«В России оппозиции как таковой нет»

Один из лидеров российской внесистемной оппозиции, бывший депутат Госдумы Дмитрий Гудков рассказал “Ъ”, стоит ли в России ждать таких же протестов, как в Белоруссии, почему хабаровские митинги не нашли заметного отклика в Москве и надолго ли борцы с властью ушли в онлайн.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Это очень круто, что люди выходят в Хабаровске»

— Как вы считаете, могут ли протесты в России быть такими же массовыми, как в Белоруссии? Когда и при каких обстоятельствах это может случиться, если любой российский оппозиционер может легко сесть по «дадинской» или «экстремистской» статье, пару раз призвав сходить на митинг?

— Я думаю, что это точно произойдет в ближайшие четыре года, и протесты могут быть даже более массовыми. И мне кажется, что сейчас наши власти еще могут сделать правильные выводы из происходящего в Белоруссии.

— А что должно произойти в ближайшие четыре года?

— Пойдет накопление недовольства, и рано или поздно это выплеснется. Триггером может быть все, что угодно, тут не угадаешь. Это может случиться даже этой осенью или через год. Любые фальсификации, любые посадки оппозиционеров, любой разгон какого-то митинга.

— В Хабаровске протесты идут уже больше месяца. Есть ли вероятность, что их массово подхватят другие регионы?

— Это очень круто, что люди выходят в Хабаровске, но надо понимать, что лозунг «Верните Фургала» — локальный. Несколько лозунгов могли бы заинтересовать всю страну: например, вернуть губернаторские и мэрские выборы без всяких фильтров и прекратить переводить налоги в Москву. Это требование народа и власти на местах.

Раскол будет идти по трем линиям: борьба регионов за самостоятельность, борьба общества с полицейщиной и борьба за социальные права, потому что власть не помогает ни бизнесу, ни гражданам.

И когда эти векторы соединятся, будет уже массовый, серьезный протест, а не протест московской интеллигенции.

— Не кажется ли вам, что реакция внесистемной оппозиции на ситуацию в Хабаровске оказалась недостаточной, особенно в Москве?

— Если вы сейчас спросите, знают ли граждане России о протестах в Хабаровске, вы увидите, что почти все знают: это и есть как раз задача всех нормальных политиков и журналистов — рассказывать об этом в социальных сетях в обход государственной пропаганды. Но чтобы была серьезная поддержка этих протестов, нужен лозунг не «Верните нам Фургала». Просто надо понимать, что Фургал — это депутат от ЛДПР, который голосовал за «закон Димы Яковлева». Я не хочу бить лежачего, но, чтобы провести акции в его поддержку, надо объяснить многим москвичам, которые помнят, как голосовала прошлая Дума, почему нужно за него выходить. Или объяснить жителям Рязанской области лозунг «Судите Фургала в Хабаровске».

Я поддерживаю не Фургала, я не знаю, что там с ним было, и свечку не держал. Я поддерживаю граждан, борющихся за свой выбор.

— Почему тогда вы не проводите какие-то акции солидарности с Хабаровском, за свободу политического выбора или еще под каким-то более общим лозунгом, чтобы как-то подхватить эту волну?

— Я не чувствую волны, но думаю, что она появится чуть позже, ближе к выборам. Просто в период голосования по Конституции тоже была кампания «Нет!» («Открытая Россия» и столичные муниципальные депутаты призывали голосовать против поправок.— “Ъ”), но мы же увидели, что это мало кого волнует (на акции против изменения Конституции 1 июля и 15 июля в Москве приходили по несколько сотен человек.— “Ъ”).

— А почему известных оппозиционеров не было на акциях в защиту журналистов Светланы Прокопьевой и Ивана Сафронова, хотя год назад на акциях в поддержку Ивана Голунова их было много?

— Не знаю, я ходил на суд к Сафронову, к Прокопьевой в Псков не поехал — у меня была годовщина свадьбы, я не успевал. Но я ее поддержал: снялся во всех роликах, много писал об этом в соцсетях. Почему остальные не участвуют — не ко мне вопрос.

— Вы считаете, что прийти на суд слушателем эффективнее, чем провести пикет?

— Я считаю, что эффективнее организовать огромную, массовую акцию.

— Но ее нельзя организовать из-за коронавируса.

— Пока нельзя, а когда-нибудь будет можно. Я не считаю, что основная цель моей политической деятельности в том, чтобы каждый день ходить на пикеты. Я сидел сегодня и весь день монтировал ролик про Белоруссию — это тоже часть мой работы. У меня идут суды (с политическими оппонентами.— “Ъ”). Люди просят помочь с адвокатами, и я их состыковываю. Мы помогаем нескольким семьям политзаключенных. На суды по «Новому величию» я пять раз приезжал из Коломны, а ехать три часа с учетом пробок. Я уговариваю депутатов Госдумы внести новый проект амнистии. Я десятки обращений получаю ежедневно.

Люди думают, что известные оппозиционеры им чем-то могут помочь. А мы сами себя не можем защитить.

У Навального то же самое — у него миллион расследований. Это может быть важнее, чем один пикет. У Ильи Яшина свой муниципальный совет, Любовь Соболь делает целый канал на «Навальный Live». Кого-то вызывают в СКР, у кого-то обыски. Но я все равно поддерживаю любые законные акции. Причем несанкционированные — тоже законные по Конституции.

— Вы и другие лидеры внесистемных партий говорили, что надеетесь на протестную активность осенью. Откуда такое единодушие? И когда именно осенью?

