которому был отдан на прокормление… Я направил ее к тебе с тем, чтобы ты помог ей в ее разысканиях. Если этот Иван жив и отыщется, то я бы готов был поместить его в ремесленную школу и платить за него…»

Тургенев надеялся на то, что мальчик мог попасть на воспитание к крестьянину из удельной деревни и тогда И. И. Маслову было бы нетрудно отыскать его.

Скорее всего, Феоктиста Петровна Волкова не нашла своего сына, так как в воспитательных домах практиковалось тщательное «заметание следов» питомцев и женщину при отказе от ребенка всегда предупреждали о том, что она никогда его не найдет.

«Как дураков-то пробирают»

И. С. Тургенева в 1865 году гораздо больше волновали другие проблемы. Литературные гонорары не покрывали его расходов. Возникла и нужда в огромной сумме денег — на приданое и свадьбу дочери и на строительство дома в Баден-Бадене, чтобы жить рядом с семьей Виардо. Кроме того, он искал «хорошего и честного управляющего молодых лет», так как 70-летний дядя Н. Н. Тургенев, которого писатель уговорил в 1853 году переехать в Спасское-Лутовиново и управлять всеми имениями, запустил дела. А злые языки поговаривали, что не столько запустил, сколько озаботился собственным обогащением — подрастали дочери от позднего брака, и старик торопился собрать им приданое.

Имевшиеся у Тургенева 5500 десятин земли должны были приносить самое меньшее 20 тыс. руб. в год. Писатель же получал от любимого дяди лишь 5–5,5 тыс. руб. А главное его имение — Спасское — приносило 1 тыс. руб. в год убытка!

И. С. Тургенев планировал приставить к дяде молодого человека, который бы постепенно взял на себя управление всеми землями, а Николай Николаевич, оставаясь в Спасском, занимался бы только им.

«Но это решение,— писал биограф писателя Н. М. Гутьяр,— было вскоре же и оставлено вследствие того, что Николай Николаевич не только не думал исправлять погрешности в хозяйстве, но даже как бы махнул рукой на все, что не касалось его собственной прибыли.

С июля 1865 года до сентября 1866 года Иван Сергеевич получил доходных денег со всех имений (пяти тысяч с лишком десятин) всего 2000 руб.».

В январе 1867 года в Спасском поселился новый управляющий — Н. А. Кишинский. А Н. Н. Тургеневу была назначена пенсия 800 руб. в год. После нескольких «безумных писем» дяди И. С. Тургенев дал распоряжение Кишинскому принять управление от Н. Н. Тургенева, «не требуя никаких отчетов и не входя ни в какие разбирательства».

Но обиженный дядя, второй раз в жизни покинувший Спасское, придумал, как получить с его владельца еще пару десятков тысяч рублей. Когда-то И. С. Тургенев выдал Николаю Николаевичу безденежные векселя на 15 тыс. руб. серебром «добровольно, в виде дара, без всякой денежной ссуды с его стороны», чтобы тот в случае внезапной смерти Ивана Сергеевича мог получить эту сумму с его наследников. Но поскольку племянник не доставил дяде такой радости, Н. Н. Тургенев предъявил векселя к оплате, да еще потребовал проценты, изобразив, что дал эту сумму племяннику в долг. И грозил затеять судебный процесс.

В январе 1868 года И. С. Тургенев, потрясенный бесчестным поступком дяди, писал из Баден-Бадена брату:

«…Хорошо за 10-и летнее управление, в течение которого я никогда более 5000 р. доходных в год не получал, а сам дядя жил барином и проживал до 2000 р. сер. в год… хорошо, говорю, положить себе в карман ни за что ни про что 16 500 р. сер.! Солоно мне пришлось родственное управление; вчера я вынужден был подписать контракт, которым я продал свой дом Виардо; и то я еще ему должен был в ножки поклониться, ибо он оказал мне действительную услугу, вытащив меня из беды: ведь дяденька грозился Спасское с аукциону заставить продать! Вот, брат, как дураков-то пробирают...»

Н. Н. Тургенев, чтобы закрыть «спасский вопрос», как стал именоваться этот конфликт, предлагал племяннику уступить ему Спасское-Лутовиново. «Об уступке ему Спасского смешно даже и думать,— писал И. С. Тургенев Кишинскому,— а весь капитал с процентами он, конечно, получит».

В феврале 1868 года после долгих переговоров все векселя у Н. Н. Тургенева были выкуплены за 20 тыс. руб. серебром. После чего И. С. Тургенев написал поэту А. А. Фету, дружившему долгие годы и с племянником, и с дядей:

«Мне жутко говорить так о человеке, которого я так долго и так искренно любил и уважал, но истина вынуждает меня именно так выразиться: "Николай Николаевич Тургенев — бесчестный подлец"».

В июне писатель приехал в Спасское, чтобы оценить ущерб, нанесенный его «дворянскому гнезду» дядей.

