«Мы живем в эпоху чистки банковской системы»

За последние пять лет привлечение к субсидиарной ответственности для банковского сектора из исключения стало правилом, а суды часто смешивают противоправное поведение с обыкновенным бизнес-риском. «Скрытый геноцид квалифицированных топ-менеджеров» — так называет эту тенденцию Павел Хлюстов, управляющий партнер адвокатского бюро «Павел Хлюстов и Партнеры». О том, почему выжить на рынке кредитных организаций становится все сложнее и как грядущие законопроекты повлияют на и без того непростое положение банковского топ-менеджмента, он рассказал “Ъ”.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— В условиях распространения в нашей стране коронавирусной инфекции бизнес оказался в непростых условиях. Расскажите, пожалуйста, как вы поддерживали своих клиентов во время пандемии.

— Сейчас всех пугают второй волной пандемии и новыми карантинными мерами. Уверен, что ничего похожего на то, что творилось весной, уже не повторится. И дело здесь не в разработке вакцины или улучшении медицинской инфраструктуры. Проблема в том, что аналогичные карантинные меры растопчут нашу экономику на всех этажах: от микропредприятий до крупнейших компаний. Даже если эпидемиологическая ситуация ухудшится, пойти по весеннему карантинному сценарию уже не удастся. Возможны лишь точечные меры.

В целом наши клиенты прошли опасный период без серьезных потерь и уже находятся на пути к восстановлению. Нередко мы оказывали им не только юридическую, но и психологическую поддержку. Антиковидное законодательство перекроило привычный ход вещей, но иногда простой человеческий совет оказывается намного ценнее любых юридических консультаций. Поэтому помимо стандартной юридической работы мы исходили из того, что клиенты должны чувствовать не только наш профессионализм, но и человеческие качества.

— В течение последних нескольких лет Центральный банк РФ ведет последовательную политику отзыва лицензий на осуществление банковских операций. Какие банки сегодня находятся в зоне риска?

— В настоящее время около 350 российских банков находятся в процедуре банкротства. Это почти половина от общего числа действующих банков — их сейчас порядка 380. Даже неспециалисту понятно, что такое соотношение не является нормальным. А если вспомнить, что всего десять лет назад общее количество действующих банков превышало 1 тыс., становится ясно, что мы живем в эпоху чистки банковской системы. Вероятно, что по итогу чистки их останется не более 250–300 на всю страну — все остальные либо ликвидируются добровольно, либо лишатся лицензии.

Этому способствует не только чья-то рука — экономическая и юридическая системы построены таким образом, что выжить на банковском рынке стало практически невозможно. Многие игроки испытывают дефицит ликвидности — виной тому как общий экономический кризис, так и действующая долгие годы модель страхования вкладов, перераспределившая поток малого бизнеса в крупные банки. Само же банковское законодательство настолько строго и одновременно размыто, что практически любой банк можно упрекнуть в нарушениях, позволяющих лишить его лицензии. И банкиры, и регулятор прекрасно это понимают. Только крупные игроки и банки с госучастием чувствуют себя спокойно. В связи с этим не стоит удивляться, что даже банки из топ-50 потеряли лицензии, а многие их клиенты остались ни с чем.

— Удается ли в суде привлечь руководителей банка к субсидиарной ответственности по преднамеренным банкротствам? Каковы основные проблемы правоприменительной практики в этом направлении?

— За последние пять лет привлечение к субсидиарной ответственности для банковского сектора из исключения стало правилом. Почти каждое дело о банкротстве банка заканчивается тем, что кого-то из контролирующих лиц привлекают к субсидиарной ответственности или взыскивают убытки. По требованию АСВ руководители и владельцы банков с завидной постоянностью привлекаются судами к ответу за многомиллиардные дыры в балансе — не спасают даже многоуровневые схемы, скрывающие бенефициаров. Суды перестали бояться «прокалывать корпоративную вуаль» и стали менее требовательны к стандартам доказывания.

При этом в судебной практике начинает складываться неприятная тенденция. По закону привлечь к субсидиарной ответственности можно лишь в случае наличия вины лица, чье поведение привело к возникновению неоплатных долгов компании. То есть это должны быть умышленные или неразумные управленческие решения, причинившие ущерб компании и кредиторам. Однако иногда суды смешивают такое поведение с обыкновенным бизнес-риском, что фактически приводит к имущественной ответственности не за виновные действия, а за сам факт осуществления не приведшей к успеху банковской деятельности.

Я называю такую субсидиарную ответственность «скрытым геноцидом квалифицированных топ-менеджеров». Профессионалы, которые в будущем могли успешно руководить, получают волчий билет и пожизненный финансовый балласт. Если смотреть объективно, то не знаешь, когда было больше пользы — когда субсидиарная ответственность вовсе не работала или когда она начала функционировать чрезмерно. При этом нельзя сказать, чтобы даже кредиторы чувствовали пользу от сложившейся ситуации. Получить заветный судебный акт стало легче, но исполнить его совсем непросто: существенная часть привлеченных либо вовсе не располагает дорогостоящим имуществом, либо надежно спрятала его за пределами нашей Родины.

