Известный театральный режиссер Максим Диденко уже ставил сорокинскую «Норму» в Театре на Малой Бронной, а теперь совместно с продюсерской компанией Daily Heroes Media выпустил веб-сериал — уже не по тексту романа, но явно им вдохновленный — под названием «амроН». Как и в названии, в нем все наизнанку, а Россией 2030 года правит «православная нейросеть». Посмотреть первые три серии уже можно абсолютно бесплатно на YouTube. О том, каким был дебютный опыт в кино и куда Диденко собирается двигаться дальше, режиссер рассказал в интервью «Коммерсантъ Стиль».
— Ваш сериал явно возник до карантина, когда вы успели его снять?
— Снимали мы «вразвалочку»: первый съемочный день у нас был в начале сентября, а последний — где-то в конце января. Но процесс монтажа и постпродакшна как раз пришелся на карантин, получилось логично.
— Вы любите сериалы?
— У меня есть ощущение, что происходящее в мире на территории сериалов и интернет-платформ гораздо точнее реагирует на время, на поиск киноязыка, формы. Они в каком-то смысле интереснее, актуальнее, современнее. Я посмотрел за последнее время большое количество сериалов, и то, как это работает, затягивает, насколько это свободнее, чем большая форма,— это примета времени.
— Какие проекты вам особенно понравились?
— Из российских — «Чики», «Колл-центр». «Эпидемия», мне кажется, очень талантливая вещь. В сериале «Триггер» безумно понравилась работа Максима (Матвеева.— «Коммерсантъ Стиль»). Еще итальянский сериал «НольНольНоль». Недавно пересмотрел «Острые козырьки» и вновь восхитился, как это прекрасно сделано.
— Ваш «амроН» — длинный сериал? Сколько всего серий будет в сезоне?
— Пока мы сняли четыре серии, но четвертая получилась достаточно монументальной: она длится почти 45 минут, и мы снимали ее в Таиланде. Как-то так вышло. У нас вообще много неожиданного: кажется, первоисток, который нас в это все вовлек, уже сильнее нашего сознания, и мы порой генерируем даже для самих себя неожиданные какие-то вещи.
Мы не думали «сезонами», у нас нет классической «арки», поэтому о количестве серий говорить пока рано.
Мы представляем себе сериал как некий сад камней. И будем расставлять эти камни на таком поле, которое, собственно, и называется поле «Нормы», но вывернутой наизнанку.
Поскольку это параллельная Вселенная, там все вывернуто наизнанку — и поле «Нормы» называется полем «амроН».
— В первой серии идут политические дебаты и Ксению Собчак почти что сажают на «царство», во второй — сквозь город к загадочной «Норме» едет метафизическое такси с петухом, в третьей — подбрасывают наркотики... Что же такого происходит в четвертой серии, что пришлось ехать для съемок в Таиланд?
— Этого я рассказать не могу, но это была настоящая экспедиция с множеством перипетий. Например, мы в течение двух часов поднимались по джунглям на гору. Ночью. При этом мы должны были топать ногами, чтобы змеи пугались и не подползали к нам. Или во время съемок одной из сцен к нам приехали местные гангстеры на мотоциклах. Но наш изобретательный генеральный продюсер нашел какие-то слова, которые повернули ситуацию в благополучное русло.
— При этом больше всего просмотров на YouTube у серии про метафорическое загробное путешествие к «Норме» — «Такси с петухом», а не у выпуска с Ксенией Собчак.
— Это удивительный феномен. Лично у меня это любимая серия, но почему это так сработало на зрителя — тайна. Возможно, из-за того, что в первой серии у нас в бегущей строке новостей есть фраза про «десятилетний юбилей COVID-19», а YouTube — это машина, в которой все отсматривает искусственный интеллект, не пропуская ничего про COVID-19.
— Первую серию комментаторы на YouTube сравнивают с «Черным зеркалом», а вторую — с балабановским «Я тоже хочу». Как вам такие сравнения?
— Прекрасные. Балабанов — вообще практически мифический герой русской культуры, сравнение с ним всегда суперлестно. Но его картину «Я тоже хочу» я не видел.
— Есть уже понимание, какие события нашей жизни найдут отражение в новых эпизодах «амроН»? Вы их уже пишете?
— Есть, пишем. Но я вам не расскажу, это пока секрет.
— Буквально вчера, накануне нашего разговора задержали журналиста Ивана Сафронова, его подозревают в госизмене. Журналистика и свобода слова могут стать темой для будущих серий «амроН»?
— Конечно, безусловно.
Это жуткая абсолютно история, и она стоит того, чтобы о ней что-то сказать. Такой идеи у нас пока не было, но, к сожалению, параноидальный поиск шпионов — вполне русский стиль.
