«Управленческие эксперименты лучше опробовать на искусственном обществе»

В Центральном экономико-математическом институте (ЦЭМИ) РАН разрабатывают модель искусственного общества, на которой будет можно тестировать управленческие и экономические решения. «Огонек» узнал, как работает цифровой двойник общества.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Беседовал Александр Трушин

Искусственное общество — уже давно не фантазия, а способ изучения последствий управленческих решений. Заговорили о нем в 1950-е, когда появились первые вычислительные машины, а разработкой таких моделей во всем мире начали заниматься в нулевые. В некоторых странах уже сегодня искусственное общество — реальный помощник госаппарата. Наш ЦЭМИ занимается созданием цифрового двойника общества уже почти полтора десятка лет. Начинали с региональных моделей. Сейчас ученые приступили к построению общероссийской модели, которая должна охватить всю страну и каждого ее жителя. Это называется демографическая компьютерная агент-ориентированная модель, и на ней можно будет проверить, как отразится то или иное решение (ну, к примеру, будь модель создана раньше, на ней можно было бы протестировать пенсионную реформу или монетизацию льгот) на жизни людей.

О работе над российским искусственным обществом «Огоньку» рассказал научный руководитель ЦЭМИ, академик РАН Валерий Макаров.

— Неужели такое возможно и теперь управленческие эксперименты наши управленцы будут проводить не на живых людях, а обсчитывать ситуацию на компьютере?

— Для этого и создается модель. Я считаю, что управленческие эксперименты лучше сначала опробовать на искусственном обществе в виртуальном мире, а не на нас с вами.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Искусственное общество — это инструмент апробации управленческих решений. Мы давно занимаемся созданием моделей искусственных обществ. До сих пор строили такие модели для регионов России. Например, когда региональное правительство разрабатывает свои стратегии развития территории, всегда возникает необходимость проверить, насколько реалистичны поставленные задачи или способы их решения. И мы убеждались, что в некоторых регионах эти модели успешно помогали местным властям прорабатывать свои стратегии. Но, к сожалению, не все регионы этим пользовались. Мы, к примеру, много работаем с Вологодской областью, там чуть ли не каждый месяц проводят опросы, как люди относятся к власти в областном центре, в районных городах, в деревнях. И эти данные позволяют вовремя корректировать решения. А в Хабаровске ничего подобного не было. Когда принималось решение по губернатору, реальной ситуации не знали, не было информации, и никто не просчитал последствия. А сейчас развитие цифровых технологий позволяет ставить такие задачи в рамках всей страны. Мы строим демографическую модель уже, наверное, года три и сейчас где-то в середине пути — разрабатываем общероссийскую модель.

— Расшифруйте: что значит демографическая и агент-ориентированная модель?

— Главные действующие лица в этой модели — люди. Точнее, их виртуальные образы. У нас в стране 146 млн человек. Значит, мы должны создать в этой модели ровно столько личных кабинетов. Для этого нам нужна технология big data и мощнейший суперкомпьютер. Это «Ломоносов-2», который уже сейчас работает в МГУ. Кроме людей в нашей модели есть и другие экономические агенты — предприятия, учебные заведения, но главное — все-таки люди. Пока в личные кабинеты заносятся упрощенные образы людей, всего три-четыре показателя. Например, возраст, пол, профессия. Иногда добавляем вероисповедание, если человек верующий. Со временем будем добавлять информацию, чтобы «цифровой двойник» агента был более похож на реального человека. Также в нашей модели действуют двойники предприятий, университетов…

— А откуда эта информация?

Как оценивается качество управленцев в России

— Она есть в различных базах данных. Каждое крупное, среднее и малое предприятие уже давно обладает своей собственной интегрированной системой и вольно или невольно имеет своего цифрового «двойника». Есть базы данных в МФЦ, в МВД, таможенной, налоговой службах и других ведомствах. Есть данные Росстата, это для нас основной поставщик информации. Используем данные социологических служб. Все это находится в облачных хранилищах, и мы пользуемся этой информацией. Разумеется, в рамках правительственного задания на разработку демографической модели. Правда, правительство ставит перед нами задачу в очень обобщенном виде, а мы всю конкретику разрабатываем сами.

— Прорабатывались ли последние крупные решения, например о повышении налога на богатых, в вашей модели?

— Пока нет. Хотя именно для таких решений наша модель и предназначена. Такое решение власти, конечно, повлияет на поведение экономических агентов, получающих более 5 млн рублей в год. Когда будет введен этот налог, произойдет переток денежных средств. Как он будет происходить, что получится в результате, какие будут экономические последствия — этого пока никто не знает. Мы могли бы это просчитать. Но для получения точных результатов надо, чтобы модель была более подробной. Например, чтобы в ней были заложены психологические особенности поведения различных групп агентов, в том числе и тех, кто попадает под этот налог.

