Московская область. 1 октября 1971 года. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев во время работы с документами в зимнем саду охотничьего хозяйства в Завидово
Фото: Владимир Мусаэльян / ТАСС
Московская область. 1 октября 1971 года. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев во время работы с документами в зимнем саду охотничьего хозяйства в Завидово
Фото: Владимир Мусаэльян / ТАСС
В дебрях номенклатурного бумагооборота
Публикация вызвала живой читательский интерес и массу откликов, в числе которых в адрес журнала поступали и упреки ветеранов-партийцев, дескать, не стоит сгущать краски. Читатели пеняли автору публикации: с документацией был «образцовый учет и порядок», никакого «затаривания» и быть не могло, руководство «работало как часы»…
Чтобы развеять сомнения на этот счет, редакция решила вернуться к теме номенклатурного бумаготворчества, благо в архивах подоспели новые порции рассекреченных документов советской поры, среди которых оказалась и папка с почтой и резолюциями генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева («Сводки текущей информации по шифртелеграммам, сводки зарубежной информации ТАСС».— «О»). Знакомство с этими материалами оказалось на редкость познавательным: теперь мы имеем представление, как на самом деле работали «часы» на высшем уровне.
«Сократить на 50 процентов»
3 cентября 1973 года 66-летний генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев послал необычную записку по трем адресам — своему помощнику Георгию Цуканову, референту Евгению Самотейкину и заместителю заведующего Общим отделом ЦК (канцелярией) Клавдию Боголюбову: «Прошу вас, по возможности, сократить посылку материалов на 50 процентов».
Генсек уточнял: «В первую очередь сократите посылку материалов ТАСС, в которых кроме пустой информации ничего принципиального не сообщается».
Это было новостью. Со времен Сталина главное телеграфное агентство страны снабжало высшее руководство совершенно секретными «Служебными вестниками иностранной информации ТАСС» под грифом «ОЗП». Они были кладезем аналитики. За право быть в списке получателей этих вестников советская элита боролась. Брежнев стал первым, кто усомнился в «принципиальности» тассовок.
Не остановившись на этом, генсек продолжил еще более удивительной инициативой: «Что касается шифровок, в которых нет постановочных вопросов, то посылку их тоже можно было бы сократить».
Для советских лидеров шифровки также всегда были важнейшим источником информации. Они стекались в Центр со всего мира. По линии МИДа — от советских послов с материалами об их официальных контактах. По линии КГБ — от «источников», а из Министерства обороны — от военной и электронной разведки. В Кремле ее обрабатывали и наиболее важные материалы включали в ежедневные сводки для генсека. В Белом доме в Вашингтоне это называется President’s daily briefing (PDB). По сути дела, одно и то же. Важность этих материалов трудно переоценить: советские лидеры ставили на сводках резолюции и давали поручения по получаемой информации.
А Брежнев не намекал даже, а формулировал директиву: шифровки должны быть «постановочными», то есть не информировать, а предлагать решения. Из чего следовало: самому решать головоломки ему надоело.
Что же Брежнев предложил вместо устоявшейся за десятилетия советской власти практики ручного руководства, которую даже Хрущев при всей своей аллергии к Сталину и Молотову оставил нетронутой? Теперь это известно: «Взамен всего этого можно сделать пятиминутный звонок кому-нибудь из вас или тов. Самотейкину» («Один из вас» — это помощники генсека; Самотейкин — его референт по международным вопросам). Директива не то чтобы настораживала, она вводила в аппаратный ступор: кто кому должен был делать «пятиминутные звонки»? Пять минут за целый день на все шифровки, в которых ставились вопросы, или на каждую из них в отдельности? Но главное даже не это. После таких указаний первого лица менялся весь аппаратный модуль — ведь очевидно, что при таком режиме действий власть помощников вырастала до уровня членов Политбюро.
Брежнев сделал лишь одну оговорку: «Шифровки, относящиеся к США и Японии, направляйте, естественно, и протоколы Политбюро». Оговорка занятная, но и она не без сюрприза: как понимать и как толковать спущенное сверху «естественно» — это протоколы или «США и Япония»? Ответов нет, а если даже и были (по горячим следам в виде разъяснений), мы их уже не узнаем: потому что в архиве сохранилась только вот эта машинопись приказа, отредактированная этими самыми помощниками. А для них, понятное дело, именно размытость трактовок и туман были важнее всего.
