Художник как знаток

В Музее истории российской литературы им. Даля (бывший Гослитмузей) открылась первая в истории выставка, посвященная едва ли не самому загадочному среди московских коллекционеров начала ХХ века Илье Остроухову. Картины, фотографии и архивные материалы воссоздают судьбу просвещенного барина с тонким вкусом, который, к счастью, не увидел финальной катастрофы своего детища.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Алексей Мокроусов

Порой смерть — как, где она происходила, какие обстоятельства царили вокруг — говорит о судьбе человека не меньше, чем его жизнь.

Смерть Ильи Семеновича Остроухова (1858–1929) выглядит мирной — он скончался в центре Москвы, в собственном доме в Трубниковском, который при его жизни стал музеем иконописи и живописи и носил его имя. Остроухов был директором самого себя — судьба вроде бы справедлива к владельцу огромной коллекции русской и европейской живописи, от Дега и Ренуара до Поленова, Репина и Серова (40 живописных работ только трех последних) и фантастическую по качеству подборку икон.

Многие из сокровищ Остроухова выставлены сейчас в его доме в Трубниковском — картины и рисунки Брюллова и Серова, Куинджи и Сурикова, Поленова и Левитана, иконы и мебель предоставили Третьяковка и Абрамцево, музей в Поленове и фонд Валентина Серова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Купец-академик, музыкант-любитель и «верховод пейзажа», завидно женившийся на дочке богатейшего чаеторговца Боткина — кем только не выглядел в глазах современников сын елецкого купца-мукомола! Художник и общественный деятель, коллекционер и музейный начальник — Остроухов многолик и вездесущ, говорят, ни одна работа на московском арт-рынке начала века не проходила мимо него.

Третьяков именно Остроухова хотел видеть после себя во главе галереи, ради этого тот стал гласным Московской городской думы (одно было связано с другим) и занимался делами галереи вплоть до 1913 года, это было едва ли не лучшее время с точки зрения пополнения коллекции.

Остроухов часто настаивал на покупке современного искусства, которое сам при этом не всегда любил, и это один из многих связанных с ним парадоксов.

Именно Остроухов открыл Матиссу во время его поездки в Москву красоту древнерусского искусства, показал ему не только свою коллекцию икон, но и другие собрания; Матисс подарил ему картину, но Остроухов не решился повесить ее на видном месте. Вероятно, на его вкус влиял собственный художественный опыт — он сам занимался живописью, стал даже академиком Императорской Академии художеств в 1906 году. Официальное признание, как всегда в России, запоздало, к этому времени Остроухов уже практически забросил занятия живописью и, хотя позже вернулся к мольберту, расцвет его творчества пришелся на 1890-е, когда он выставлялся у передвижников, а его пейзажи покупал Третьяков. Самый знаменитый, «Сиверко», тот приобрел еще до открытия выставки. Многие считают Остроухова автором одной картины, зато какой! «Сиверко» — это название северного ветра — ставили в один ряд с полотнами Левитана и даже ценили выше, считая квинтэссенцией русского пейзажа — картину показывают в первом зале выставки. Бенуа назвал «Сиверко» «драгоценным явлением в русской живописи», Сергей Маковский видел в авторе «новую силу и новое, освобождающее веяние красоты».

Такие оценки нравились художнику, не раз, видимо, жалевшему о собственной разносторонности. «Остроухов — это амальгама высоких противоречий,— писал критик Абрам Эфрос.— В нем был сплав центробежных тенденций. Ригоризм общественного человека в нем уживался со своеволием индивидуалиста <…>. Он делал замечательные открытия, тончайшие атрибуции — и делал классические ошибки, которые войдут в историю собирательства». Среди ошибок — совет Дмитрию Щукину избавиться от «Аллегории веры» Вермеера Делфтского. Остроухов считал автором малоизвестного голландца, потому отдал его Щукину, а затем настаивал на дальнейшей продаже; Щукин уступил, настолько был силен авторитет оппонента, не зря его в Москве все звали просто «Илья Семенович» — сразу было понятно, о ком речь. Позже Щукин горько сожалел об отъезде «Аллегории» в Гаагу. К стенаниям, дескать, оставил бы, у России оказался Вермеер, отнесемся скептически, в эпоху распродаж из советских музеев на рубеже 30-х картину наверняка увезли бы в Америку, где она очутилась сегодня. Принудили к продаже икон и самого Остроухова. Его положение в собственном музее было шатким, постоянно хотели уплотнить, приходилось обращаться к Луначарскому, самому выкупать билеты, имитируя высокую посещаемость (хотя среди гостей был и Вальтер Беньямин, немецкий философ, один из самых влиятельных философов культуры XX века), но это не спасло. Сразу после смерти Остроухова музей, считавшийся филиалом Третьяковки, расформировали, сокровища разделили между другими музеями, вдову выселили в подвал, а само имя Остроухова едва не забыли. Вот и собирай после этого на благо любимой родины.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Говорит Ольга Залиева, куратор выставки:

— Остроухов был из семьи среднего достатка, отец обеспечивал ограниченно, денег не жалел только на образование. На выставке есть письмо Нестерова 1888 года, тот желает Остроухову разбогатеть в новом году — «мы поехали бы за границу!» Но коллекционерами рождаются, коллекционерский, «дефектный ген», как его называют, в крови. Остроухов коллекционировал всегда и все подряд, он просто не мог ничего выбросить. В детстве интересовался изучением природы, собирал птичьи гнезда и яйца. И позднее увлекался многим, кажется, что разбрасывался, выставка не случайно названа «Художник, коллекционер, музейщик», это не просто три ипостаси Остроухова, сферы его деятельности, он не занимался всем одновременно. Если им овладевала страсть, предыдущее отходило на второй план. Он всегда оставался художником, но это не было главным, хотя писал и в 20-е, когда появилось время, довольно неплохо продавал новое, сразу покупал иконы в коллекцию, которая уже была государственной. Многих расстраивает, что Остроухов не оставил трудов по древнерусской иконописи, в которой был настоящим специалистом, к нему постоянно обращался Грабарь. Но страсть коллекционера заслонила все.

— После революции ему оставили две комнаты в доме-музее, но после его смерти вдову из них выселили — без пенсии?

— Она хлопотала о пенсии, но безуспешно. Возможно, проблемы были связаны с тем, что вдову, как и Остроухова, лишили избирательных прав. Когда вывозили коллекцию в Третьяковку, почему-то вывезли и ее личное имущество. Часть мебели вернули, за огромную библиотеку выплатили какую-то компенсацию. Сохранились письма, где она рассказывает о нечеловеческих условиях существования в последние годы в крохотной, не приспособленной для жилья комнатке рядом с кухней; та находилась в подвале.