И 10 лет назад сложно было представить, что все придет к таким масштабам.
— Как вы отреагировали на приговор по делу «Седьмой студии»?
— Я очень рад, что прекрасные люди, наши коллеги, могут работать, могут ночевать дома, они не будут сидеть в тюрьме. Понятно, что дело это абсолютно несправедливое, и то, что их мучили три года, и то, что мы радуемся условному сроку,— нонсенс. Но вот реальность, в которой мы живем, в которой, чтобы сбалансировать все составляющие этого мира, нужно принять такое решение. Оно скорее гуманное, чем наоборот, но то, что оно асимметрично реальности и что это «вывернутость» нормы наизнанку,— парадокс, с которым сложно мириться.
— Вам снимать кино понравилось? Или было какое-то внутреннее сопротивление?
— Мне, честно скажу, безумно понравилось этим заниматься. Для меня самое сложное — монтаж и постпродакшн, поскольку эти процессы требуют невероятной усидчивости и предельной внимательности в течение довольно долгого времени. Но слава богу, у меня есть коллеги, которые более расположены к такого рода труду. Сам процесс был невероятно захватывающим. Конечно, мы набили шишек: например, на уровне написания сценария были допущены какие-то ошибки, которые на съемках уже нельзя было поправить, были еще какие-то нюансы, но это все равно было крайне увлекательно. И я хочу продолжать.
— В сериале очень необычные костюмы, например, один образ Ксении Собчак чего стоит. Кто над ними работал и придумывал образы для героев?
— Художники по костюмам у нас — Ольга Соколова и Максим Максимов, два замечательных человека, мы с ними много работаем вместе и дружим. Мы хотели создать мир немного футуристический, и в какой-то степени нам это удалось. Хотелось уйти от натурализма и в то же время не впасть в театральность. Было, конечно, забавно, когда наши художники притаскивали целые тюки с брендовой одеждой, набранной по модным магазинам. Для четвертой серии, которую снимали в Таиланде, использовали костюмы, созданные белорусским дизайнером, бывшим преподавателем Максима Максимова. Кокошники для сцены с Ксенией Собчак созданы русской художницей Катей Филипповой. Мы с ней обязательно что-то еще сделаем. Мне кажется, в России много талантливых дизайнеров одежды, это очень вдохновляет.
— А обращались ли вы за поддержкой к каким-то брендам?
— Adidas нам предоставил одежду для серии про «закладки», это очень заметно в кадре. Наши художники просто дружат с этим брендом, они обратились — те согласились. Adidas, кстати, выдали мне еще после этого какой-то талон, и на этот талон я купил себе нарядные шмотки, было крайне приятно. Я хотел бы, чтобы все время так было.
— Их не смутило, что это такой остросоциальный контент?
— Насколько я знаю, сомнений не было. Во всяком случае мне об этом ничего не известно.
— Почему сериал вы решили снимать с Daily Heroes Media, которые создавали скорее шоу и неигровые сериалы, но никогда не брались за художественные проекты?
— Это их инициатива. Они немного сейчас «переобулись» и стали создавать сериальный игровой контент, и сейчас в запуске у них еще несколько игровых сериалов. И мы с ними собираемся продолжать сотрудничество.
— С ними было работать легче, чем с обычными кино- или телепродюсерами?
— Они дают невероятную свободу. Я такой свободы нигде больше не встречал. Они вообще не вмешивались в художественный процесс, только очень на партнерском таком «флоу», и поддерживали самые безумные идеи.
— Не было искушения сняться в сериале самому?
— Я появляюсь в эпизодической роли в четвертой серии на три секунды. Но у нас были ограничены ресурсы, поэтому там вся съемочная группа появляется в эпизодах.
— Почему действие в сериале происходит именно в 2030-м? Не 2036-м?
— Мы мыслим десятками. 2020-й, накидываем десятку. Мы привязываемся в первую очередь к нашим ощущениям времени, а не к каким-то сопутствующим нашей истории фактам.
— И выложили вы его сразу после голосования по поправкам! «амроН» — это политическое высказывание?
— В мире вообще, мне кажется, сейчас происходит важный тектонический сдвиг — во всей цивилизационной конструкции, в которой мы существовали все это время. Он сотрясает абсолютно все уровни нашей жизни, в том числе и политический. Ничто, ни один жест не может быть не политическим. Но наш — поэтический в первую очередь.
— Кстати, о жестах и сдвигах: сейчас в мире набирает обороты cancel-культура, когда из-за совершенных в прошлом проступков или неосторожных фраз из истории хотят стереть авторов и их произведения целиком. Куда это приведет, на ваш взгляд?