Шифровки времен торможения
В пометке «резолюции переданы» ошибки нет — именно во множественном числе. Подчеркивание у Леонида Ильича — тоже резолюция
Фото: РГАНИ
В пометке «резолюции переданы» ошибки нет — именно во множественном числе. Подчеркивание у Леонида Ильича — тоже резолюция
Фото: РГАНИ
В сентябре 1973 года Брежневу оставалось находиться у власти еще девять лет и два месяца. Не рановато ли он решил отгородиться от окружающего мира с его турбулентностью? Записка, перевернувшая вверх дном устоявшийся механизм подачи информации первому лицу в стране, могла стать диагнозом. И поэтому важная деталь: поступившее указание не было послано членам Политбюро. Причины сомнений не вызывают: во-первых, они бы узнали, что существуют шифровки только в адрес генсека; во-вторых, они могли поодиночке и втайне усомниться в его физическом и умственном состоянии. А так никаких выводов товарищи не сделали, а о новой аппаратной установке мы узнали почти полвека спустя. Как и о том, что в стране в сентябре 1973 года возник, по сути, новый тип «коллективного руководства» — неограниченная власть помощников и референтов генсека.
Михаил Горбачев сильно позже назовет смертельную болезнь советской системы правления «застоем», а ее главный симптом — «торможением». Теперь мы точно знаем, когда случился поворот «в невозвратное» — именно в эту пору, в 1973-м. Это можно отследить четко — листая рассекреченные шифровки для генсека и его реакции на них. Толщина подборок по годам меняется ощутимо: за первую половину 1970-х годов переработанных материалов много, затем становится все меньше, а к концу десятилетия они почти иссякнут.
Неделю за неделей, месяцем за месяцем, год за годом по реакциям первого на текущие события можно фиксировать, как угасала политическая активность и затухало сознание лидера сверхдержавы.
При этом одновременно шло наращивание формальных атрибутов его власти: генерал армии в 1974-м, Маршал Советского Союза в 1976-м, Председатель Президиума Верховного Совета СССР в 1977-м. Под атрибуты отстраивалась и реакция окружения. И вот уже вместо докладных по горячим проблемам и на важные для страны темы первый заместитель председателя КГБ генерал армии Семен Цвигун докладывает ЦК о «реагировании» аккредитованных в Москве иностранных дипломатов на вручение Л. Брежневу Ленинской премии по литературе за его «мемуары» (меморандум № 656-ц от 04.04.1980). А инстанция внимательно знакомится с ценной информацией спецслужбы: церемония награждения находится «в центре внимания», ей отведено «важное значение», советник посольства Танзании в СССР Мвидади подчеркнул, что «книги Л.И. Брежнева являются настольными для большинства молодежи земного шара», с высказываниями Мвидади полностью солидаризируются советник посольства Бенина в Москве Дау, консул посольства Сирии Сулейман аль-Хатыб, советник посольства Чада в СССР Утман али и посол Верхней Вольты Марк Яо.
Золотых звезд Героя на маршальском мундире становилось все больше. В архиве копились дипломы о премиях (о некоторых и поминать неловко, но ведь они были, вроде Почетного диплома 3-й Международной выставки «Сатира в борьбе за мир»). А на этом фоне директивные резолюции, оставленные на бумагах лично первым, становились все односложнее. Пока не сменились подчеркиваниями в тексте и выделениями на полях — сначала двумя, а потом и одной галочкой.
Особенной глубиной государственного мышления, правда, резолюции Брежнева не отличались даже в период расцвета, но со второй половины 1970-х заметки генсека и понять-то было непросто. Тем более что автор и в свой «бодрый» период писал без точек и запятых, с ошибками. Ну вот, например, из Пхеньяна прилетела шифровка: Великий вождь корейского народа товарищ Ким Ир Сен положительно оценил итоги переговоров советских лидеров с президентом США Р. Никсоном в Москве. Брежнев оставляет на ней указание заведующему Отделом соцстран ЦК: «т. Русакову К.В. Это важно надо это как-то закрепить и среди нас обозначить». Или вот загадочная пометка на предварительной повестке дня заседания Политбюро от 4 июля 1980 года: «О Щаранском о немцах воссоединение семей Сахарова». Что хотел сказать? На что намекал? Как понимать «о немцах воссоединении семей»? Помощникам нужно было долго раздумывать и толковать — ну не переспрашивать же…
Брежневу по должности необходимо было вникать в детали, понимать намеки, решать кадровые ребусы, геополитические и даже протокольные головоломки, разбираться в хитросплетениях интриг, а то и склок между «братскими партнерами» по соцлагерю, выслушивать клиентов и просителей. А главное — принимать решения. Но можно ли было понять по его резолюциям, что решил генсек?
