«Заставляют больного на локтях лезть в брюхо коровы»

Российские специалисты прогнозируют, что пандемия коронавируса может спровоцировать вспышку эпидемии, в прошлом уносившей ежегодно миллионы жизней только в Европе. В 1865 году французский врач Жан-Антуан Вильмен впервые доказал, что туберкулез — заразная болезнь. Однако ни его исследования, ни открытие возбудителя туберкулеза — палочки Коха — не уменьшили ни распространения инфекции, ни числа зараженных. Больных пытались лечить самыми разнообразными способами вплоть до самых чудовищных и убийственных. В то время как наиболее простой и эффективный способ борьбы с этой болезнью оставался невостребованным.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«По полрюмки росы с ромашки»

Столетиями под диагнозом «чахотка» скрывалась не только болезнь, известная теперь как туберкулез легких, но и десяток других заболеваний. В 1794 году Словарь Академии Российской описывал чахотку как «болезнь продолжительную, рождающуюся от чирья в легком, печени и селезенке, от коей сохнут, истощаются помалу жизненные силы».

Заболевали чахоткой обитатели и хижин, и дворцов. Так, в 1781 году в 22-летнем возрасте от нее скончалась жена бывшего фаворита Екатерины II светлейшего князя Г. Г. Орлова. В 1819 году от этой болезни умерли министр внутренних дел О. П. Козодавлев и архиепископ Московский и Коломенский Августин. В 1844 году от скоротечной чахотки скончалась 19-летняя великая княгиня Александра Николаевна, младшая дочь императора Николая I. Туберкулез не обходил стороной царскую семью и в последующие годы. 22 мая 1880 года от него умерла императрица Мария Александровна, а в 1899 году — брат Николая II великий князь Георгий Александрович.

При этом многие врачи конца XVIII — начала XIX века были убеждены, что остановить развитие чахотки можно «единственно соблюдением благоразумного рода жизни». Так, профессор патологии и терапии в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии Ф. К. Уден в 1818 году наставлял:

«Природная нежность и слабость сложения требует подкрепления сил, доставляемого хорошею пищею, покоем, умеренным движением, удалением всяких сильных страстей, избегая при том вредных положений тела, вредных занятий, сидячей жизни, нощного бдения, непомерного танцованья и т. п. Таковым людям ничто не бывает столь полезно, как медленное качание в удобной карете; пешеходство, верховая езда, танцованье, фехтованье редко оказывают хорошее действие…»

Но, конечно, прибегали и к лечению лекарствами. Кровохаркающим прописывали «6 гранов опия, 12 гранов камфоры и 16 гранов златоцветной серы», «1 унцию селитры, разведенной во французской водке», «слизистое питье с галлеровой кислотой», «шоколат, приготовленный из салепного корня, камеди и поджаренного сарачинского зерна (риса.— "История") с сахаром» и еще десятки вариантов настоек, чаев и декоктов — отваров трав. Рекомендовали сосать лед или пить ледяную воду. Ставили к груди, спине, пяткам «кровососные банки» и прикладывали между плечами «нарывной пластырь». Все это ничуть не помогало и только подрывало авторитет медицины.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Докторам тогда не верили,— рассказывал о быте и нравах в России начала XIX века художник Н. С. Матвеев.— Поэтому от неизлечимых болезней, например от чахотки, лечились у знакомых. Шишков (адмирал, министр народного просвещения— "История") так вылечил одну даму: велел ей принимать угольный порошок в воде и каждое утро по полрюмки росы с ромашки. Росу собирали для нее крепостные люди».

Правда, дама эта страдала скорее от скуки и дефицита внимания, а не от чахотки.

Не зная истинных причин этой жестокой болезни, врачи десятилетиями экспериментировали, пытаясь изобрести эффективные способы лечения. Так, тайный советник князь А. В. Мещерский в своих воспоминаниях рассказал о том, как лечили в Москве в 1833 году первую жену сенатора генерал-лейтенанта Н. Е. Лукаша (по легенде, внебрачного сына Александра I):

«Бедный Николай Евгеньевич долго не хотел верить, что у жены его чахотка, и в надежде ее вылечить прибегал за советом ко всем бывшим тогда знаменитым докторам, но, разумеется, безуспешно. Наконец он обратился к какому-то иностранцу-доктору, только что приехавшему в Россию, который обещал ее вылечить новым, им самим изобретенным способом, а именно курсом лечения одним только чистым воздухом.

Больная, как утопающий хватается за соломинку, разумеется, охотно согласилась подвергнуться этому новому лечению.