«В один год "злополучный старец" — грабитель деньгами, скотом, экипажами, мебелью и вещами,— писал И. С. Тургенев брату,— жамкнул меня на 36 500 р. сер. (мне пришлось заплатить за него около 5000 р. долгу), не говоря о том, что имение оставлено им в хаотическом, омерзительном беспорядке, что он никого не расчел, всех надул и т. д.».

«Расход равняется почти приходу»

В Спасском началась эпоха Кишинского. Его активное участие в войне И. С. Тургенева с дядей сблизило их настолько, что писатель решался сообщать управляющему самые интимные подробности своей жизни. Так, объясняя, почему одной из бывших дворовых женщин и ее родне нужно создать приличные условия жизни в Спасском, Тургенев писал Кишинскому в мае 1868 года:

«Я бы в крайнем случае согласился скорее отвести Лобановым и ей где-нибудь на краю имения десятину, чтобы они там поставили двор и избавили бы меня от себя. Надо Вам сказать, что эта калека Евпраксия (но это между нами) была когда-то, очень давно тому назад красавица, и я, будучи молодым, 17-летним малым, впервые имел с ней плотские дела, вот это-то и не забывается. А потому я готов и более 10 р. в месяц для нее сделать, лишь бы она не плакалась. Устройте ей это…»

Поначалу все шло хорошо. Некоторое время управляющий присылал И. С. Тургеневу, жившему в Баден-Бадене, квартальные ведомости о состоянии хозяйства, советовался по всем вопросам, занимался по настоянию писателя устройством в Спасском школы для крестьянских детей и богадельни для состарившихся дворовых обоих братьев Тургеневых.

Но с годами интерес управляющего к «второстепенным» занятиям в имении угасал. Учителя не задерживались, учеников становилось все меньше. В марте 1874 года писатель сообщал Н. А. Кишинскому:

«Посылаю Вам доставленное мне далеко не лестное описание Спасской школы и тамошние методы преподавания… Появилась эта статья в журнале "Школьная жизнь". Примите это к сведению. Мне особенно неприятно думать, что в школе, находящейся в моем имении, употребляют телесные наказания».

Интерес же управляющего к собственному карману возрастал. И. С. Тургенев начал получать тревожные письма от знакомых о махинациях Кишинского, позволивших ему сколотить капитал и купить имение Сидоровку.

А писатель вновь нуждался в крупных суммах. Из-за начавшейся в 1870 году франко-прусской войны самые близкие ему люди — семья Виардо — ввиду своего французского гражданства были вынуждены покинуть немецкий Баден-Баден. И в 1875 году Тургенев попросил управляющего заложить имение Кадное, чтобы получить деньги для строительства дома для себя и виллы для семьи Виардо в Буживале, недалеко от Парижа. Вскоре Н. А. Кишинский сообщил, что получил в Тульском банке под залог Кадного 31 900 руб. под 11%. Тургенев был поражен таким высоким процентом. А позже он узнал, что в Обществе взаимного поземельного кредита условия были гораздо выгоднее. В марте 1875 года он писал брату:

«Побывай в Спасском или выпиши к себе в Тургенево Кишинского, и пусть он тебе растолкует хорошенько, какую операцию он намерен предпринять с перезалогом Кадного…

Я, признаюсь, ничего не смыслю в банковых — и вообще в финансовых — операциях, но мне кажется неслыханным, чтобы под залог недвижимого имения безо всякого долгу драли такие проценты!

Ломбард, бывало, брал 6% — с амортизацией».

Обещанный перезалог в 1875 году не состоялся. Из 31 900 руб. Тургенев просил выслать ему половину, а остальное положить в банк. Но и в конце года деньги все еще были у Кишинского.

В декабре 1875 года Тургенев писал из Парижа управляющему:

«Я с Вами вполне согласен, что необходимо нужно сократить расходы. Главный вопрос: Спасское. Из 6-ти летнего опыта нельзя не убедиться, что затеянное нами вольнонаемное хозяйство приносит результаты далеко не удовлетворительные. По цифрам Ваших ведомостей выходит, что в течение года, с 1-го апреля 74 по 1-е апреля 75, Спасское принесло всего 2590 р. дохода, а с 1-го апреля по 1-е ноября 1875 г. оно принесло даже убытку — 1224 р. (2667 р. приходу — а расходу вместе с ремонтом: 3891). Очевидно, что гораздо было бы выгоднее отдать это имение в аренду. Также я не могу не найти, что расходы по общему управлению с 1-го апреля 74 по 1-е апреля 75-го г.— почти 3000 р. (2830) — весьма высоки; прибавив к ним 2305 р., полученных Вами, выходит, что расход равняется почти приходу, и можно сказать, что овчинка не стоит выделки. Обо всем этом необходимо нужно основательно потолковать во время моего приезда в Россию».

Одной из обнаруженных в 1876 году «деловых операций» Кишинского была тайная продажа земли, оставшейся в деревне Кальна после раздачи наделов крестьянам. Н. А. Кишинский продал ее кулаку Жикину, который когда-то купил там у И. С. Тургенева мельницу. Жикин, приобретя землю, противозаконными путями добился изменений в плане деревни. Жалобы крестьян дошли до Тургенева.