Вот, например, секретный отдел КГБ Северной группы войск телеграфирует о «трудностях с мясом в Польше»: «В ряде городов Польши наблюдаются перебои в снабжении населения мясом и мясными продуктами. У магазинов возникают большие очереди. Поляки объясняют это, в частности, тем, что за три месяца со дня открытия границы с ГДР в Польше побывало 2 млн немцев, которые закупают много мяса и мясных изделий. Все это создает нездоровую политическую атмосферу в стране». Реакция Брежнева: «Нельзя торопиться» (10.04.72). С чем нельзя торопиться, пойди пойми.
Или другой пример. Из Варшавы от первого секретаря ЦК компартии идут тревожные сигналы: «В беседах с совпослом 25.IX т. Герек поинтересовался, нет ли сообщений из Москвы по поводу польской просьбы о продаже зерна. (Они просят о поставке 2 млн т в 1975-м против 1,5 млн т в этом году.) Посол сказал в ответ, что уборка у нас в стране еще не закончена и трудно определить, сколько зерна будет собрано» (спец. № 576 от 27.09.74). Брежнев накладывает резолюцию: «Моим помощникам что делается по всем этим вопросам — прошу следить». По каким вопросам? По уборке урожая у нас или по поставкам зерна для них? Это решали в итоге помощники. По своему пониманию и усмотрению.
По медицинским соображениям…
Многие пометки на документах выглядят ребусом. Помощники их разгадывали и толковали по-своему
Фото: РГАНИ
Многие пометки на документах выглядят ребусом. Помощники их разгадывали и толковали по-своему
Фото: РГАНИ
Очередной поворот случился в начале 1975 года. Точнее, на рубеже 1974–1975 годов, когда в последний момент сорвалась запланированная как триумфальная поездка Брежнева в Сирию, Ирак и Египет. Точную причину отмены поездки могли бы указать записи в медицинских картах генсека, но они засекречены по сей день. Зато направление четко указывают недавно рассекреченные документы о лихорадочной работе коллег по Политбюро, которые всерьез готовились к чрезвычайному трансферу власти (сегодня они впервые публикуются в «Огоньке»).
Проект № 1.
«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС
О режиме работы т. Брежнева Л.И.
Для устранения систематических перегрузок в работе т. Брежнева Л.И. и сохранения его здоровья в интересах партии и страны признать необходимым:
1. Установить рабочий день т. Брежнева Л.И. продолжительностью не более 5 часов с началом работы не ранее 11 часов утра, с окончанием работы не позднее 7 часов вечера с обязательным двухчасовым перерывом в середине рабочего дня для отдыха.
Прекратить планирование кому бы то ни было мероприятий, где должен быть занят т. Брежнев Л.И. позднее 7 часов вечера и ранее 11 часов утра.
2. Сократить до минимума (который может вызываться только особыми случаями) дополнительные нагрузки, после окончания рабочего дня официальные приемы, посещения и др. мероприятия, не требующие его обязательного присутствия.
3. Предоставить т. Брежневу Л.И. дополнительный выходной день в неделю с обязательным выездом за город.
Во время отдыха сократить до минимума посылку разного рода корреспонденции, не имеющей экстренного значения.
4. Обеспечить полное использование т. Брежневым Л.И. для отдыха двухмесячного отпуска летом и месячного отпуска зимой.
Политбюро ЦК КПСС еще раз подтверждает свое единодушное решение о строгом выполнении т. Брежневым Л.И. настоящего постановления о режиме его работы.
ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС».
Этот проект был отвергнут. Он звучал окончательным приговором, не подлежащим обжалованию. Раньше ближайшие ученики и соратники так убедительно рекомендовали беречь только заболевшего Ленина.
Следует проект № 2.
«ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦК КПСС
К вопросу о режиме работы т. Л.И. Брежнева.
Все члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК КПСС единодушно высказали мнение о необходимости нормализации режима работы Генерального секретаря ЦК КПСС т. Л.И. Брежнева для устранения систематических перегрузок в работе и сохранения его здоровья в интересах партии и страны.
В настоящее время признано необходимым проведение для Л.И. Брежнева курса восстановительной терапии в загородных условиях».
