На фоне Пушкина сшивается семейство
Анна Толстова о семейной саге, вышитой Марией Арендт
В Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открылась выставка Марии Арендт «Шито-крыто, или Текстильная архитектура», сделанная вместе с галереями Roza Azora и Iragui. Куратором и архитектором выставки выступил Алексей Трегубов, принятый в члены большого семейства Арендт наряду с художниками, лейб-медиками, видными кардиологами и первопроходцами воздухоплавания
«Ландшафт», 2014
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
«Ландшафт», 2014
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Тряпки, по которым вышивает Мария Арендт, чаще всего бывают белые или черные — как лист бумаги или как аспидная доска. И вот по верху такого воображаемого листа большими печатными буквами старательно выведено: «Быстрый заяц меж полей перебе...» — на этом месте лист закончился, как это часто бывает с писателями младших классов, поэтому строке пришлось спускаться вниз по правому краю: «...жал дорогу ей». Цитата неточна, но это не самая большая беда — самая большая беда, что в левом нижнем углу изображен уже почти перебежавший дорогу длинноногий слон, которого если что и роднит с пушкинским зайцем, так только большие уши. Все дело в том, что Пушкин, как известно, из Африки, и в одном из своих проектов Мария Арендт решила репатриировать солнце русской поэзии туда, где и без него солнца хватает. Это школьное хулиганство вполне соответствует школьной арендтовской манере «рисования иглой», однако Пушкиным Мария Арендт занялась не из обэриутского озорства, а по семейной традиции, будучи девочкой из хорошей семьи.
Популярно-прикладная психология учит нас, что хорошая семья и хорошая профессия — залог успеха в жизни. У Марии Арендт хорошая профессия, в смысле специализация: согласно диплому, она «художник по вышивке», и это значит, ей, в отличие от многочисленных жертв советского художественного образования, не приходилось тяготиться своей ремесленной школой, преодолевая и переизобретая самое себя, чтобы попасть в мир современного искусства, ведь работа с текстилем и особенно с вышивкой — это фирменные феминистские медиа и стратегии. А еще у Марии Арендт хорошая семья со славными художническими традициями, но не стоит завидовать детству, проведенному в легендарном доме на Масловке и в богемном Коктебеле: никакой советской художественно-академической сытостью это благородное семейство вхутемасовской закалки избаловано не было. Да и артистическая линия родословной обозначена на выставке пунктиром — скупыми стежками.
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Фото: Мария Арендт / предоставлено ММОМА
Первым учителем Марии Арендт и ее старшей сестры Наташи (некоторые работы на выставке сделаны сестрами в соавторстве) была бабушка, скульптор Ариадна Арендт, ученица Мухиной. «Портрет Ариадны Арендт», прислонившейся к стене пожилой дамы с палочкой, составлен из воздушных белых одежд с вышитыми на них строчками из ее писем и воспоминаний, недавно изданных, и гипсовой маски. Эпистолярные одеяния сообщают образу бесплотность: в молодости Ариадна Арендт попала под трамвай и лишилась обеих ног, но не впала в отчаяние — спасла теософская вера в тайный смысл всего свершающегося в земной юдоли. Гипсовая маска выполнена в 1972 году ее вторым мужем, скульптором Анатолием Григорьевым: в 1948-м он был арестован как участник «антисоветского теософского подполья» и следующие семь лет провел в лагерях между Норильском и Воркутой. Жена должна бы была последовать за ним, но репрессивное колесо почему-то забуксовало — полагают, что на Лубянке не хотели возиться с безногой калекой. Ее просто вышвырнули из мастерской — почти все работы погибли. Мало что сохранилось и из наследия первого мужа Ариадны Арендт, скульптора Меера Айзенштадта (два года назад его персональную выставку устроили в галерее «На Шаболовке»),— такова судьба многих вхутемасовцев, не вписавшихся в магистральную линию советского искусства в 1930-х. Две скульптуры деда появляются на нынешней выставке Марии Арендт, вступая в диалог с ее архитектурными вышивками. На этом непосредственные обращения к художнической династической линии заканчиваются — в конце концов, семейство Арендт прославилось не только и не столько художниками.
