Тех, кто страдает от отсутствия в России комедий, утешит фильм Станислава Говорухина
"Благословите женщину" (2003, *). Не стоит верить аннотации на кассете, сулящей "фильм о самоотверженной любви и верности, о великом и пронзительном чувстве, которое дается избранным". Каждый эпизод, каждая реплика вызывают здоровый смех: не может быть, что такое снято всерьез. Увы, может. А комичен фильм, поскольку режиссер уверен, что снимает классическое советское кино про трудную, но счастливую жизнь офицерской жены, эпопею, охватывающую период с середины 1930-х по конец 1950-х, но постоянно промахивается, ни разу не находит точной интонации. То, что происходит на экране, катастрофически не совпадает с тем, что хочет внушить режиссер. Получился раздувшийся, псевдоклассический монумент режиссерской гордыне. "Пронзительное чувство", дарованное героине, — это любовь к бравому офицеру, тупой скотине, необаятельному мужлану с домостроевскими замашками: это надо же так снять Александра Балуева, самого мужественного актера российского кино, чтобы в нем не осталось ни грана мужского достоинства. Довел девушку до того, что единственная подруга, которая у нее есть в жизни, — хирург, делавшая ей аборт: муж велел, не до детей, когда "Квантунская армия стоит у границы". Едва вернувшись с финской войны, он бухается на стул: "Где шляешься? Обед давай! Водки дай!" Метафора их отношений, родившаяся явно вопреки режиссерской воле: над плещущейся в море девушкой нависают на первом плане огромные офицерские сапоги. Сковородкой бы такого по кумполу, хотя, конечно, любовь зла. Режиссер пытается усидеть на двух стульях: и пококетничать со сталинским кинематографом, и взглянуть на прошлое с позиции просвещенного сегодня. Но его беда в утрате чувства какого бы то ни было стиля. Когда одерживает верх первое желание, возникают сусально-картонные кадры с дядями Степами, помогающими спуститься с эскалатора московского метро опереточным узбекам в халатах и дынями под мышкой. Когда режиссеру становится стыдно за такой тоталитарный карнавал, на экране появляются хмурые командиры, с невиданной для 1938 года смелостью обсуждающие репрессии в армии. Произнесенная одним из них фраза "Из пяти маршалов осталось двое" явно позаимствована из оттепельных или перестроечных газет. А слова "Тухачевский не вылезал из рейха" выдают полное незнание режиссером подлинных обстоятельств 1930-х годов: в Третьем рейхе маршал не бывал никогда, в отличие от Веймарской республики, а это две большие разницы. Ближе к концу режиссер просто махнул рукой на происходящее на экране. Мазанка, построенная вовремя скончавшимся мужланом, превращается в Воронцовский дворец после евроремонта. На экране воцаряется вселившаяся в этот дворец явочным порядком удивительно невоспитанная "великая актриса": очевидно, режиссер предложил бесславно сыгравшей эту роль великой Ирине Чуриковой изобразить Раневскую. Но изобразить получилось лишь вульгарное представление о ней. Настоящая же мелодрама —
"Кулик" (The Sandpiper, 1965, ***) Винсенте Миннелли (1910-1986). Он был величайшим мастером мюзиклов: на его счету "Американец в Париже" (An American in Paris, 1951), The Band Wagon (1953), "Бригадун" (Brigadoon, 1954). Но и стихией горькой мелодрамы он владел в совершенстве, что доказали фильмы "Как поток" (Some Came Running, 1958) и "Дом с холма" (Home from the Hill, 1960). "Кулик" — не лучшая его мелодрама, хотя Миннелли верен теме нонконформиста, страдающего в американской провинции. В "Кулике" такой бунтарь — Лаура, сыгранная уже начинающей полнеть Элизабет Тейлор, мать-одиночка, произносящая гневные антиамериканские филиппики и воспитывающая сына дома. Плоды воспитания порой парадоксальны. Фильм начинается с того, что мальчик убивает косулю, желая "позабавиться", поскольку мать объяснила ему, что "мужчины — единственные животные, убивающие ради забавы". Любовная линия, увы, кажется весьма наивной: Миннелли явно устал, утратил прежнюю хватку. Фильму не хватает мускулов. Перед чарами интеллектуалки и художницы не смог устоять пастор Эдвард, возглавляющий школу для трудных подростков, не меньший бунтовщик в душе, чем Лаура. Амур сразил его, когда он увидел Лауру позирующей обнаженной скульптору-авангардисту: в этой неожиданной для него роли хамоватого битника снялся Чарльз Бронсон, и удалась она ему не хуже, чем роли метких ковбоев или одиноких городских мстителей. Но каждый раз, когда появляется намек на драматическую коллизию, возникает ли на горизонте гнусный экс-любовник Лауры, пытающийся ее изнасиловать, бьет ли скульптор морду Эдварду или он сам проявляет постыдное малодушие, переспав с художницей, Миннелли гасит страсти. Раньше он не жалел зрителей, отправляя в финале на тот свет кого-либо из главных героев. Теперь пожалел — все заканчивается ко всеобщему удовлетворению.