— Осень — время, когда многие вернутся из отпусков и осознают, что работы больше нет или что они потеряли в доходах (из-за связанного с пандемией экономического кризиса.— “Ъ”). Осенью начнет принимать свои законы Госдума. Начинает бурлить жизнь. Я не утверждаю, что осенью точно что-то начнется, но появится больше поводов для того, чтобы люди что-то осознали. Если все же перенесут выборы в Госдуму, сделают их досрочными, пойдет другая движуха, связанная с допуском или недопуском кандидатов. Потом еще неизвестно, чем Белоруссия закончится.

«Нынешняя система не способна работать в дискуссионном формате»

— Нет ли у вас ощущения, что оппозиция и граждане живут как бы в параллельных реальностях? Оппозицию интересует большая политика, Конституция, права человека, а народу важнее благосостояние, образование, здравоохранение…

— Нет какого-то мифического народа и какой-то оппозиции. В оппозиции есть разные люди: для кого-то важны права и свободы, для кого-то — социальное благополучие. Но без равных прав и свобод не будет никаких зарплат, ведь не будет инвестиций, защиты собственности, рабочих мест и конкуренции.

— Что бы вы сделали, если бы пришли к власти сейчас?

— Во-первых, мы ограничили бы власть президента двумя сроками по четыре года, а значительную часть полномочий передали бы от президента парламенту. Второе — существенно изменили бы внешнюю политику. Нужно отказаться от военных авантюр, начать мирный диалог с Украиной при посредничестве Евросоюза, чтобы снять санкции с экономики. Нужно отменить все репрессивные законы, которые принимались с шестого созыва Госдумы. Мы должны создать систему, при которой налоги платит не работодатель, а гражданин, и он сам при этом выбирает, куда их направить.

Но сейчас в России оппозиции как таковой нет. Мы скорее диссиденты.

Оппозиция — это Демократическая партия в США. Вот эта оппозиция пришла на заседание Конгресса, когда Трамп предложил пакет мер поддержки для граждан в $900 млрд, и добилась, чтобы он вырос до $2,2 трлн. А мы что можем сделать, если нас не пускают на выборы? Мы можем рассказать об этом в соцсетях.

— Есть ли возможность у оппозиции выйти из информационного гетто, увеличить присутствие в медиа? Тот же председатель «Яблока» Рыбаков появляется на федеральных телеканалах.

— Вы думаете, меня не пытаются позвать? Пытаются. Правда, последнее время не зовут, потому что я всех жестко посылаю. Это мы им уже нужны, а не они нам. Нет никакого информационного гетто, мы живем в XXI веке. Если ты хочешь что-то сказать миру, тебе не нужно получать разрешение в администрации президента, ты опубликовал это — и все, кому нужно, это узнали. Цитируемость, узнаваемость, рейтинг — это все само по себе не нужно. Какой смысл, что у Гудкова в округе было 30–40% поддержки, если его не пустили на выборы?

К тому же участие в программах на федеральных каналах — это убийство своего имиджа в глазах сторонников, да еще и будешь выглядеть идиотом в глазах телезрителей.

— Может ли внесистемная оппозиция прекратить внутренние конфликты и объединиться? Стремитесь ли вы к этому сами и почему это не получается?

— Я к этому всегда стремился, и когда это удавалось сделать, были результаты. Например, таким процессом объединения было создание координационного совета на Болотной. Когда были муниципальные выборы (в Москве в 2017 году.— “Ъ”), я всех старался объединить: мы поддержали и Яшина (стал главой округа Красносельский.— “Ъ”) с командой, и сторонников Навального, и «Яблоко», и ПАРНАС, и часть от КПРФ — была такая синергия. И так же было на выборах в Мосгордуму в 2019 году.

— Но конфликты все же не дают вам объединиться.

— Что значит объединиться? В одну партию? Мы не объединимся (из-за идеологических разногласий.— “Ъ”). Но на коалицию перед выборами я настроен.

— Чья сторона вам ближе в интернет-противостоянии Алексея Навального с журналистами из-за ареста Ивана Сафронова (в июле господин Навальный назвал бывшего корреспондента “Ъ”, обвиняемого в госизмене, «бессмысленным журналистом», ставшим пиарщиком Роскосмоса. В ответ на это журналист «Медузы» Иван Голунов заявил, что публикации самого господина Навального базируются на заметках журналиста Сафронова, хотя политик это в целом отрицает.— “Ъ”)?

— Вы меня втягиваете в конфликт, но это бессмысленно, можете не пытаться. Даже если кто-то из моих союзников не прав, я предпочитаю не обращать внимания, потому что все равно придется работать и сотрудничать. Я дипломат.

— Существуют ли у вас непубличные каналы коммуникации с органами власти?

— У меня есть знакомые, через которых можно получить какую-то информацию: чиновники, депутаты и сенаторы, бывшие и действующие. Но это не уровень принятия решений. А в чем проблема достучаться до принимающих решения? Просто написал в блог, и это попало на стол куда надо.

— У вас самого нет желания наладить контакт с администрацией президента?

— Это бессмысленно: что я могу предложить им, а что они мне? Они мне могут предложить заткнуться и встать в строй на какую-то десятую позицию. А зачем мне это? Депутатский мандат, что ли, нужен? Депутат получает 300 с чем-то тысяч рублей — это, может, и много, но я же в политику пошел не ради денег. Принять меня с моей позицией не смогут, это просто невозможно. Если они сейчас позвонят и предложат обсудить законопроект — я обсужу. Был этап, когда я им свое мнение высказывал, а мне в ответ: «Зачем вам это надо?» Нынешняя система не способна работать в дискуссионном формате. Ну что, сложно выпустить ребят, осужденных по «московскому делу»? Нет, просто кто-то не хочет ссориться с силовиками, которые принимали такое решение. Это не потому, что наверху сидят одни людоеды, нет. Но система остановилась, она уже не функционирует.

Интервью взял Владимир Хейфец