«С точки зрения современной медицины лечение Пушкина было совершенно неправильно и только без нужды увеличило страдания умирающего»,— пишет доктор Вересаев в «Спутниках Пушкина» о Николае Федоровиче Арендте, знаменитом военном хирурге, дошедшем с русской армией до самого Парижа, лейб-медике Николая Павловича и, что сегодня особенно актуально для всех сознательных граждан, пионере использования антисептиков в лечебном деле. Сестры Арендт как будто бы чувствуют ответственность за далекого предка, не спасшего своего самого главного пациента, и берутся спасать страдальца немедицинскими способами. Но, поскольку вышивание к стихам и прозе по обрывкам ткани, напоминающим не то клочки бумаги, не то кровавые бинты, видимо, не помогает, возникает грандиозный африканский проект. «Просто русский мещанин» получает целую портретную галерею предков по линии Ганнибала: выполненные в квазиафриканской традиционной манере скульптуры богато украшены российскими орденами и петровско-барочными париками (Наташа Арендт). И вот уже невыездной Пушкин в Африке, вышитый на африканских тканях (Мария Арендт): под пальмами, в песчаных буранах пострашнее, чем в «Метели», и в прочих ориенталистских приключениях почище, чем в «Путешествии в Арзрум», в целях репатриации и реабилитации — ведь вреден север для него.
Оживлению героя способствуют анимация Марии Арендт, снятая в сотрудничестве с двумя известными арт-хулиганами Константином Звездочетовым и Александром Петрелли, он же — человек-галерея «Пальто», появляющийся на всех вернисажах и жестом заправского эксгибициониста распахивающий полы пальто, к которым изнутри прикреплены выставленные на продажу работы хороших московских художников. Временно оставив роль художника-галериста, Александр Петрелли совершенно вжился в роль «Саши П», пользуясь не только своим большим артистизмом, но и анекдотическим внешним сходством с героем. Что же касается научного консультанта этого реанимационного проекта, его роль исполнил замечательный кардиохируг Михаил Алшибая, по совместительству видный коллекционер нонконформизма и современного искусства: целый зал отведен кардиовидео и кардиовышивкам, поэтически рифмующим хирургический и артистический подходы к швам и тканям.
Но на самом известном из докторов Арендтов семейная сага не заканчивается: следующая песнь посвящена Николаю Андреевичу Арендту, племяннику лейб-медика, деду Ариадны Арендт и прапрадеду Наташи и Марии Арендт, по фамильной традиции врачу и пионеру отечественного воздухоплавания. В вышивках любящей и ироничной праправнучки он, изучавший принципы парения птиц и конструировавший аэропланы, предстает «Леонарендтом», титаном русского космизма. И благословляет ее на самый известный проект, посвященный архитектуре русского авангарда и ее «леонардам». Шухов, Мельников, Чернихов — целый зал завешен воздушными полотнами с вышитыми постройками, проектами и утопиями, воспаряющими в небеса, даром что скульптура Меера Айзенштадта и Анатолия Григорьева тянет их на грешную землю. В этот ряд встает и дом на Верхней Масловке, замышлявшийся как Город Солнца для художников, но обернувшийся бентамовским Паноптикумом, судя по его невеселой истории. Архитектурная и прочие серии Марии Арендт насчитывают десятки полотен — те, что не поместились на выставке, послужили материалом для палатки «Дом художника», выстроенной в последнем зале. Эта тканево-пещерная инсталляция, архетип архетипович убежища, является эпилогом саги об Арендтах и моралью басни о советском и любом другом художнике: в ситуации, когда никакая верхнемасловская Касталия не может служить надежным укрытием, стоит рассчитывать на две вечные ценности — семью и профессию.
«Мария Арендт. Шито-крыто, или Текстильная архитектура». Московский музей современного искусства на Гоголевском бульваре, до 1 ноября