В будущем на территории Нагорного Карабаха должны мирно жить армянская и азербайджанская общины. Об этом заявил в четверг в интервью «РИА Новости» президент Азербайджана Ильхам Алиев. Правда, добавил он, вначале «должны быть устранены последствия этнических чисток, и все вынужденные переселенцы должны вернуться в собственные дома». Премьер-министр Армении Никол Пашинян, в свою очередь, назвал происходящее сейчас «беспрецедентной по своим масштабам войной в XXI веке». Корреспонденты “Ъ” Александр Черных и Кирилл Кривошеев, продолжающие работать с армянской и азербайджанской сторон соответственно, пришли к выводу: перспективы скорого окончания военных действий, а тем более мирного сосуществования двух народов в Нагорном Карабахе по-прежнему крайне туманны.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
«Враг использует все, кроме атомной бомбы»
Южное направление остается самым напряженным для армии непризнанной Нагорно-Карабахской республики (НКР). И армяне, и азербайджанцы утверждают, что полностью контролируют два ключевых города — Гадрут и Джебраил. Но со стороны НКР проехать к ним невозможно. Военные и ополченцы, дежурящие на многочисленных блокпостах поперек шоссе, предупреждают: «Даже не суйтесь, слишком опасно». Со стороны перевалов, закрывающих Гадрут, каждые пару минут раздаются звуки разрывов.
Мы крутимся по району в поисках объездных троп — проезжаем несколько замаскированных огневых точек и один танк, демонстративно занявший половину дороги.
Влетаем в небольшой покинутый поселок: частный сектор, квартал пятиэтажек — и снова хмурые мужчины в камуфляже с автоматами. Они немного смягчаются, когда я здороваюсь даже не по-армянски, а по-карабахски: успел за эти дни выучить небольшую разницу в произношении. «Что надо? Куда хотите?» — спрашивают нас. Замечаем указатель «Больница» — просимся туда, поговорить с врачами.
У ворот больницы нам устраивают настоящий допрос. Дозорные вызывают начальника, тот по рации просит прийти еще кого-то, и через пару минут мы окружены кольцом военных. Главный — невысокий лысеющий мужчина — мягко улыбается, а потом просит показать документы. Изучает аккредитацию Армении, разрешение на освещение конфликта от властей НКР, внимательно перелистывает российский загранпаспорт, рассматривая каждую визу. «Врачи с вами говорить не будут,— мягко убеждает он.— Никто с вами говорить не будет. Никому это не нужно». Потом «безопасник» отводит в сторону нашего водителя и начинает жестко допрашивать его на армянском. А с нами разговаривает командир военных — очень нервный худой мужчина. «Хотите войну посмотреть? А духу хватит на передовую поехать? Прямо сейчас, давай отвезу!» — срывается он на крик. Мы с фотографом соглашаемся, и командир идет на попятную: «Нечего вам там делать. Не хочу грех на душу брать».
Где-то через полчаса «безопасник» приводит молодого мужчину, которого представляет главврачом больницы. Он совершенно не похож на гражданского медика. Мужчина настороженно смотрит на нас и на вопросы отвечает односложно. Да, много раненых мирных жителей. Да, и местные, и из сел, и из Гадрута. Лечим на месте как можем, отправляем дальше. Ранения осколочные, пулевых нет. «Враг использует против мирного населения все известное вам в России дистанционное оружие. Все, кроме атомной бомбы»,— говорит врач.
Что нужно знать о конфликте в Нагорном Карабахе
Нас провожают до выезда из поселка; водитель пересказывает — у него допытывались, как журналисты узнали про больницу: «Я им говорю, что у них самих указатель висит, а они не верят». Решаем проехать горными тропами в объезд основного шоссе. Так мы оказываемся в еще одном небольшом селе, совсем близко к Гадруту. Улицы кажутся пустыми, но на дорогу выходят двое пожилых мужчин — братья Мамвел и Анушаван Анукян. Они рассказывают, что в село часто залетают ракеты. «Как война ушла, женщин и детей в Ереван отправили. Остались одни старики — помогаем ребятам-военным,— говорит 70-летний Мамвел.— Нас больше людей в селе, просто днем все спят. Ночью просыпаемся и выходим на дежурства. Стоим в засаде по три человека. Не движемся, не дышим, не говорим. Турки засылают диверсантов, но наши горы нам помогают — мы здесь каждый перевал знаем, каждую ложбину, каждый камень. Мы знаем, какие места никак не обойти, и, если диверсанты-террористы здесь появятся, они мимо нас не пройдут. А стрелять мы умеем, еще с прошлой войны».
С перевалов слышны разрывы, совсем близко: не одиночные, а цепочкой. «Грады работают,— определяет Анушаван.— Но это ерунда. Главное, сегодня беспилотники не летают, а вообще, их тут много. Летят, бьют с воздуха. Вот дальше, по гадрутской трассе, пару дней назад разбомбили 5–6 машин. И военные, и гражданские были, 15–20 человек умерли».
