Примечательный диспут состоялся в Европе на рубеже XV и XVI веков. Спорили, обмениваясь публикуемыми письмами, два великих мыслителя — Эразм Роттердамский и Мартин Лютер. Естественно, о высоком, в самом прямом смысле — о божественном промысле. Точнее, о соотношении предначертанного свыше со свободой воли человека. Сама постановка вопроса, по сути, и была интеллектуальным Возрождением. Лютер как богослов выступал за то, что воля человека свободна в границах, заданных божьим промыслом. Эразм как философ, склонный к парадоксам, доказывал, что в этом случае свободы воли нет вовсе, а такого не может быть, потому что в противном случае божий промысел оказывается недопустимо приниженным.
Когда-то, прочитав письма, я был уверен, что все прогрессивные силы феодального общества должны были сплотиться вокруг идей Эразма. Лютер, считал я, был неправ, именно подкрепленный его авторитетом отказ от свободной воли и привел к тому, что в когда-то вольном городе Женеве при другом деятеле Реформации Жане Кальвине состоялось последнее в Европе сожжение на костре — за ересь, то есть за слишком, по мнению Кальвина, свободную волю. Теперь мой романтизм повыветрился, и, примерив старую дискуссию на современное российское право и его применение, я на стороне Лютера.
Нет, я не стал кальвинистом и не вступил в тоталитарную секту. Я просто знаю, что как налогоплательщик буду гораздо лучше защищен, если свобода воли правоприменителей будет четко ограничена волей более высокого порядка — лучше всего, текстом закона. Когда Россия приступала к строительству того, что, как тогда считали, станет правовым государством, отправные точки были ясны и казались четкими. Например: разрешено все, что не запрещено. На практике вышло сложнее, точки превратились в корявые запятые.
Вот и Шахновский полагал, что разрешено все, что не запрещено — он ведь использовал для снижения налогов вполне легальные схемы. И пока просчитался. Не он, кстати, первый. Первым из известных мне персонажей российской истории выдвинул в свою защиту тезис, ставший популярным только почти полтора века спустя, тобольский прокурор Жемчужников. Было это в самом конце 1861 года, когда в тобольскую тюрьму за причастность к распространению знаменитой прокламации "К молодой России" был посажен поэт Михаил Михайлов. Политзаключенные были в диковинку, и Михайлов встретил в Тобольске радушный прием. Там даже стало модным приглашать его на обеды. Когда до столицы дошло известие, что осужденный обедал (и не в каземате) с тобольским прокурором, терпению царя пришел конец. Было расследование, прокурор Жемчужников защищался изобретательно: "Если закон чего-то не запрещает, то, значит, дозволяет". Александр II, прочитав это место в отчете, сделал пометку: "Это прокурор!" Тогда это было осуждением. Сейчас такой прокурор России был бы нужен.
Он наверняка иначе, чем его нынешние коллеги, разрешил бы вопрос, где проходит грань между легальной, принятой во всем мире оптимизацией уплаты налогов и нарушением закона. Генпрокуратура на такой вопрос, поступивший из Совета федерации, ответила ссылкой на знаменитое решение Конституционного суда от 27 мая 2003 года. Оно знаменито двойственностью: с одной стороны, он по-лютеровски решил, что "запреты и иные установления, закрепляемые в законе, должны быть определенными, ясными и недвусмысленными". С другой — по-эразмски оставил в силе положение статьи 199 УК РФ об уголовной ответственности, в том числе и за "иные способы" уклонения от налогов, сочтя, что способы, перечисленные в статье перед "иными", не оставляют сомнений: речь идет об "умышленных деяниях, направленных на избежание уплаты законно установленного налога в нарушение закрепленных в налоговом законодательстве правил". Суд, правда, вынес решение применительно к юридическим лицам. Поэтому в ответе Совету федерации прокуроры выбрали место не из постановляющей, а из предваряющей части решения судей.
Звучит оно так: "Составообразующим (определяющим состав преступления.—'Власть') может признаваться такое деяние, которое совершается с умыслом и направлено на избежание уплаты налога в нарушение установленных налоговым законодательством правил". На этом основании прокуроры усматривают тот самый злой умысел в самом факте уменьшения уплаты налогов. То есть оптимизация налоговых платежей — синоним преступления. Между тем в том же решении того же суда говорится прямо противоположное, чего прокуроры, естественно, предпочитают не замечать. Конституционный суд считает "недопустимым установление ответственности за такие действия налогоплательщика, которые хотя и имеют своим следствием неуплату налога либо уменьшение его суммы, но заключаются в использовании предоставленных налогоплательщику законом прав, связанных с освобождением на законном основании от уплаты налога или с выбором наиболее выгодных для него форм предпринимательской деятельности и, соответственно — оптимального вида платежа".
Прокуроры, таким образом, по существу ревизуют решение Конституционного суда, а это значит, что они настаивают на свободе своей воли даже вопреки воле высшей. Они куда радикальнее Эразма, Кальвин бы точно сжег их на костре, но налогоплательщику от этого не легче.