 |
"Замечательное место"
Субботний день в семье Гордеевых начался весело — Татьяна поздравила мужа Владислава с днем рождения, сыновья Олег и Сергей вручили отцу подарки. Позавтракав, стали собираться в "Трансвааль-парк". Встреча с друзьями была назначена на два часа дня.
Татьяна когда-то служила во внутренних войсках, а сейчас работает экспертом в крупной риэлтерской компании. Ее муж Владислав военнослужащий. Старший сын Олег недавно закончил институт, а младший Сергей — студент. У этой вполне благополучной семьи все было так, как и должно быть у людей: после тяжелой рабочей недели наступали выходные, и можно было пойти в театр, ресторан или встретиться с друзьями.
В микрорайоне Беляево, где живут Гордеевы, "Трансвааль-парк" пользовался особой популярностью — здесь был и хороший ресторан, и боулинг, и бассейн, и дискотека. Накупавшись, можно было пойти пообедать, погулять по комплексу, посбивать кегли. А там и до ужина недалеко. Именно так Гордеевы и поступали — и отдых всегда удавался. "Мы знали наизусть всю кухню, там очень вкусно и качественно готовили,— вспоминает Татьяна.— И персонал очень вежливый, и музыку живую можно было послушать, и вообще замечательное место".
Посещать развлекательный комплекс семья стала сразу после его открытия — здесь иногда проводились выходные, отмечались дни рождения друзей и родных. Потому и споров о том, где отмечать день рождения Владислава, не было — все знали, что по семейной традиции пойдут в "Трансвааль".
"Дайте одежду! Дайте одежду!"
В два часа компания из 16 человек была в сборе. Поздравили именинника с днем рождения и друг друга с Днем святого Валентина, перекусили в ресторане и отправились играть в боулинг. А после все поднялись к бассейну — купаться никто не собирался, но решили погулять по комплексу и показать все его достопримечательности девятилетней племяннице Татьяны Вике.
— Людей было очень много,— рассказывает Татьяна.— В боулинге дорожек свободных не было. А в бассейне мне вообще показалось, что час пик. Люди летели с горки вниз, дети ныряли, визжали от восторга, такая атмосфера была веселая, теплая.
Племяннице Вике так все понравилось, что она стала проситься в бассейн, но купальников никто не взял. Пошли искать, где можно купить детский купальник, но так и не нашли. Пообещав девочке в следующие выходные прийти сюда уже со всей пляжной амуницией, компания вернулась в ресторан.
— Мы сидели за столом, и где-то в четверть восьмого сверху раздался какой-то шум. Потом грохот такой разросся, как будто что-то огромное упало, потом грохот стал таким ступенчатым, и уже по угасающей. И вдруг — тишина. Мы подумали, что, может быть, аквагорка упала. Тут что-то изменилось, персонал стал бегать, и буквально через две минуты из боулинга стали выбегать люди, все в крови. Мы потом уже узнали, что бассейн сообщался с боулингом коридором, и многие кинулись в этот проход.
На какое-то время мы остолбенели, когда всю эту кровь увидели, стоны, крики. Прямо на нас шел мальчик, у него череп весь был разворочен, и кровь стекала — я никогда не поверила бы, что вот так, в таком состоянии возможно идти,— а за ним бежала его мама и кричала: "Врача, дайте врача!" И тут мы как будто очнулись. С нами в компании была женщина, она врач-гастроэнтеролог, она сказала, что мальчика надо уложить. Мы уложили его на диван, укрыли, официантка принесла лед, обложили голову. В это время вокруг уже вообще ничего понять нельзя было, люди, все в крови, выскакивали в плавках и купальниках, и кричали: "Где выход? Где наши вещи?" Там то ли вход в раздевалку завалило, то ли еще что, но все были раздетые. Почти у всех были резаные раны, у кого-то осколки торчали из рук.
Официанты и охранник стали нас всех направлять наверх, к выходу. Они молодцы, паники у них не было, просто кричали, чтобы мы осторожно выходили наверх, на улицу. Мальчика этого, с развороченной головой, мы оставили, нам официантка крикнула, что сейчас будет врач. С нами был друг моего сына, вот он и Олег с Сергеем стали под руки выводить тех, кто был ранен. У меня все это как во сне запечатлелось, как будто не со мной. Одного раненого наши мальчики выносили, у него нога болталась, кажется, просто на коже. Еще у одного мальчика, кажется, живот был разрезан. Детей много было, все дети были в крови.