Схожая практика начинает формироваться и в отношении исков о взыскании убытков с лиц, ранее владевших банками, подпавшими под санацию. Центральный банк докапитализировал их, получив над ними контроль, а теперь пытается возместить ущерб за счет предыдущего руководства и собственников. В конце августа Арбитражный суд Москвы удовлетворил первый иск и взыскал с руководства и собственников Московского индустриального банка рекордные 198 млрд руб. Если вышестоящие суды согласятся с решением, высока вероятность, что похожий исход ждет и другие дела. Сейчас ЦБ предъявило аналогичные иски к лицам, ранее контролирующим банк «Открытие», Промсвязьбанк и Азиатско-Тихоокеанский банк.

— Насколько сегодня актуален вопрос привлечения топ-менеджеров и акционеров банков к уголовно-правовой ответственности?

— У нас трудно кого-то удивить тем, что уголовное преследование — это не столько элемент правосудия, сколько механизм, стимулирующий погашение неоплатных долгов. Странно, если бы аналогичная участь миновала представителей банковского сектора. Я не говорю о том, что все те банкиры, кто подвергся уголовному преследованию, являются святыми — естественно, это не так. Но практика показывает, что возбуждение уголовных дел против руководства и собственников лопнувшего банка является «обязательной» частью программы. Любая нестандартная сделка или решение могут быть истолкованы так, чтобы начать уголовное преследование. А дальше, если подозреваемые не начнут погашать долги банка из своего кармана, могут последовать арест имущества и избрание меры пресечения.

Интересно заметить, что в отношении банкиров уголовные дела, как правило, возбуждаются как по статье о преднамеренном банкротстве (ст. 196 УК РФ), так и о мошенничестве и растрате (ст. 159, ст. 160 УК РФ). Уголовно-процессуальное законодательство содержит строгий запрет на избрание в отношении подобных обвиняемых такой меры пресечения, как взятие под стражу. В отношении этих лиц можно избрать лишь домашний арест, ведь инкриминируемые деяния вытекают из предпринимательской деятельности. Исключением являются только те случаи, когда ранее избранная мера пресечения была нарушена или обвиняемый скрывался от следствия. Но даже эта элементарная гарантия не соблюдается.

К примеру, в феврале Тверской районный суд Москвы отправил в СИЗО ряд бывших руководителей Инвестбанка, обвиняемых в преднамеренном банкротстве. Лишь спустя три месяца, проведенных ими в СИЗО, Московский городской суд переместил их под домашний арест — и это еще благополучный исход, учитывая, что вину в предъявленном обвинении они не признали. Обычно суды не склонны изменять ранее избранную меру, если обвиняемый не признает вины. Заточение в СИЗО — это еще один элемент психологического давления: «Хочешь сидеть дома — признавайся». А если признался, то уже никого не интересует, совершал ли ты преступление на самом деле — изволь получить срок.

Иногда такое психологическое давление является единственной надеждой следствия, ведь расследовать преступления в банковской сфере крайне сложно. Это многоэпизодные дела, требующие работы с большим количеством доказательств и свидетелей. К тому же именно в банковском секторе встречаются одни из самых сложных финансовых инструментов российской экономики. Зачастую не только следователь, но и эксперт, которому следствием поручено проведение экспертизы, не может до конца разобраться во всех хитросплетениях. Поэтому неудивительно, что признание вины становится «царицей доказательств».

— А какие тенденции по этому направлению позволяет выделить анализ правоприменительной практики?

— Мало кто знает, что сейчас в Госдуме рассматривается законопроект, серьезно ухудшающий положение всех руководителей банков, являющихся потенциальными банкротами. Одним из субъектов законодательной инициативы выступила депутат Ирина Яровая. Сейчас для того, чтобы признать банкротство криминальным и привлечь виновных к ответственности по специальным «банкротным» составам (ст.ст.195–197 УК РФ), необходимо доказать существование ущерба для кредиторов. Такой ущерб должен находиться в прямой причинно-следственной связи с инкриминируемыми обвиняемому действиями. Но в силу специфики и сложности банковского дела это не всегда просто, а иногда и невозможно.

В отношении финансовых организаций законодатель хочет упростить работу следствия, превратив материальный состав преступлений в формальный. То есть если предложенный законопроект будет принят, следователю достаточно будет доказать сам факт противозаконных действий банкира вне зависимости от того, привели они непосредственно к материальному ущербу кредиторов или нет. Работа следователя облегчается, а положение банковского топ-менеджмента отягчается: уголовное давление на менеджмент и владельцев обанкротившихся банков, несомненно, возрастет, дела станут возбуждаться и расследоваться намного легче и быстрее, а вероятность вынесения обвинительного приговора существенно повысится.

— АСВ долгие годы подвергалось критике за неэффективный поиск денег сбежавших банкиров. В феврале заместитель главы ведомства Андрей Мельников заявил, что АСВ наймет сторонние компании для поиска денег ликвидируемых банков. Насколько новая схема изменит ситуацию?

— Если АСВ, не затрачивая собственные средства, привлекает для поиска активов профильные компании, готовые работать за гонорар успеха, то в этом нет ничего плохого. АСВ экономит деньги и получает квалифицированную помощь, а компании имеют возможность получить повышенную норму прибыли за хорошую работу. Главное, чтобы процедура отбора таких компаний была прозрачна, а сами они не имели конфликта интересов. В противном случае мы получим ситуацию, когда активы в действительности ищут не для конкурсной массы, а для себя. Здесь есть почва для больших злоупотреблений — удобно прикрываться благой целью и названием влиятельной госкорпорации, а в действительности решать свои финансовые вопросы. Этого допускать нельзя.

Интервью взяла Юлия Карапетян