Приехав в июне 1876 года в Спасское для решения очередного «спасского вопроса», теперь уже созданного Кишинским, писатель посетил ограбленных крестьян.

Позже, в августе, П. К. Маляревский, дальний родственник Н. С. Тургенева, рассказывал ему в письме об этой истории:

«Вы знаете, что в Кальном все оставшееся за наделом Кишинский продал некоему Жикину, вот этот-то Жикин пририсовал на своем плане часть крестьянского надела, провел плетень, а где его еще не устроил, загоняет скот и берет с крестьян штрафы, на плотине же мельницы поставил шлагбаум и берет за проезд. Крестьяне жаловались И. С. (Тургеневу). Он был на месте с землемером и вернулся до того взбешенным, что Кривой Захар рассказывал, что он сроду не видал И. С. таким».

Кроме того, через Н. А. Кишинского некто С. И. Волнов купил имение Тургенева в 113 десятин при деревне Сытовой Ефремовского уезда Тульской губернии. Он же, как оказалось, без ведома писателя арендовал имение Холодово Кромского уезда Орловской губернии в 135 десятин…

«Еще желаю пожить»

14 июля 1875 года И. С. Тургенев сообщил Ю. П. Вревской, бывшей фрейлине императрицы Александры Федоровны, супруги Александра II:

«Я выезжаю из Спасского разоренным человеком, потерявшим более половины своего имущества по милости мерзавца управляющего, которому я имел глупость слепо довериться; я его прогнал, но что тут было — я и передать Вам не могу!»

Измученный очередной спасской эпопеей писатель предпринял попытку продать «малодоходное» родное гнездо. В письме к другу П. Ф. Самарину он рекламировал Спасское:

«1140 десятин очень хорошей земли в круглой меже, из коих 350 под лесом разных возрастов; хозяйственные заведения все в порядке, около 50 лошадей, около 70 рогатого скота; усадьба небольшая, очень большой сад, или парк, с оранжереей и т. д. Мне уже не раз предлагали 125 и 130 000 с купчей продавца: я хочу 150 000, не моя купчая и хлеб нынешнего года мой…

Я не уступлю ни копейки».

125 000 рублей серебром Тургеневу предлагал помещик В. А. Кретов. Но И. С. Тургенев после размышлений отказал ему.

«Я отказал,— объяснял писатель брату,— во-1-х) потому, что мне как-то жутко продавать Спасское; во-2-х) потому, что г-н Кретов весьма скверный барин…»

Было решено с 1 января 1877 года сдать имение в аренду на 9 лет за 5000 рублей в год, так как нашелся надежный арендатор — А. М. Щепкин, сын знаменитого актера М. С. Щепкина, старинного друга И. С. Тургенева. А управлять остальными имениями уговорили сына А. М. Щепкина — Н. А. Щепкина. Пять лет собственность писателя была в честных руках.

Летом 1882 года Н. А. Щепкин известил писателя, что прекращает работать у него, так как уезжает жить в имение, которое ему купил отец. Тяжело больной И. С. Тургенев, не знавший, что у него неизлечимый рак позвоночника, попросил писателя Н. В. Успенского сменить осенью Щепкина.

В августе Тургенев писал жене художника Я. П. Полонского, жившей с детьми все лето в Спасском:

«На счет оранжереи, пожалуйста, сообщите Н. А., что я желаю дельной и серьезной поправки — деньги у него на это есть, так как я и в мыслях не имею продавать Спасское ни его отцу, ни кому бы то ни было; продажа Спасского была бы для меня равносильною с окончательным решением никогда не возвращаться в Россию, а я, не смотря на болезнь, питаю надежду провести все будущее лето в Спасском, а в Россию вернуться в течение зимы. Продать Спасское значит для меня лечь в гроб, а я еще желаю пожить, как ни мало красна жизнь для меня в настоящее время».

Через год, 22 августа, И. С. Тургенев умер в Буживале, завещав Полине Виардо все свое имущество. В это «все» входило и Спасское-Лутовиново. Но по российским законам наследственное имение должно было достаться родственникам писателя по линии Лутовиновых. Судебное разбирательство длилось четыре года. Наследницами Тургенева были признаны О. В. Галахова, урожденная Шеншина (племянница поэта А. А. Фета) и ее тетка К. Д. Сухотина (урожденная Мансурова). Спасское-Лутовиново было оценено в 150 тыс. руб. О. В. Галахова выплатила Полине Виардо по векселю, выданному ей Тургеневым, 30 тыс. руб. и 5 тыс. руб. отступных за движимое имущество. К. Д. Сухотина уступила имение племяннице, получив от нее 60 тыс. руб. Так в 1887 году единственной владелицей Спасского-Лутовиново стала Ольга Васильевна Галахова, жена камергера, действительного статского советника Н. П. Галахова (в 1907–1915 годах он был орловским вице-губернатором).

В ночь с 19 на 20 января 1906 года усадьбу «посетили» бунтовавшие крестьяне и сожгли дом писателя. К счастью, О. В. Галахова еще в 1905 году перевезла самые ценные вещи И. С. Тургенева в Орел.

Светлана Кузнецова