После этих слов сразу хочется посмотреть на небо.
— Фашисты,— сплевывает Мамвел.
— Да хуже. Фашисты хоть лицо в лицо воевали. И на прошлой войне танки были, автоматы. А сейчас — ракеты, «Лоры» и «Смерчи». Никому не важно, герой ты или не герой. Азербайджанцы с нами не воюют — с нами их роботы воюют.
Бои в Карабахе. Сводка за 15 октября
Анушаван остается в селе, а Мамвел ведет нас выше, в горы, показывать кладбище. Около входа действительно небольшая воронка, вокруг разбросаны осколки. Старик показывает на могилу своего деда Саркиса, на старом надгробии — недавно сделанная фотография усатого мужчины в царской форме. «Видите, мы с вами, русскими, близкие люди. Дед был офицер русской армии, в Первую мировую воевал,— рассказывает Мамвел.— Мы фото недавно нашли в архиве российском. Вот когда революция началась, им сказали командиры: берите оружие и отправляйтесь домой, защищать родных. Это уже не ваша война».
Есть здесь и еще одно захоронение — мемориал героев. На огороженной площадке стоит каменный обелиск с именами погибших в Великую Отечественную войну сельчан — больше 30 человек. Рядом — каменная плита с портретами двух бородатых мужчин, погибших в 1994 году. А справа от них — совсем свежая могила, усыпанная цветами. Здесь похоронен Айко Гулян, погибший на фронте три дня назад. Ему было всего 19 лет. Мы молча стоим у могилы. Слышно, как в горах, не умолкая, работают «Грады».
Разумеется, нас приглашают зайти в дом; разумеется, нам наливают крепкую яблочную водку и молодое шипучее вино — из бутыли объемом 22 литра. Первый тост — за мир, второй — за дружбу с Россией.
Хозяин дома открывает банку с соленьями и извиняется за скудное угощение: «Мука в доме есть, но женщин нет, некому лепешки сделать. Вы так и напишите, воевать мы умеем, а без женщин никуда».
Зато нас учат карабахскому обеду — нарвал у дома пучок крапивы, раскатал между ладонями, не обращая внимания на жгучее покалывание, посолил, завернул в лаваш — и так ешь. Тут же выпили и за крапиву.
На шум с заставы у села подтягиваются несколько солдат-добровольцев, им тоже наливают. Не чокаясь, все пьют в память о 19-летнем Айке Гуляне. Арен, совсем молодой парень, наливает себе еще и ловит мой взгляд. «Вы только не думайте, что мы тут бухаем и развлекаемся,— на очень хорошем русском тихо говорит он.— Понимаете... очень сложно на фронте, если иногда не пить. Мне 25 лет, как враг напал, мы сразу с братом записались добровольцами, нас на первую линию отправили. И знаете, я в Степанакерте в магистратуре учусь, я все знаю про наших героев, но к такому я не был готов. Никто к такому не готов — когда ты идешь и видишь 18-летних ребенков с автоматами. А потом проходит ночь, прилетает снаряд, и ты видишь, как эти ребенки в траве мертвые лежат».
Мы молча пьем. Арен продолжает: «Там совсем по-другому. Я не могу так сказать, чтобы для вас было доступно. Ни по-русски, ни по-армянски. Другой не поймет, кто там не был. В любую секунду может твоя жизнь закончиться. Там война, там те, с кем ты стоишь — все твои братья. И вот каждый день твои 18-летние братья гибнут у тебя на глазах. Что они видели в этой жизни... Они и автоматом не успели воспользоваться — против нас издалека стреляют. Не как раньше, полк на полк. Теперь тебя убьют издалека, а ты и не сделать ничего не сможешь».
— Давайте выпьем за мир, братцы,— предлагает другой солдат.— Чтобы скорее война закончилась. Может мы просто не знаем, у нас же связи тут нет — а вдруг она уже закончилась.
— Когда война закончится, приходи сюда опять,— говорит хозяин дома.— Я тебе эту бутылку подарю, только уже не с вином, а с водкой. Ты, главное, приходи живой.
«Они напали зверски, зверски»
Хотя в предыдущие дни корреспонденты “Ъ” в Азербайджане могли за день проехать сотни километров, на этот раз мы решили практически остаться дома — в Барде. Этот город расположен примерно в 20 км от армянских позиций и не обстреливается так сильно, как соседний Тертер. Жизнь здесь течет мирно, если не считать журналистов в бронежилетах, то и дело появляющихся на пороге местной гостиницы. Несколько дней подряд мы ужинали в ресторане, где столы для гостей стоят на помостах посреди пруда, а вокруг плавают гуси.
Войну слышно даже отсюда, но она кажется далекой. Оказалось, напрасно.