Это тоже не прошло — выглядело какой-то ссылкой подальше от Кремля и Старой площади. И куда было при таком варианте отправлять многочисленных помощников и товарища Самотейкина? Вместе с шефом? Да и «восстановительная терапия в загородных условиях» снова вызывала в памяти Ленина в Горках, который вместе с детишками из близлежащих деревень развешивал игрушки на новогодней елке под радостные аплодисменты Надежды Константиновны.
Так что последовал проект № 3, который занимает всего три строчки:
«Политбюро ЦК КПСС настоятельно просит т. Брежнева Л.И. осуществить полностью восстановительный отдых, предписанный врачами в записке т. Чазова от 13 февраля с.г.
ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС».
Это был самый лаконичный проект. Бояре били челом перед государем и верноподданнически просили соблаговолить прислушаться к советам главного кремлевского лекаря и иже с ним. Вроде приемлемо. Однако имелись нюансы: такое решение в «Особую папку» не запрячешь, да и в открытой части протоколов Политбюро номенклатуре не разошлешь. Дело в том, что по правилам делопроизводства, если в решении упоминалась какая-то записка (в данном случае товарища доктора Е. Чазова от 13 февраля 1975 года), то ее нужно было приложить к протоколу и разослать по списку. А это 400 человек плюс разглашение личной информации. Словом, и лаконичный вариант не годился.
В итоге с четвертой попытки приняли другое, окончательное, решение. В присутствии Брежнева и при его одобрении: «Все члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК КПСС единодушно высказали мнение о необходимости нормализации режима работы Генерального секретаря ЦК КПСС т. Брежнева Л.И. для устранения систематических перегрузок в работе и сохранения его здоровья в интересах партии и страны».
Никакой конкретики. Зато строго по регламенту документооборота. А дальше — как карта ляжет.
Закат
«Птички» на документах у «позднего Брежнева» — тоже не просто так, а знак. Аппарат расшифровывал их умело. Разумеется, в своих интересах
Фото: РГАНИ
«Птички» на документах у «позднего Брежнева» — тоже не просто так, а знак. Аппарат расшифровывал их умело. Разумеется, в своих интересах
Фото: РГАНИ
То, как на самом деле легла карта, видно опять же по шифровкам. После январско-февральского (1975) кризиса перечни шифровок МИДа, КГБ, ГРУ, что посылались только Брежневу, стали разлетаться по «большой разметке» и группам министров. Аппарат смекнул: информация перестала быть монополией генсека, а значит, и расклад сил на самом управленческом верху другой, и законы функционирования партийно-государственной машины меняются.
В номенклатуре отметили и другой важный нюанс: если раньше Брежнев хоть как-то вникал, реагировал, придумывал адресатов рассылки, то теперь на шифровках все чаще оставались лишь его подчеркивания, которые вскоре сменились «галочками» — сигналами для помощников и референтов, которые «довешивали» документы «примечаниями», «параграфами», «справками». И все понимали: то, что значилось «справочно»,— готовые решения. Только свою подпись генсек выводил каллиграфически чернилами, и эту подпись расценивали как голосование «за».
Быстро пришло и другое понимание: единого верховного больше нет, есть разные центры власти и кланы со своими секретариатами, советниками.
С конца 1970-х в номенклатурный сленг прочно вошли «люди Суслова», «люди Андропова», «люди Устинова» и т.п., которые лоббировали интересные им решения в ключевых ведомствах. И вот тогда все начали играть в свои игры против всех.
И в этих играх «примечания» и «справки» становились решениями Политбюро. А это — госзаказы, ленинские и государственные премии, награды, дачи, машины, загранкомандировки.
Поняли это не только у нас, но и за границей. А одним из первых почувствовал слабость Брежнева и то, что им можно манипулировать вовремя поданной шифровкой, «революционный друг» Фидель. Именно на его счету первая успешно проведенная по «новой схеме» международная операция — ангольская.
11 ноября 1975 года должны были провозгласить независимость Анголы от Португалии. Ангола — это нефть, алмазы, каучук. Власть должно была перейти к коалиционному правительству из враждующих партизанских партий. Наутро после независимости они могли перестрелять друг друга и начать гражданскую войну. А рядом — соседняя Южная Африка, ЦРУ, а главное — китайцы. Времени оставалось мало. Счет шел на дни и часы. Нужно было действовать быстро. Историческим союзником СССР и КПСС была партия МПЛА под руководством Агостиньо Нето. И вот в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, когда торжественное заседание с докладом и праздничный концерт в Кремлевском Дворце съездов в Москве уже закончились, а парад и демонстрация трудящихся на Красной площади еще не начинались, то есть в ночь с 6 на 7 ноября, из Гаваны по каналам КГБ в Центр приходит шифровка:
«ГАВАНА. Тов. Ф. Кастро передал для советского руководства следующую информацию.