— Я, честно говоря, в каком-то смысле в растерянности. Как ни удивительно и как бы парадоксально это ни звучало, мне кажется, в России мы сейчас много свободней, чем в западном мире, где лихорадит от этого самоудаления и боязни совершить какой-либо радикальный острый жест. Пару лет назад я преподавал в Чикаго, и то, что я там наблюдал и что мне рассказывали студенты, формирует достаточно фантасмагоричную реальность. Людям из Восточной Европы очень нелегко в ней жить: там легализованное оружие, «хейт», стрельба на улицах соседствуют с толерантностью и боязнью задеть чьи-то чувства, и все это вырастает в такую очень диспропорциональную фигуру государства и общества.
— Почему «амроН» вы не стали писать с Валерием Печейкиным, а выбрали в соавторы театрального продюсера Евгения Мандельштама и видеохудожника Илью Старилова?
— Мы втроем непрофессиональные сценаристы, и мне было важно, чтобы, не имея профессионального партнера, мы создали сценарий в каком-то таком виде — может, неказистом, но соответствующем моему представлению о том, каким сценарий должен быть. Валера прекрасный, мы с ним много работаем и сейчас делаем новый проект, но любой профессиональный автор настолько оснащен различными сценарными инструментами, что порой эта оснащенность не позволяет делать такие неконвенциональные вещи. Не знаю, что скажут люди, но мы постарались освободиться от всех этих законов, обращаясь с ними максимально безалаберно. Это меня очень вдохновляло. Честно говоря, я в соавторстве с коллегами участвовал в написании двух сценариев полнометражных фильмов, и мне хотелось от всех этих голливудских законов освободиться и создать что-то такое незаконное, что ли.
— У вас с Евгением Мандельштамом должен был выйти спектакль в дополненной реальности «Аталанта», но его запуск отложился — почему? Повлиял коронавирус?
— Дело в том, что дополненная реальность — технически сложная история, и программисты еще программируют. Может, в конце июля удастся ее запустить.
— А вам как режиссеру интереснее сейчас классический театр с живыми людьми на сцене или новые цифровые возможности вроде той же дополненной реальности?
— Мне все интересно. Но театр как репертуарный театр меня интересует чуть в меньшей степени, потому что я достаточно много на этой территории сделал, до какой-то степени ее понял. Кино мне очень понравилось заниматься. Все, что связано с диджитализацией, с внедрением в нетеатральные пространства и с другими способами взаимодействия с публикой, все это мне интересно — и изначально было интересно.
— Где вы провели самоизоляцию? И где находитесь сейчас, когда ограничения сняты?
— Я провел три с половиной месяца, даже чуть больше, в изоляции в квартире в Москве, с семьей. Сейчас я уехал в Петербург: я здесь давно не был, а когда-то довольно долго жил, так что у меня сейчас такое, метафизическое путешествие. Я встречаюсь со своими друзьями и довольно весело провожу время, если честно.
— Вам сложно далось это время?
— Поначалу я был даже благодарен судьбе, что появилась такая возможность — остановиться и оглядеть пройденный путь, посмотреть, куда идти дальше.
Но вот последний месяц дался, честно говоря, тяжеловато, я уже чувствовал, что начинаю сходить с ума и утрачивать навыки коммуникации и социальной жизни. Я с таким ужасом и трепетом ожидаю, будет вторая волна или нет, будет ли следующий локдаун. Мне кажется, это будет большой стресс для всех.
И психически, и экономически это сложно будет пережить.
— По чему вы скучали больше всего? По театру, по живому общению?
— По живому общению и свободе передвижения. По театру не могу сказать, что скучал. А вот по возможности передвигаться и общаться — да, лишившись ее, испытываешь некую ломку.
— Как, на ваш взгляд, будут выглядеть кино и театр в постковидную эпоху?
— Не думаю, что кино глобально поменяется. Оно уже давно попадает к человеку через экран компьютера. А вот
театр, конечно, сейчас находится на грани очень серьезного изменения. Если повторится карантин, сложно представить, как вся эта индустрия будет выживать. У кино таких проблем, кажется, нет. Кинотеатры, конечно, закрыты, но остались цифровые платформы, кино по-прежнему может достичь зрителя, хотя этот способ уже изменился. У театра такой возможности нет, а все эксперименты на поле спектаклей в Zoom и онлайн-трансляций — это все-таки театр, от которого отсечены самые важные его компоненты.
Думаю, все просто надеются, что с нового сезона театры смогут открыться. Глобально пересесть на диджитал вся эта огромная индустрия просто не может. Это же огромные заводы с кучей сотрудников. Не представляю, как это все выживет, если фантасмагорическое мероприятие под названием COVID-19 продолжится.