Неизвестные и наивные

В Манеже открылась выставка "Искусство Ярославской и Костромской земель XVIII-XX веков. Поиски, находки, открытия. 1963-2003". До Петербурга этот путешествующий выставочный проект, собранный усилиями десятка провинциальных музеев как оммаж знаменитому московскому реставратору-первооткрывателю неведомых шедевров Савелию Ямщикову, докатился в сокращенном варианте, без древнерусских икон. Но и в таком виде это событие исключительное, считает АННА ТОЛСТОВА.

Самые громкие открытия последних сорока лет в области отечественного искусства — солигаличский Рокотов Григорий Островский, кологривский Пиросмани Ефим Честняков, купеческие портретисты Павел Колендас, Николай Мыльников, Иван Тарханов — собраны под одной крышей. Все они из низшего в табели о рангах класса "неизвестный художник" перешли в разряд знаменитостей. Хотя по большому счету так и остались неизвестными: крепостные они или вольные, самоучки или где-то учились, образованные или "не знали грамоте"? Один подписывался на французский манер — Milnikoff, другой на обороте автопортрета в лубочном тоне писал, что "был мил и ндравом любезен, и для девушек полезен". Пусть им не хватало столичной ловкости и набитой руки, зато умели потрафить модели. Кто еще мог так тщательно выписывать кисею, муар, узоры на шалях, жемчуга и позументы? Пусть ошибки в анатомии и перспективе. У них вместо стиля и лоска — портрет как таковой, письмо "личное", с ударениями и на первом, и на втором слогах. Лица и личное к ним отношение. Прелестная "Е.П.Ч." вся в голубых бантах, с ленточкой на хрупкой шейке, — ох и влюблен же был Григорий Островский в дочку помещиков Черевиных. Мыльниковские портреты купцов Соболевых — лучшего документа по исторической антропологии не сыскать, вот уж отличный контраст к купеческой идиллии мирискусника Кустодиева. А картины Ефима Честнякова, вроде как музыка у Вагнера, — лишь часть Gesamtkunstwerk'а. Декорации для синтетических спектаклей про Город Всеобщего Благоденствия, с которыми деревенский философ Честняков вернулся в родное Шаблово, никем в столице не понятый, не доучившийся в Академии у Репина, чтобы в театральной форме образовывать босоногую и чумазую детвору. И преобразовывать с помощью сказки, где мужички разъезжают на деревянных лошадках, каждый колодец или скирда обжиты, оборудованные печками и окошками, на сельские праздники запросто заходят феи и птицы сирины, а уж если уродилось яблоко — так такое щедрое, что и в телегу не лезет.
       В общем, выставка — признание в любви русской провинции, ее безвестным талантам и прозябающим в нищете музейным бессребреникам. Оттого на всех этикетках рядом с именами художников указаны имена реставраторов. За ними ясно читается имя главного реставратора-идеолога, нашедшего и восстановившего эту культуру целиком: Савелий Ямщиков, человек, у которого реставрация из профессии превратилась в мировоззрение. Его энтузиазм и организаторский талант родом из эпохи гражданской серьезности "Заставы Ильича", из времен комсомольского задора шестидесятников и исследовательского пафоса физиков-лириков. Объездить пол-России в поисках в лучшем случае просто пылящихся в запасниках икон или "малых русских", вывозить их в Центр Грабаря на реставрацию, несмотря на резолюции вроде: "Здесь написано, здесь и погибнет!", пробивать общесоюзные и даже зарубежные выставки, издавать роскошные каталоги, организовывать рецензии в "Правде" и сюжеты в программе "Время" — и все это в застойные годы, с конца 1960-х до начала 1980-х. Говоря современным языком, Савелий Ямщиков — гениальный "куратор" усадебных художников и великий "пиарщик" областных музеев, абсолютно точно попавший в ритм времени и "раскрутивший" русский примитив, как раз когда к "третьей культуре" — той, что ютилась между профессиональной и народной, — возник общий интерес. Когда тартуские семиотики с Юрием Лотманом во главе занялись художественной природой народной картинки. Когда туризм по Золотому кольцу был на пике, образованные модники собирали альбомы Таможенника Руссо и Наматжиры, а вся страна наизусть знала историю про художника Пиросмани и его миллион алых роз. Так что ответственные партработники зря удивлялись километровым очередям в Москве и Ленинграде на выставки костромских и ярославских наивов. Просто у неизвестных "монограммистов" и "мастеров из Тотьмы" был свой московский Саатчи.
       3