Несмотря на то что уже зима была на дворе, доктор тотчас приступил к своему делу. Николай Евгеньевич жил тогда в Москве, на Тверском бульваре, в доме известного чудака Осташевского, где был тот удивительный сад с гротами, фонтанами, лабиринтами и целой этнографической выставкой фигур в натуральную величину, который тогда пользовался известностью в московском обществе. В этом-то саду всю зиму в открытой беседке прожила чахоточная женщина, возвращаясь в дом только на ночлег. В начале лечения как будто дышалось легче, самочувствие было лучше, но это продолжалось недолго, и ранней весной ее не стало».

У крестьян же были свои средства для лечения чахоточных. Кроме употребления отваров различных трав прибегали и к очень специфическим способам. А. Е. Бурцев, петербургский банкир и библиофил, увлекавшийся этнографией, описал один из них, практиковавшийся в северных губерниях:

«Убивают корову, и пока она еще не освежевана, заставляют больного на локтях лезть в брюхо коровы и забраться туда по самое горло… Этот способ лечения в народе признается за действительный, и народ уверен, что после подобной бессмыслицы болезнь оставит больного — "отстанет" — и несчастный страдалец сделается совершенно здоровым».

«Просить развода»

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Долгое время чахотка считалась незаразной. С. А. Громов, судебный медик, заслуженный профессор Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, в своем учебнике по судебной медицине писал в 1832 году:

«Легочная чахотка, хотя и не составляет собственно заразительной болезни, может, однако же, при особенном к оной расположении тела, при всегдашнем и коротком обращении, каковое, напр., находится в супружестве… сообщена быть и другому… Почему если кандидат супружества, будучи одержим легочною чахоткою и зная состояние свое, с намерением утаит оное от другой половины, то сия последняя имеет право, по совершении брака, просить развода».

Но в общении с чахоточными больными ничего опасного не видели. Пока они держались на ногах, они ходили на службу, в гости, театры. Так, в середине 1840-х годов один из великосветских петербуржцев постоянно приглашал в свой литературный салон властителя умов молодежи критика В. Г. Белинского, уже сильно кашлявшего и с трудом поднимавшегося по лестницам. Но состояние Белинского никого не пугало.

«Белинский,— вспоминал писатель И. И. Панаев,— не раз посещал этот салон, для того только, впрочем, чтобы доставить удовольствие его радушному хозяину, а он был убежден, что этим он точно доставляет ему удовольствие».

Один из студентов, учившийся в Московском университете в начале 1870-х годов, вспоминал о преподававшем химию Д. К. Кирилове:

«Профессор Д. К. Кирилов, читавший органическую химию, производил самое ужасное, тяжелое впечатление. Он был в последней степени чахотки, непрестанно закашливался, задыхался, и некоторые из моих товарищей не могли выносить тяжелой картины почти умирающего на кафедре преподавателя, почему и прекратили посещение лекций».

Но студенты с более крепкими нервами продолжали слушать этот курс. Д. К. Кирилов в таком состоянии проработал в университете семь лет.

В больницах чахоточные лежали в общих палатах с другими пациентами, плевали на пол, а его больничные служители предпочитали подметать, а не мыть. И, надышавшись пылью с миллионами бактерий, вылеченные от одной болезни выходили из больницы зараженными другой, неизлечимой,— чахоткой.

В результате в 1881 году смертность от чахотки в Петербурге достигла громадной цифры — 59,5 на 10 тыс. жителей.

Огромную печальную роль в распространении этой болезни сыграло развитие общественного транспорта. Многоместные омнибусы, конки, трамваи стали рассадниками чахотки. Все по той же причине: пассажиры заплевывали пол, мокрота высыхала и с пылью попадала в легкие горожан.

Только в 1865 году французский врач Жан-Антуан Вильмен экспериментально доказал, что туберкулез является инфекционным заболеванием, вызвав эту болезнь у кроликов и морских свинок путем введения им в дыхательные пути «туберкулезных продуктов» — мокроты и крови больных людей.

Начались исследования, и в 1882 году немецкий врач Роберт Кох открыл возбудителя туберкулеза — бактерию, вызывавшую эту болезнь, палочку Коха. При кашле, чихании, громком разговоре капельки мокроты, кишащей бактериями, разлетаются на полтора метра и представляют собой огромную опасность для окружающих.

Позже ученые разных стран установили, что мокрота больного и в высушенном состоянии — враг человека. При комнатной температуре она сохраняет болезнетворные свойства от двух с половиной до шести месяцев, а при температурах ниже ноля — в течение трех недель. Исследования конца 1880-х годов показали, что жизнеспособными палочками Коха кишит пыль в помещениях, занимаемых неопрятными чахоточными. Также их присутствие обнаружили в уличной пыли и в пыли вагонов.