Ситуация в Анголе весьма осложнилась из-за быстрого продвижения сильной южноафриканской танковой колонны в направлении столицы — Луанды. Этими войсками захвачен ряд ангольских городов и портов. Вооруженные силы МПЛА очень слабые и без помощи не смогут оказать должного сопротивления. В связи с этим Куба направляет в Анголу самолетами батальон в количестве 500 человек, вооруженный противотанковым оружием. Кроме того, в ближайшие недели в Анголу будет направлено артиллерийское подразделение в количестве 600 человек на грузовых судах». Эта шифровка, помеченная как «спец. № 665», была разослана Политбюро и Секретариату ЦК КПСС. Л. Брежнев ставит на ней галочку…
Что было дальше, известно: кубинский «танковый» батальон операцию проведет успешно, вовремя подоспеют «грузовые суда», ангольская революция победит, а МПЛА возьмет власть в свои руки. Никаких коалиционных правительств. Агостиньо Нето — первый президент независимой Анголы. И остается добавить только одно: без успеха операции в Анголе в 1975-м, возможно, не появился бы «ограниченный контингент советских войск» в Афганистане в 1979-м…
После победы ангольской революции Л. Брежнев еще семь лет будет расставлять свои галочки и подчеркивания, а его помощники бесконечно их интерпретировать. Он будет зачитывать заготовленные тексты выступлений и произносить написанные крупными буквами на листах бумаги реплики на официальных мероприятиях. Ему еще будут слать повестки дня Политбюро. Примерно такие:
«Уважаемый Леонид Ильич! Направляю Вам проект повестки заседания Политбюро ЦК. Если у Вас не будет возражений, то заседание можно было бы провести в четверг, 30 августа, в 11 часов. Материалы у членов Политбюро имеются. Думаю, что заседание займет немного времени. Между тем вопросы очень важные. С приветом, К. Черненко» (имеется даже резолюция: «Согласен 28/VIII 79 г.»).
Вместо эпилога
Аппарат сразу после победы во Второй мировой войне пытался упорядочить поток шифровок, которые посылались И. Сталину и руководителям партии и государства. Количество этих документов даже сегодня поражает воображение. 15 марта 1950 года зав. 4-й частью (шифровальная работа) Особого сектора ЦК С. Чечулин отчитался за сданные в архив бумаги за прошедший год. Только из секретариата Сталина вернулось 18 320 шифровок, из них 58 — из ЦК ВКП(б), 3 654 — из разных министерств и 14 608 — из МИДа.
С годами этот ураган документов только нарастал. При Н. Хрущеве и Л. Брежневе объем посланных документов неоднократно пытались отрегулировать. Но никто не мог ограничить их количество. К началу перестройки стало очевидным, что бумажный кризис достиг катастрофических размеров.
12 ноября 1985 года, закончив очередное заседание Секретариата ЦК, Е. Лигачев по поручению М. Горбачева заговорил с коллегами «о совершенствовании порядка рассмотрения вопросов в ЦК». Для этого пригласили заведующего Общим отделом А. Лукьянова. Он назвал такие цифры:
- «Ежегодно Политбюро и Секретариат принимают до 10 тысяч постановлений.
- Около 2 тысяч вопросов решаются "согласием" секретарей и членов Политбюро.
- Каждому секретарю ЦК в год поступает по 15 тысяч шифртелеграмм и информационных документов, несколько сот писем трудящихся.
- Итого: ежегодно каждый руководитель высшего ранга имеет дело с 27–30 тысячами документов». (РГАНИ. Ф. 4. Оп. 44. Д. 40.)
Предложения хоть как-то этот вал упорядочить, впрочем, в очередной раз свелись к половинчатым рецептам: из Политбюро часть вопросов перенести в Секретариат, а из Секретариата — в отделы ЦК, и только тем секретарям, которые за эти отрасли отвечают. По кадровым назначениям: предложения вносить периодически раз в неделю, списком, а не по каждой кандидатуре отдельно. И, как обычно, сократить поток информационных материалов, что и предлагал когда-то Брежнев. Одним словом, ничего конкретного не решили. Лигачев лишь вздохнул: «Я доложу об этом Михаилу Сергеевичу…»