30 лет назад, 3 октября, ГДР и Западный Берлин вошли в состав ФРГ — Германия объединилась. О том, что предшествовало этому,— заметки Виктора Лошака, в основу которых лег отрывок из его книги «Наивные годы», готовящейся к печати в издательстве «ПРОЗАиК».
Возможно, Коль лучше понял «друга Михаила», когда на Ставрополье увидел то, с чего начиналась его трудовая биография
Фото: Юрий Лизунов, Константин Тарусов / Фотохроника ТАСС
Возможно, Коль лучше понял «друга Михаила», когда на Ставрополье увидел то, с чего начиналась его трудовая биография
Фото: Юрий Лизунов, Константин Тарусов / Фотохроника ТАСС
В той большой поездке Михаила Горбачева по ФРГ я был от «МН» в сопровождавшем советского лидера журналистском пуле. Трудно было представить, какой ажиотаж среди немцев вызывала фигура Горбачева. В Штутгарте, где толпа скандировала «Горбачев! Горбачев!», я подошел к пожилой немке, стоявшей в первом ряду у ограждения. «Я заняла это место в 7 утра»,— сказала она мне. Часы показывали начало первого. Рядом с бабушкой молодой человек развернул плакат с Бушем и Горбачевым. «Поверьте друг другу — сотворите мир»,— было написано на нем.
Все замечали особую химию, которая сложилась между ровесниками — Колем и Горбачевым. Оставалось четыре месяца до крушения стены, и в принципе цели Коля были понятны, хотя затуманены: «По некоторым вопросам устройства Европы последнее слово истории не сказано», но «моя политика — это политика большого числа малых шагов».
Спустя время нельзя не видеть, как наши руководители, иногда и сами того не сознавая, помогли немцам эти шаги сделать. Сначала, не посоветовавшись ни с Горбачевым, ни с Шеварднадзе, на тот момент министром иностранных дел, недавно ставший секретарем ЦК по международным вопросам Валентин Фалин отправил личное послание Гельмуту Колю. Будучи действительно специалистом по Германии и проработав там немало в качестве советского посла, Фалин считал себя вправе на такой шаг. Его целью, как кажется, было удержать немецкую сторону от форсирования событий, подвигнуть к рассмотрению идеи будущей немецкой конфедерации.
«Это была в известной мере роковая ошибка,— комментировал мне позже этот шаг посол СССР в ФРГ Владислав Терехов.— В Бонне это послание было прочтено совсем не так, как хотел Фалин. На стол Колю этот документ был положен со словами: "Русские уже думают о воссоединении Германии!" Канцлер и воспринял написанное как сигнал из Москвы. Расширил и активизировал свои действия в направлении воссоединения… Да, это был неосторожный шаг».
Коль был тем активнее, чем пассивнее по этому вопросу был Горбачев. Воссоединение Михаил Сергеевич видел в туманной перспективе, называл дистанцию в 50 или даже в 100 лет… Да и вообще в это очень трудное для СССР время, по свидетельству помощника Горбачева Анатолия Черняева, советский лидер посвящал проблемам соцстран хорошо если процентов пять своего рабочего времени. Запаниковавшее, а к тому же нелюбимое собственной страной руководство ГДР перестало получать привычные указания из Москвы, что их, кажется, окончательно дезориентировало.
Сегодня стало особенно понятно, что у революции в ГДР не было какой-то одной причины. Зато было немало аналогий со старшим братом — СССР. Система пришла в упадок, экономика — тоже, политическая элита оказалась недееспособной, лояльность граждан была минимальной. Режим СЕПГ рухнул не сам собой. Для этого потребовались усилия активных граждан, которых власть пыталась дискредитировать. Многие бежали из страны. «Молчаливое большинство пряталось за занавесками до самого последнего дня и ждали исхода,— писал историк И. Ковальчук.— Так бывает всегда, иначе в революциях не было бы нужды. Позднее на пережидавших посыпались дары демократии, свободы, верховенства права, которых они нимало не заслужили».
Коль приехал с ответным визитом в Москву в начале 90-го. Нужно понимать, что в переговорах с ним Горбачев был в ловушке: жесткость советских публичных заявлений и требований нивелировалась нарастающими просьбами об оказании экономической и финансовой помощи для преодоления острейшего кризиса.