На фоне этих открытий все жаждали лекарства от туберкулеза. И в 1890 году на Десятом международном медицинском конгрессе в Берлине Роберт Кох заявил, что оно создано! Способ приготовления туберкулина профессор держал в секрете, предполагая хорошо заработать на своем изобретении. Но чуда не произошло. Выпущенное в продажу недостаточно проверенное средство оказалось не только бесполезным, но и вредным — пациенты, подвергавшиеся лечению туберкулином, умирали.

«Чахотка,— сообщала российская пресса в 1900 году,— как известно, убивает в одной Европе ежегодно три миллиона человек, т. е. столько, сколько войны в полстолетия».

«Не ожидая открытия Коха»

В ожидании исцеляющего лекарства продолжались эксперименты: туберкулезные лечебницы устраивались на крышах коровников и конюшен, чтобы больные дышали навозными испарениями, так как кому-то пришло в голову, что они благотворно влияют на легкие; возникла мода на лечение кумысом, и в деревнях Самарской, Уфимской, Оренбургской губерний стали возникать кумысолечебницы. В Европе, в горных местностях, появились сотни туберкулезных санаториев. А в России радикально излечивающим туберкулез многие врачи считали морской воздух и потому настоятельно рекомендовали пациентам перебраться в Крым.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Но,— писал гигиенист профессор М. Б. Коцын в 1902 году,— при всей пользе, несомненно приносимой чахоточными санаториями, нельзя приписывать им чересчур большого значения в общей борьбе с туберкулезом, так как число тех чахоточных больных, которые находят себе приют в санаториях, всегда будет относительно невелико (в самом лучшем случае, как показывают расчеты, произведенные в Германии,— не более 5%)».

В России к этому времени самыми известными были два туберкулезных санатория: один — в Выборгской губернии, на берегу озера Халилен-Ярви, устроенный сначала на личные средства доктора медицины В. А. Дитмана, а с 1892 года на средства императора Александра III; второй — в Ялте, существовавший с 1895 года на деньги княгини М. В. Барятинской и частных благотворителей. В начале XX века крымскую лечебницу переименовали в Ялтинскую санаторию в память Александра III, после того как ей было выделено 19 десятин удельной земли, 50 тыс. руб. из государственного казначейства и еще 50 тыс. руб. было собрано по всероссийской подписке. Но и после расширения и благоустройства этот санаторий мог принимать лишь 100 больных одновременно.

Регулярными сборами денег для постройки туберкулезных лечебниц и санаториев занялась Всероссийская лига для борьбы с туберкулезом, возникшая в России в 1910 году. 20 апреля, в день основания лиги, в обеих столицах, а потом и во многих других городах стали продавать белую искусственную ромашку. В 1911 году в Москве удалось собрать 67 214 руб. 7 коп. Но скептики возражали: «Этакая глупость, собирают всякими цветками на борьбу с чахоткой, с детской смертностью и никак не догадаются собрать на очистку города — мостовых, дворов, каналов, квартир, трамваев».

Ситуация продолжала оставаться катастрофической. В 1912 году доктор медицины И. В. Сажин писал:

«В Германии насчитывается до миллиона туберкулезных (чахоточных) больных.

Во Франции, по вычислениям Бертилльона, десятая часть населения в возрасте от 20–25 лет поражена туберкулезом.

В России, к сожалению, не имеется такого точного подсчета заболеваний туберкулезом; по утверждению д-ра Гурвича, число чахоточных у нас должно достигать огромной цифры — около 3-х миллионов».

А знаменитый ученый, лауреат Нобелевской премии И. И. Мечников, жена которого умерла от туберкулеза, в ответ на обращенные в адрес ученых упреки о бессилии науки побороть страшную болезнь отвечал:

«Заразительность этой болезни была установлена Вилльменом почти 50 лет тому назад. Более 30 лет прошло со знаменитого открытия Кохом микроба, вызывающего легочную чахотку и все другие виды туберкулеза. И тем не менее ни одно лекарство не в состоянии еще устранить этой болезни… Однако при ближайшем рассмотрении вопроса легко показать, что даже с уже приобретенными данными можно было бы бороться с туберкулезом гораздо успешнее, чем это было сделано до сих пор. После обнаружения заразительности, даже не ожидая открытия Коха, можно и должно было употребить всевозможные меры для уничтожения веществ, заключающих заразный вирус, т. е. прежде всего мокроты чахоточных. Несмотря на все, что было говорено до сих пор по этому поводу, мы постоянно видим, как плюют на пол вагонов и публичных мест. Чахотка распространяется вовсе не вследствие несовершенства науки, а вследствие невежества и беспечности населения. Для того чтобы сократить как эту, так и многие другие болезни, подобные тифу, холере и дизентерии, достаточно было бы только сообразоваться с правилами научной гигиены, не ожидая открытия специфических средств».

Светлана Кузнецова