В центре города до недавнего времени был другой ресторан — «Древняя Барда». Сейчас на его месте лишь развалины и два прошитых осколками автомобиля — сюда упал снаряд от ракетного комплекса «Точка У». Повезло, что в 11 утра, иначе кроме раненых могли быть и убитые.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Дальше едем в дома двух сватов — дети в двух семьях собираются пожениться. Во дворе первого дома стоит накрытый стол и дымит самовар, но повод собраться скорбный — по четвергам азербайджанцы поминают усопших, каждую неделю до сорокового дня после смерти. Поминают Шахрияр Мехтиеву — учительницу местной школы и мать жениха. Ее убил снаряд, когда она вышла во двор поговорить по телефону. В том же дворе стоит дом для молодоженов — там пострадал козырек у входа. По местным традициям свадьбу теперь, после гибели ближайшего родственника, можно играть только через год.
По злой иронии судьбы в тот же день снаряд попал в дом отца невесты — Ильгара. В гостиной было девять человек, и все, к счастью, выжили. Но дом сгорел дотла — обезумевший от горя хозяин показывает нам новый холодильник и стиральную машину, полностью черные. Черное в доме, кажется, все — потрескавшееся в огне дерево на стенах, потолке и полу, который вот-вот обвалится под ногами. Когда снаряд попал в крышу, Ильгар, убегая, решил спрятать деньги от проданной квартиры — под матрас. Разумеется, искать их там уже смысла нет — в доме даже алюминиевая посуда расплавилась, а значит, температура была не меньше 660 градусов. «Скорее, под тысячу»,— говорит нам мужчина. А вот семейный фотоальбом чудом сохранился, обгорели только края толстой книги.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Из девяти человек, что были в доме Ильгара, пятеро — из Тертера. Приехали переждать войну и встретили ее здесь. Зачем армянские войска могли стрелять по этому району, непонятно: рядом больница и хлебозавод. Местные уверены, что целью были именно они.
Догнала война и постояльцев бардинской школы. Постояльцев — потому что с 27 сентября в классах прямо на партах разложены матрасы и спят люди, всего 301 человек. Это жители тех мест, где сейчас идут постоянные обстрелы: Тертерского, Агдамского и Геранбойского районов. Снова злая ирония судьбы — только 15 сентября занятия возобновились после волны коронавируса, как началась война. И учеников вернули на дистанционное обучение. Как рассказал “Ъ” глава исполнительной власти Бардинского района Видади Исаев, таких переселенцев в его районе 30 тыс. человек. В соседних — примерно столько же. И это только те, кто зарегистрировался как вынужденный переселенец, а ведь многие просто сели в машину и уехали к родственникам.
Фото: Коммерсантъ / Александр Казаков / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
В селах, откуда уехали эти люди, мы бывали — там нет никого, только домашняя птица бегает по улицам в поисках пропитания. «Мы босиком убегали, как тут о птице думать»,— рассказывает Валентина Джапарова, украинка из Казахстана, вышедшая замуж за азербайджанца. Рядом с ней стоит женщина в нарядной блузке — надела первое, что попалось под руку, когда собралась в шесть утра 27 сентября. «Малахат Рзаевна,— видимо, по привычке представляется она.— Учительница русского языка из Тертера». Ее дом примерно там, где нам накануне пришлось прижиматься к стенке, спасаясь от обстрелов. «Они (армяне.— “Ъ”) напали зверски, зверски. С самого утра начали стрелять. Кругом были ужасные крики»,— рассказывает она. А потом вспоминает, что когда-то в Тертере было много армян и все жили в мире. Но детали как будто стерлись из людской памяти. Была школьная подруга-армянка, но когда с ней виделись последний раз? Где она сейчас? Что стало линией разлома? На все эти вопросы женщина ответить не может, хотя языкового барьера точно нет.
Временные переселенцы приглашают в класс, который теперь служит им квартирой. Ожидаю увидеть казарму, но нет — места достаточно много. Как утверждает директор школы, больше чем две семьи в один класс не селят.
Возле школы тоже падали снаряды — полагают, что целились в местный аналог МФЦ. В холле школы стоит телевизор — центр местной общественной жизни. Замечаем оживление — говорят о чем-то тревожном. «Ударили по кладбищу, трое погибших. Люди даже похоронить родных не могут»,— плачет пожилая женщина. Об ударе по тому же кладбищу в Twitter несколько часов назад написал помощник президента Азербайджана Хикмет Гаджиев. Значит, надо ехать.
Кладбище после обстрела
Фото: Александр Казаков, Коммерсантъ
Кладбище после обстрела
Фото: Александр Казаков, Коммерсантъ
Полицейский подсказывает дорогу, и вот мы идем по центральной тропинке. Но тут раздается свист, и первый раз за командировку приходится падать на землю. Приземлилось, кажется, близко. Прокручиваю в голове сценарии: в городе хотя бы можно укрыться за стеной, а гранитные памятники в поле наверняка разлетаются на множество мелких осколков. Могилу, в которую попал снаряд, решено не искать. Но, едва мы возвращаемся к воротам, нам навстречу идут турецкие коллеги — они думают иначе.
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Анатолий Жданов / купить фото