— А возможно в вашу модель заложить психологию? Будет ли наше российское искусственное общество иметь те же характерные особенности, что и реальное российское? Как в цифре воплотится наша нетерпимость к людям, которые думают по-другому, нервозная реакция на экономические инициативы, недоверие к власти, с одной стороны, и стремление к государственному патернализму — с другой?

— Да, безусловно, нам все надо учитывать. Но это настолько тонкие вопросы, что мы пока не понимаем, как их вставить в нашу модель. У нас есть некоторый набор действий, которые свойственны человеку под влиянием его желаний. Когда человек голоден, он идет к холодильнику, а если он еще и при деньгах, то в ресторан. Когда хочет спать — в постель. Надо понимать, что пока что наши компьютерщики все сложные вопросы упрощают вот до такого примитивного уровня. И мы с ними вынуждены соглашаться, потому что иначе застрянем на одном месте. А нам надо двигаться вперед. Но это важно знать, почему человек принимает те или иные решения. Мне как-то пришлось работать с выпускниками математических факультетов. Вроде бы они должны по окончании университета заниматься математикой, выбирать преподавательскую или исследовательскую деятельность. Нет, они все уходят в банки или в IT-компании, просто потому, что там сумасшедшие зарплаты. И эту достаточно сложную для компьютера мотивацию нам нужно закладывать в модель.

Сотрудник нашей лаборатории Виктор Истратов создает компьютерную модель человека, его задача — сделать ее максимально похожей на живого человека. Но для этого нужно ввести в модель чувства. Пока это набор из десяти чувств — любовь, страх, совесть, порядочность и т.д.

Я познакомил Истратова с заведующим лабораторией психологии общения МГУ Виктором Петренко. И вот как-то Истратов приходит очень расстроенный. Спрашиваю, что случилось. А он отвечает: Виктор Федорович назвал мне несколько сотен человеческих чувств, а у меня только десять… В этой сфере много интересного, но мы пока туда не углубляемся. И кроме того, мы пока не можем заложить в программу связь психологии личности и массовой психологии. Это тема будущих исследований.

— Может ли ваша модель просчитывать социальные конфликты?

— Федеральная служба охраны все время спрашивает, когда мы сможем тестировать управленческие решения на социальную конфликтность. Ведь это одна из задач ФСО. И мы готовы пойти навстречу, но у нас пока мало для этого информации.

Дело в том, что ФСО собирает ее, подобно Росстату, в полевых условиях. У ФСО есть «разведчики» в регионах, они проводят социологические опросы. Но эти опросы нерепрезентативные, опрашивают человек десять, а нужно сто, двести, иногда тысячу опросить. Успешная работа модели зависит от того, какая информация в ней заложена. Иногда при анализе данных понимаешь, что они взяты просто с потолка. Вообще, в разных регионах, как я уже сказал, власти по-разному собирают информацию и по-разному ею пользуются.

— Модели, которые создаются в других странах, одинаковые или разные?

— Моделей много, и они разные. И каждая модель выполняет определенные задачи, возникающие в той или другой стране. У нашего института хорошие контакты с Китаем. Мы с ним делаем расчеты по разным проблемам, например по торговым войнам с Америкой, к чему они могут привести. Есть опыт прогнозирования миграции китайцев на наш Дальний Восток. Китайские коллеги этим прогнозом остались недовольны. Дело в том, что мы рассчитали, что будет увеличиваться приток квалифицированных работников к нам. И этот вывод уже подтверждается реальными данными. Китайские товарищи очень забеспокоились, им не хочется отпускать своих образованных людей.

— Насколько для вас важна реакция политического руководства на результаты прогноза?

— Мы готовим инструмент, который может помочь при принятии управленческих решений. Как этот инструмент будут использовать — не наше дело. Мы просто помогаем руководителям не ошибиться, принимая решения.

— Выходит, вы создаете инструмент, который поможет решить какие-то насущные экономические проблемы, например слезть с нефтяной иглы, грамотно организовать импортозамещение и т.д.?

— Нет-нет, такие задачи не ставим и не решаем. Мы не можем давать советы, как надо действовать, как решать задачу. Мы лишь показываем, к чему тот или иной способ решения приведет.

— В российской экономике все большую долю занимают закрытые госкорпорации. Можно ли их деятельность смоделировать и оценить, насколько они эффективны?

Как ученые ищут модель работы с трудным российским прошлым

— Конечно. Госкорпорации — это один из способов управления экономикой, то есть способ решения поставленной задачи. Мы можем просчитать, к какому результату такой способ приведет. Но попытка решений экономических задач через госкорпорации была предпринята достаточно давно, наверное, уж лет четырнадцать-пятнадцать назад. И до сих пор неясно, как работает этот способ управления. Если нам такой вопрос поставят, мы будем искать ответ.

— Для вас как экономиста были ли какие-то откровения, когда вы начали изучать российское общество?

— Да, две вещи меня поразили. Первая — обилие прогнозистов. Сейчас прогнозы развития российской экономики готовят и Минэкономразвития, и ЦБ, и институт Гайдара, и Сбербанк, и экономические институты РАН, и аналитические центры при правительстве... Проблема не в том, что их много, что у них разные методики и результаты. А в том, что они не готовы к сотрудничеству друг с другом, они видят вокруг только соперников-конкурентов. Никто не хочет ни с кем поделиться, никто не стремится договариваться. Как при такой ситуации принимать решения? Или возьмем расчеты эпидемии коронавируса. Тоже нет недостатка в прогнозах. Только в нашем ЦЭМИ этим занимаются три группы. И каждая дает свой результат, свои графики. Представьте положение главы Роспотребнадзора Анны Поповой — она не знает, кого слушать. Потому что нет четкого согласованного прогноза. Никто точно не может сказать, будет ли вторая волна коронавируса и когда. Одни говорят — в августе, другие — осенью. Поэтому и решения властей получаются иногда очень противоречивые.

А вторая наша особенность… Мы очень плохо знаем самих себя, свою историю. Привыкли в этом обвинять молодежь, но я думаю, это ко всем возрастам относится. Мало кто знает, кто такой Леонид Канторович, единственный наш нобелевский лауреат по экономике. Да что там Канторович! Многие не знают, что Бородинское сражение было под Москвой, и туда можно на автобусе или электричке съездить. Незнание общества, в котором ты живешь,— это серьезный фактор.

Люди не в состоянии адекватно воспринимать действительность, не могут критически мыслить. И это может быть проблемой для создания демографической модели общества.

Мы создаем модель, в которой у каждого агента, цифрового двойника человека должны быть тонкие социально-психологические характеристики. Но они прорисовываются с трудом, пока видно, что мы в массе не способны договариваться и мало что знаем о себе и своем отношении к жизни.

— Можно ли с помощью вашей модели прогнозировать, каким будет наше общество в будущем? К чему мы идем?

— Это нас тоже очень интересует. В сентябре ожидается международная конференция, посвященная этой теме, я будут делать доклад. Если кратко, суть в следующем. Сегодня есть четыре основных вида человеческой деятельности: это промышленное производство, сельское хозяйство, интеллектуальная деятельность (управление, наука, культура, искусство) и критика (диссидентство). Со временем два первых вида будут полностью роботизированы, человеческие руки будут не нужны. Третий вид деятельности — интеллектуальный — очень расширится и станет доминирующим, он в значительной степени трансформируется в креативную деятельность. А четвертый вид, диссидентство, значительно сократится, но останется. Сейчас в мире обсуждается идея «гениального коллектива». Это вовсе не коллектив, состоящий из одних гениев. В коллективе у каждого должна быть своя роль. Один человек — креативный, предлагающий хорошие идеи. Второй — хороший исполнитель, воплощающий эти идеи в жизнь. А третий должен критиковать и говорить, что вот это и это плохо, в результате возникнут такие и такие проблемы. Отчасти наша демографическая модель и есть что-то вроде диссидентской критики. Я сейчас веду расчеты, при каких условиях и как будет меняться общество, как сужаются до обнуления два первых вида деятельности. И одним из следствий этого процесса будет перераспределение потоков людей. Они будут уходить из мегаполисов, и это повлечет за собой переформатирование многих отраслей экономики. Не обязательно всем ехать в деревню. Можно выбрать место по душе, где больше нравится. А необходимое профессиональное общение обеспечат цифровые технологии. Мы в этом уже убедились за время карантина.

— Приходится часто слышать, что наше общество потеряло способность к трансформации, а может только продуцировать свои травмы и обиды…

— Не соглашусь. Наша российская цивилизация столько претерпела разного в своей истории, но каждый раз спасалась. Мы всегда находим выход, даже в самой безнадежной ситуации… Думаю, нам всем хочется жить в таком обществе, которое занимает серьезное место на этой планете. Почему нет? Уровень креативности у нас высокий, уж не меньше, чем у других. Что-нибудь придумаем.