В Александринском театре в рамках программы "Новая жизнь традиции" прошла премьера пушкинских "Маленьких трагедий" в постановке режиссера Григория Козлова. Пушкинские сюжеты режиссер превратил в одну затяжную трагедию, считает ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
Очередность такая: "Скупой рыцарь", "Каменный гость", "Моцарт и Сальери" и "Пир во время Чумы". Александринская сцена обнажена до кирпичей, но в центре ее выстроен еще один небольшой помост и укреплены легкие полотнища, они и служат декорациями к каждому сюжету. Поначалу снежно-белые, потом голубые, а в сцене у Лауры из "Каменного гостя" уже пунцово-красные. Как легкие подвижные паруса эти полотнища сменяют друг друга: ткань стекает на пол по тонким металлическим нитям. Под стать этим напряженным металлическим струнам — графичность большинства сцен спектакля, сделанных скорее по правилам литературного театра.
Актеры не столько увлечены созданием психологических портретов своих героев, сколько очерчивают абрисы пушкинских персонажей, режиссер даже чуть останавливает их в актерстве. На этом литературно-музыкальном фоне "Каменный гость", сделанный с большей долей бытовых и психологических подробностей, как ни странно, проигрывает. Лаура и Донна Анна, обе сыграны Юлией Рудиной и Натальей Паниной как-то бесцветно. Александр Баргман в своей родной Александринке оказался Дон Гуаном вполне средним (впрочем, у него в ближайшее время есть шанс исправиться, на сцене Театра им. Комиссаржевской он тоже репетирует роль Дон Жуана, но уже мольеровского). А вот Лепорелло у Сергея Паршина получился по-своему замечательным, не итальянский слуга даже, а пушкинский дядька, нянчащийся со взрослым уже своим питомцем.
И все эти сюжеты объединяют инфернальные персонажи. То монах, указавший Дон Гуану на Донну Анну, то ростовщик из "Скупого рыцаря", то черный человек, предвещающий роковую встречу издерганного Сальери (Алексей Девотченко) и беспечного Моцарта (Виталий Салтыков). В спектакле это один и тот же черный персонаж, сыгранный Игорем Волковым, Бес, никого, впрочем, не искушающий, а просто указывающий героям направление греха.
"Маленькие трагедии" в Александринке начинают, как это уже привычно, "Сценой из 'Фауста'". Александр Баргман в расхристанной белой сорочке произносит сакраментальное "Мне скучно, Бес", сидя на краю пустынной сцены и слушая шум прибоя в витиеватой морской раковине. Из плеска волн, из томной скуки и из греха уныния и вырастают в спектакле все трагедии пушкинских героев. Режиссер явно не на их стороне и назидательно, как прокурор, засчитывает им грехи. Они не уважают отцов, не любят сыновей, желают чужих жен, не знают скорби и, вообще, Моцарта убили. Так что смерть в "Пире во время Чумы" приходит по заслугам, поддерживая главный принцип советского правосудия — неотвратимость наказания. Правда, этот судебный процесс напрасно сделали открытым.