У известного мне помощника Коля по международным делам Хорста Тельчика с того визита в кабинете висит обрамленная страница из номера «Правды» за 11 февраля 1990 года. В нем, на основании заявлений Горбачева во время встреч с Колем, ТАСС сообщил: «М.С. Горбачев констатировал — и канцлер с ним согласился—, что между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве немецкой нации должны решать сами немцы и сами определять свой выбор, в какие сроки, на каких условиях они это единство будут реализовывать». Эта сговорчивость поразила тогда и продолжает поражать сейчас. Даже в позитивном для себя сценарии западные политики ожидали, что СССР согласится на объединение Германии при условии, что эта общая для немцев страна никогда не станет членом НАТО…
Таких темпов не ждал никто! Остальная Европа им просто сопротивлялась. Все передавали друг другу фразу Маргарет Тэтчер: я настолько люблю Германию, что предпочитаю, чтобы их было две. Президент Франции Франсуа Миттеран еще и после смены руководства ГДР и крушения стены успел посетить эту страну с визитом и даже заключить договор.
Как бы ни спорили они за закрытыми дверями, на людях Коль и Горбачев всегда демонстрировали взаимную симпатию
Фото: РИА Новости
Как бы ни спорили они за закрытыми дверями, на людях Коль и Горбачев всегда демонстрировали взаимную симпатию
Фото: РИА Новости
О том, как произошло падение Берлинской стены, посол Терехов говорит не без разочарования: «Все произошло как-то поспешно и неумело. Руководство ГДР в этот момент было просто в разобранном состоянии. Они по привычке хотели из Москвы указаний: что делать с демонстрациями, защищать ли стену, как поступать в отношениях с ФРГ… И не получали никакого внятного ответа. Посол Кочемасов, работавший в Берлине (ГДР), тоже послал в Москву шифротелеграмму с просьбой указаний в этот тяжелый момент. Ему не ответили. Можно сказать, что внятным из Москвы было лишь одно указание: держать войска нашей группировки в казармах».
С падением стены казалось, что не только люди вырвались из одной части Германии в другую, но и правда о том, как жила разделенная нация, впервые пришла к советским читателям. В Советском Союзе ведь не представляли и самого простого, например того, как выглядит эта пресловутая стена. «С восточной стороны к стене было не подойти,— писал корреспондент "Московских новостей" в Германии Юрий Шпаков.— Ряды колючей проволоки, ежи, вышки, собаки, самонаводящиеся и самостреляющие устройства. С западной тоже вышки, но не для стражей границы, а для туристов со всего света. С западной стена разрисована всеми цветами радуги. Надписи и рисунки далеки от политики…» Приводилась удивительная цифра: за годы существования ГДР из нее в ФРГ сбежало около 10 процентов населения. Профессор Йенс Райх, лидер новой и самой массовой общественной организации ГДР «Новый форум», рассказывал газете: «Мы буквально с замиранием сердца следили за перестройкой в Советском Союзе. Правду о перестройке у нас пытались всячески исказить или замолчать. Запрещено было советское издание "Спутник", в черный список попали лучшие советские фильмы последних лет». К этому списку нужно добавить и «Московские новости». У нашего переводчика на пути из Кельна в Западный Берлин гэдээровские пограничники изъяли свежий номер «МН» на немецком, а когда вернули на обратном пути, газета была здорово зачитана…
Мы в «Московских новостях» очень лично воспринимали происходящее в Германии. Главное, все происходит в продолжение перестройки, а мы при этом становимся ближе к западной демократии. И это тот порыв, который в конечном счете должен нас с нею еще более сблизить. Мы были абсолютно, до наивности открыты! Вот, например, принадлежащий Виталию Третьякову абзац из, возможно, первой в отечественных СМИ попытки написать политический портрет Горбачева («МН» № 47 за 1989 год): «Должны мы поблагодарить и Запад, чутко и терпеливо ожидавший реформ на Востоке, доброжелательно откликнувшийся на первые попытки гласности, заметивший как бы вскользь брошенные слова об общечеловеческих ценностях, разъяснивший нам устами своих лучших людей те достоинства политики Горбачева, которых мы или не видели, или боялись увидеть».
...Самые подробные переговоры между Колем и Горбачевым об объединении Германии, сроках и стоимости вывода советских войск, роли и будущем НАТО на немецкой земле проходили в июле 1990 года на родине Михаила Сергеевича в Ставропольском крае. Здесь, недалеко от Архыза на реке Большой Зеленчук, располагалась любимая дача советского генсека. По пути на нее Коль и Горбачев заехали в Ставрополь. В обкоме КПСС канцлер ФРГ по просьбе советской стороны, но особенно сопровождавших переговоры фотокоров, позировал за бывшим рабочим столом Горбачева. И этот кадр Гельмута Коля, расположившегося в кресле первого секретаря областного комитета КПСС, вполне можно считать визуальной точкой на пути объединения двух Германий.