Сегодня пройдут первые похороны жертв теракта в московском метро 6 февраля. Тех, кого в Лефортовском морге уже опознали родственники. Среди людей, разыскивающих своих близких, у морга находился специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН.
В небольшой толпе перед Лефортовским моргом все время звонили мобильные телефоны, потому что пропавших без вести, погибших и раненых ищут всей семьей. Я стоял и слушал: "Нет, еще нет, в двенадцать обещали вынести список".
"Подожди, не кричи, я еще ничего не знаю. Она может лежать в больнице без сознания".
"Алло... Да... Нет, слушай, извини, я точно не смогу прийти к тебе на свадьбу",— молодой человек, которого звали на свадьбу, не объяснял по телефону, почему именно он не может прийти.
У дверей морга дежурили два милиционера, они были тихие и предупредительные и просили еще немного подождать. Если кто-нибудь в толпе начинал плакать или валился в обморок, к нему подходили две молодые женщины и заводили сочувственный разговор. Они потихоньку спрашивали, кто пропал без вести, всюду ли уже искали, кроме морга. И люди переставали плакать и начинали что-то этим молодым женщинам рассказывать. Что-то довольно бессмысленное, про аспирантуру, про цвет куртки. А эти молодые женщины кивали, и слушали, и сами, казалось, готовы были заплакать, но не плакали. Они были психологами.
В двенадцать из дверей морга вышел следователь или начальник следователей, он был в штатском и не назвался. Он стал читать список. Этот список не был списком опознанных и точно мертвых людей, он был списком документов, найденных на месте взрыва. Кто-то в толпе сказал, что не все в этом списке обязательно мертвы. Теоретически возможно, что какие-то документы из этого списка были потеряны ранеными, когда их выносили. Но это было слабое утешение и слишком теоретическое. Я должен сказать, что среди этих документов, владельцы которых вероятнее всего погибли, среди паспортов, пропусков и аспирантских билетов фигурировал еще школьный дневник ученика девятого класса.
Следователь читал список, и когда он дошел до буквы С и прочел очередную фамилию, рядом со мной в толпе мужчина хлопнул в ладони, вскрикнул и упал на колени, так, как будто это была не фамилия, а выстрел. Он стоял в снегу на коленях и плакал, его подняли под руки. Мне кажется важным сказать, что человек этот в снегу на коленях был кавказец, а фамилия была совершенно русская.
Если на фамилию, названную следователем, кто-нибудь отзывался, следователь зачитывал имя, отчество и адрес. Если они совпадали, то следователь описывал вещи, найденные на месте взрыва:
— Сумка кожаная черная, мобильный телефон Nokia, кожаный кошелек, полторы тысячи рублей, паспорт.
— Да, у нее была такая сумка,— отвечал человек в толпе.— И такой мобильный.
— Сейчас я посмотрю,— следователь листал бумажки.— Это эпицентр взрыва, вам надо посмотреть фотографии, но это будет нелегко.
Тех, кто нашел в списке фамилии своих близких, пускали внутрь и показывали им фотографии погибших. Там внутри тоже были психологи. Тем, кто узнавал своих близких по фотографиям, следовало идти оформлять документы, но никто не знал толком, куда идти и как оформлять. Люди, опознавшие погибших родственников по фотографиям, просто выходили на улицу, плакали или звонили по телефону.
Следователь иногда скрывался за дверью, а потом выходил снова. Однажды он вышел вместе с заместителем прокурора Москвы Владимиром Юдиным. Господин Юдин сказал:
— Я зампрокурора Юдин. Я прошу вас понять, что нам понадобится немножко много времени, потому что опознание проводить трудно, и главное — избежать ошибок.
Его сразу окружили и стали кричать:
"Почему по горячей линии никто не отвечает?!" (Это была неправда.)
"Почему в больницах говорят, что у них все опознаны?! Я офицер Российской армии, я имел дело со взрывчаткой, человек после контузии даже в сознании месяц еще не может сказать, кто он".
Многие из присутствовавших на разные лады пытались втолковать господину Юдину, что наверняка в больницах есть много неопознанных раненых, что надо как-то разрешить родственникам пропавших без вести приходить в реанимационные отделения и искать там или хотя бы сообщить, сколько неопознанных пациентов лежит в больницах. По сведениям господина Юдина, ни в одной из московских больниц не было неопознанных пациентов.
— Почему вы не опубликуете списки всех пациентов во всех больницах?! — кричал господину Юдину человек лет сорока.
— Как вы хотите, чтобы я их опубликовал?
— По телевизору покажите! В такой-то больнице столько-то неопознанных, чтоб люди могли ездить! Или по телевизору надо "Аншлаг" показывать вместо списков?
Когда господин Юдин уехал, следователь увидел у ворот морга нескольких фоторепортеров и сказал:
— Если съемки будут вестись, я сюда не смогу выходить. Объясняю чисто по-человечески.
И родственники погибших оглядывались на репортеров и говорили:
— Совести нет. На людском горе они себе карьеру делают.
Список подошел к концу, но многие люди, стоявшие у дверей Лефортовского морга, не услышали фамилий своих близких. Этим людям следователь сказал, что они должны поехать в Балакиревский переулок, дом 23. Там управление по расследованию бандитизма. Там большая группа следователей, и следователи эти опрашивают всех, у кого родственники пропали без вести. Надо рассказать там следователю об особых приметах пропавшего. Во что был одет, может быть, родимые пятна, кольца, украшения какие-нибудь, какие-нибудь мелочи, по которым можно опознавать фрагменты тел.
В половине второго к воротам подъехала машина, из нее выбежал мужчина лет пятидесяти и бросился к дверям морга. Он сказал:
— Дайте, у меня там дочь.
Милиционеры хотели было не пускать его, но стоявший рядом молодой человек сказал милиционерам:
— Пустите, у него там дочь, я ее опознал, это мой отец.
Часам к двум возле дверей морга оставалось человек десять. Они точно знали, что их пропавших родственников в списках нет. Но они не уходили и спрашивали следователя:
— Вы ведь не уйдете?
Он говорил:
— Я никуда не уйду, я даже обедать не пойду, я здесь.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН