Греко-болгарская схизма: парад церковных суверенитетов

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В XIX веке государство и церковь обнаружили, что к их трудному «концерту» прибавляется третий голос — нация. Которая отчаянно ищет своего самоопределения в том числе и в церковных вопросах. На Западе эти поиски с грехом пополам удалось примирить с привычным строем церковного уклада (где католического, а где протестантского), а вот в новых православных государствах, в которые одно за другим превращались европейские владения Турции, было иначе. Здесь и там появлялась своя собственная национально-государственная церковь — Элладская, Румынская, Болгарская, Албанская, в конце концов. И всякий раз национализм, интересы великих держав и притязания Константинопольского патриарха входили в клинч, расцеплять который приходилось десятилетиями.

Храмы, превращенные в мечети,— это, конечно, форменная «мерзость запустения на месте святе», но ведь кричали же в 1453-м: «Лучше турецкая чалма, чем папская тиара». И докричались, и даже получили от чалмы некоторые знаки уважения побольше, чем эксклюзивное право Константинопольского патриарха ездить верхом (чего прочим христианам не дозволялось). Тот же патриарх признавался в Османской империи «миллет-баши» или, как выражались греки, «этнархом» — с правом распоряжаться всеми церковными имуществами, сколько их ни осталось, с властью над православным духовенством и даже простыми мирянами; что-то вроде государя в государстве.

На практике, конечно, государь был марионеточный, чуть что — сместят, и хорошо если сместят, а не удавят. Однако и это только часть проблемы. Скажем, армяне и иудеи тоже были «миллетами», и с ними все обстояло несколько проще, потому что религиозное и национальное никто не мог и не пытался разделить. Те же, кто был подчинен Вселенскому патриарху, чохом назывались «Рум-миллет» — «ромеями», людьми ромейской, греческой веры, и тут уж никто не интересовался, были ли они при этом греками, болгарами, сербами или арабами.

Да и с чего бы интересоваться? Положим, древние патриархаты Александрии, Иерусалима, Антиохии так и считались самостоятельными поместными церквами sui iuris, как, скажем, и Кипрская архиепископия, которая еще во времена Вселенских соборов получила автокефалию, и все-таки в оттоманских реалиях это была до определенной степени фикция. Когда-то в XVI веке по политически расчетливой милости султанов Константинополь даровал подобие церковной независимости сербам, восстановив старинную Печскую патриархию. Но два столетия спустя это решение отозвал: времена были тревожные, на балканские вилайеты точили зубы Австрия и Россия, и держать эти территории под церковным контролем греков было как-то надежнее.

Одна неприятность: когда Старый режим посыпался в странах гяуров, оказалось, что и греки грекам рознь. В 1821 году началось восстание в Греции, так занимавшее всю Европу — достаточно вспомнить Байрона; всем было понятно, что дело идет к образованию независимого православного государства, но тогда и вверять его церковные дела подданному султана невместно. В 1833-м новосозданное по мановению Англии, России и Франции Королевство эллинов наконец решилось формально объявить об автокефалии своей церкви, заодно предписав последней устройство, аккуратно скопированное с русских образцов,— Правительствующий синод, король как «верховный начальник» и так далее (а кого еще было копировать, с другой-то стороны?). Чем, естественно, вызвало показательный гнев константинопольского «этнарха», и тут уж дело было не в одних только подначках со стороны Блистательной Порты.

В православном каноническом праве просто-напросто не было четко обозначенных представлений о том, кто, как и по какому поводу может получать автокефалию; все прецеденты катастрофически устарели и едва ли годились в дело. В Фанаре очень хотели сохранить именно за собой последнее слово по этому вопросу — а на что иначе звать «его божественное всесвятейшество» Вселенским? Поэтому, всячески сохраняя лицо, после 17-летнего раскола патриарх Анфим IV все-таки поддался нажиму великих держав и торжественно признал Синод Элладской церкви своим «во Христе братом». Чем пополнил список автокефальных церквей православия еще одной.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Но это было только начало. Разве что в случае с Сербией после Берлинского трактата все заинтересованные стороны повели дела так удачно, что в 1879-м патриарх Иоаким IV без проволочек подтвердил своим «томосом» независимость новой национальной церковной структуры. А в остальном — схизма на схизме. В 1865 году княжество Молдавии и Валахии завело у себя самостоятельную церковь, но Константинополь признал ее только 20 лет спустя, когда уже и княжества не было, а было Королевство Румыния. В 1922-м об автокефалии заявила Албания — и тут, даром что и Османская империя ушла в историю, Вселенская патриархия снова сопротивлялась и сдалась только в 1937-м.

Но всего скандальнее и болезненней получилось с Болгарией. Отчасти, вероятно, потому, что Болгария и поближе была к Стамбулу, чем какая-нибудь Румыния; но как знать — не в том ли дело, что предводителям «Рум-миллета» мерещились болгарские царства, бивавшие ромеев не раз и не два. Еще в 919 году был провозглашен независимый Болгарский патриархат — который Византия сначала со скрипом признала, потом, после устроенной императором Василием Болгаробойцей кровавой бани, ликвидировала, но в XIII веке снова признала, а затем уж его ликвидировали турки.

Впрочем, болгарская автокефалия была еще и «автокефалией снизу» — национально-освободительная церковность в чистейшем виде. Фактически болгары отложились от Константинополя до восстаний середины 1870-х, до большой войны, до «На Шипке все спокойно» и уж тем более до появления автономного Болгарского княжества. Еще в 1860-м болгарский епископ Иларион, вынужденно обретавшийся в Константинополе, решился помянуть вместо патриарха «всякое епископство православных» — и началось. Посулы разрешить богослужения на славянском и назначать в Болгарию епископов, знающих местное наречие, делу уже не могли помочь; пришлось вмешаться султану, который в 1870-м самолично даровал Болгарии самую широкую церковную автономию с номинальными признаками зависимости от Константинополя. Новую структуру должен был возглавить архиерей с титулом экзарха (то есть наместника), которому полагалось поминать за богослужением Константинопольского патриарха и получать от него миро. Впрочем, и эта мера запоздала. В 1872 году болгары провозгласили свою церковь автокефальной (хотя и почему-то сохранили за ее предстоятелем звание экзарха).

И получили в ответ залп тяжелой артиллерии. Вместо прекращения отношений и евхаристического общения — соборное отлучение от церкви и обвинение в расколе по всей форме. Но мало того. В случае Элладской или там Сербской церкви Вселенские патриархи пусть далеко не сразу, но все-таки изрекали примирительные слова о том, что, мол, церковь Христова едина, однако же в духе мира и любви возможно создание новых автокефальных церквей «применительно к устройству областей и степени их достоинства». Болгары же 1872-м были осуждены как адепты новоизобретенной в Константинополе ереси «филетизма», которая состояла в привнесении в церковь племенного, национального начала — но главным образом в самом признании за тем или иным народом права на свободную и канонически правомерную церковную сецессию.

И здесь уже не помогали никакие резоны. Впрочем, и эффекта эти громы имели немного. Экзарх Болгарии преспокойно сидел в Стамбуле, от его имени Синод беспрепятственно вершил дела в княжестве, а потом и царстве. Собственно, и авторитет Константинопольской кафедры пошел трещинами — и это в дальнейшем, несмотря на кое-какие сполохи межвоенного времени, так и продолжалось; когда в 1940-е годы сталинское руководство рассчитывало добыть патриарху Московскому титул Вселенского, это была, конечно, утопия, но не то чтобы в прагматическом смысле вовсе полоумная.

Послевоенные перемены в «устройстве областей и степени их достоинства» вообще много чего изменили: СССР хотел, чтобы в странах народной демократии и православные церкви были сателлитами Москвы. Еще в феврале 1945-го Русская православная церковь представила в Фанар настолько основательное ходатайство, что 73-летняя схизма наконец была прекращена, и Болгария наконец получила официальную автокефалию. Затем уже непосредственно из Москвы томосы об автокефалии были отправлены Польской православной церкви (1948) и церкви Чешских земель и Словакии (1951) — и Вселенская патриархия снова, хотя теперь уже без последствий, осерчала. Как это так, Польше Константинополь и сам автокефалию дал давным-давно, а Чехословакии еще не дал. Москва пыталась настоять на своем представлении о том, что автокефалию должна представлять «церковь-мать» (а епархии в Польше и в Чехословакии к концу 1940-х формально были в юрисдикции Русской церкви) — но тщетно. И когда в 1970 году Москва даровала автокефалию православной церкви в Америке, Константинополь и другие древние кафедры Востока это решение так и не признали.

Понятно, что Украина — продолжение того же давнего спора, но и ей дело не ограничится. На повестке дня уже стоит вопрос провозгласивших свою самостоятельность церквей Черногории и Северной Македонии; никто не знает, не присоединится ли к ним со временем, допустим, Белоруссия. Однако никаких общепринятых, ясных и непротиворечивых установлений о «праве церквей на самоопределение» как не было в 1820 году, так нет и в 2020-м.