Мы похватали свою одежду — у ресторана свой гардероб был — стали подниматься по лестнице, а лестница уже была в воде, и так сразу холодно стало, мороз прямо, и вот мы ничего еще не понимаем, поднимаемся, а там люди голые, дрожат и все кричат: "Дайте одежду! Дайте одежду!" Мороз в тот день был, около минус двадцати. А вместо кафе, что недалеко от входа стояло,— дыра: оно почти полностью вниз рухнуло. И на месте бассейна ничего нет, только огромная яма, вся в стеклах, какие-то железных балках, и сверху ничего нет, только небо. И стекла кое-где еще срываются вниз. Мы поняли, что крыша упала. Но все думали, что теракт. Охранники нас поторапливали, но так осторожно как-то, без паники, они говорили: "Пожалуйста, выходите, тут еще все может рухнуть". И мы стали выходить на улицу. Столпотворения не было.
"Я не уйду, там моя мама"
Сыновья Татьяны Олег и Сергей вынесли раненого подростка на улицу и хотели вернуться — в фойе были раненые, но охранники никого назад не пускали. Говорили, что внутри очень опасно.
На улице Татьяна увидела много людей — на морозе, в купальных костюмах, многие стояли и смотрели на аквапарк.
— Все были как в столбняке,— продолжает Татьяна.— Я увидела двух парней, они стояли в плавках, на каких-то куртках. Им кинули куртки, но они их даже одеть не смогли, просто стояли, не шевелились. Еще мальчика помню, маленького, лет семи. Он стоял, раздетый, только из воды, в крови, и смотрел на аквапарк. Мы его стали тянуть с собой, прочь от здания, а он уперся ногами и говорит: "Я не уйду, там моя мама". Девушка какая-то стояла, молоденькая совсем, в свитере и брюках, у нее истерика была, она в трубку кричала: "Мама, я живая, аквапарк сложился, как спичечный коробок, ты слышишь?!" Там ведь всегда много молодежи на дискотеке было.
Первая скорая, как говорит Татьяна, приехала через семь минут. Люди продолжали выходить из дверей аквапарка, кто-то сам, кого-то выносили на руках. На стоянке, куда отошли Гордеевы с друзьями, раздетые люди разбивали стекла своих машин, чтобы попасть внутрь — ключи, документы и одежда остались в шкафчиках аквапарка.
В течение 20 минут компания, собравшаяся на день рождения Владислава Гордеева, ловила такси. Всем хотелось одного — уехать подальше от этого места и никогда не вспоминать об увиденном. Они все вернулись домой, но забыть о происшедшем не смогут уже никогда.
"Я об этом все время думаю"
А потом наступил шок. Никто ни о чем не хотел говорить. Каждый переживал происшедшее глубоко внутри себя.
— Мы все ходили по дому, как зомби,— вспоминает Татьяна.— Не разговаривали, но все время смотрели телевизор, все новости. Было очень страшно. Я думала, что вот мы уцелели, а как быть тем, у кого там погибли родные? Я увидела, что Лужков сказал, что ищут девятилетнего мальчика. Я подумала, что мама этого мальчика стоит и ждет его на улице, а он там, внизу. И я об этом все время думаю. Там, в бассейне, такие веселые дети были. И вот в одно мгновение все изменилось. Знаете, такое с нами впервые произошло. И вся наша семья потрясена, потому что изменилось все — ценности изменились. Стало ясно, что в одно мгновение может разрушиться, оборваться твоя жизнь, и это так бесповоротно, так безысходно.
Заговорили в семье Гордеевых на пятый день после трагедии. Сын Сергей спросил у мамы: "Как ты думаешь, кто-то из тех, кого мы выносили, выжил?"
В тот же день Татьяна вышла на работу. Поняла, что оставаться дома одна больше не может, что нужно идти к людям. Но с людьми тоже страшно. Теперь Татьяна не может смотреть на стеклянные крыши и высотные дома, потому что ей кажется, что все это упадет. Она боится спускаться в метро и появляться в людных местах. Она боится закрытых помещений и боится вспоминать вслух увиденное в "Трансвааль-парке".
— Я больше никогда не буду ходить в такие места,— говорит Татьяна.— Сколько раз я была в этом аквапарке и все думала — как же это все держится? Я думала, надо же было так придумать, чтобы вот такое сооружение построить. Чтобы внутри — сауны, бани, бассейн на огромном пространстве, а снаружи, за стеклом — минус двадцать и снег. А теперь я туда даже подойти боюсь. И еще долго не подойду. Это такая беда. Сегодня первый день, когда я разговариваю. Мой младший сын никому в институте ничего не сказал, потому что ему тоже тяжело вспоминать. В Москве стало жить страшнее, чем где бы то ни было. Я не пессимист и панике стараюсь не поддаваться, но все время в голове у меня мысль о том, что мы могли остаться там, на месте тех людей, под стеклом.