Рост конфликтных настроений в обществе прогнозировали все, как только начался COVID-19. Кто-то даже пытался его измерить с различной степенью точности, из последних попыток — опрос исследовательского агентства Zoom Market об уровне агрессии в российских городах. Трем тысячам респондентов (разумеется, для каждого отдельного города выборка оказалась куда скромнее) команда исследователей задала вопросы: «Часто ли вы сознательно избегаете конфликтов?» и «Часто ли вы ругаетесь?». Итоги получились в целом радужными: более половины россиян сознательно стремятся «жить дружно», а часто ругаются только 20 процентов. Причем самыми дружелюбными оказались Москва, Владивосток и Новосибирск, а самыми ругливыми — Челябинск, Краснодар и Пермь.
Конфликтность и агрессивность резко возрастают в обстановке неопределенности
Фото: Reuters
Конфликтность и агрессивность резко возрастают в обстановке неопределенности
Фото: Reuters
Впрочем, что именно показало исследование, ясно не до конца, потому что любые прямолинейные вопросы в случае таких сложных сюжетов, как уровень агрессии в обществе, восходят к сакраментальному: «Перестали ли вы пить коньяк по утрам?». Чтобы человеку понять, часто ли он сознательно избегает конфликтов, нужно как минимум отслеживать такие свои состояния и иметь практику «осознанного поведения».
Рост конфликтных настроений в обществе прогнозировали все, как только начался COVID-19. Кто-то даже пытался его измерить с различной степенью точности, из последних попыток — опрос исследовательского агентства Zoom Market об уровне агрессии в российских городах. Трем тысячам респондентов (разумеется, для каждого отдельного города выборка оказалась куда скромнее) команда исследователей задала вопросы: «Часто ли вы сознательно избегаете конфликтов?» и «Часто ли вы ругаетесь?». Итоги получились в целом радужными: более половины россиян сознательно стремятся «жить дружно», а часто ругаются только 20 процентов. Причем самыми дружелюбными оказались Москва, Владивосток и Новосибирск, а самыми ругливыми — Челябинск, Краснодар и Пермь.
— Уровень конфликтных настроений, а тем более склонности людей к агрессивному поведению сложно определить в ходе опроса,— рассуждает Дмитрий Рогозин, завлабораторией методологии социальных исследований РАНХиГС.— Скажем, человек может воспринимать свою агрессивность как любовь к справедливости, как мужественность или даже искренность. Уровень допустимой конфликтности, агрессии — вопрос конвенции общества: что кажется одним ужасным, для других совершенно естественно.
Осечки в точности определения уровня агрессии дают даже прославленные международные индексы. Известнейший из них — Глобальный индекс миролюбия, составляемый Институтом мира вместе с Центром мира и изучения конфликтов Сиднейского университета регулярно, начиная с 2007 года. В июне институт опубликовал свои новейшие данные, попытавшись сделать первые прогнозы того, как COVID-19 повлияет на конфликтность в тех или иных регионах. Россия в рейтинге 2020 года открыла десятку «наименее мирных стран», среди которых еще Ирак, Ливия, Сомали, Афганистан и так далее; Исландия возглавляет список самых миролюбивых, деля пьедестал с Новой Зеландией, Данией, Японией и другими благополучными державами. Все бы хорошо, но «ключевые выводы» исследования, например, указывали, что межстрановые конфликты под действием ковида должны утишиться, и сообщали о «выдающемся прогрессе» в миролюбии Азербайджана и Армении… После событий этой осени читать остальные выводы без должного скепсиса уже сложно.
Хотя там есть и вполне оправданные наблюдения, основанные на длительности межстрановых сравнений. В частности, указано, что c 2007 по 2020 год основными факторами беспокойства в различных регионах, роста агрессии и насилия были не столько терроризм и уличная преступность, сколько политическая нестабильность, гражданские войны и возрастающие потоки беженцев. Эти факторы, как мы видим, дают о себе знать и на постсоветском пространстве.
Бытовое насилие и будничная ругань, как ни странно, не являются «частными проблемами»: они связаны с общей ситуацией в стране, а иногда и шире — в мире. Как показывают глубинные интервью с респондентами, человек склонен выбирать силовой, агрессивный путь выхода из какой-либо сложной ситуации, когда не знает или не имеет опыта альтернативного решения, когда окружающая обстановка оценивается как опасная, а оправдание «все так делают» — очевидным.
В практическом смысле насилие снижает неопределенность (ситуация кризиса наступает мгновенно, эмоциям дается выход), поэтому всякий рост неопределенности (включая эпоху ковида) делает «методы носорога» более популярными.
Если верить уже указанному исследованию Zoom Market, откровенно конфликтных людей (отвечающих утвердительно на прямой вопрос: «Считаете ли вы себя конфликтным человеком?») в стране только 9 процентов. Но более тонкие замеры показывают другие результаты. Например, фонд «Общественный вердикт» проводил опрос россиян об их отношении к вигилантам, то есть простым гражданам, которые самостоятельно берут на себя функции полиции (вигилантскими движениями в России являются «СтопХам», «Лев против», «Ночной патруль» и др.). Выяснилось, что мера их поддержки высока: 56 процентов опрошенных уверены, что «принуждать других к порядку могут и граждане, объединяясь для этого в группы и заставляя других следовать закону», и только 35 процентов считают, что «принуждать к общественному порядку может только полиция». Конечно, в таких результатах легко прочесть критику полиции (на «отлично» и «хорошо» ее работу в исследовании «Общественного вердикта» оценили только 8 процентов россиян), но само одобрение «принуждения к порядку», готовность решать проблемы силовым путем — показательны.
— Кроме того, в других наших исследованиях — об отношении россиян к насилию и пыткам — мы поймали тенденцию к росту доли тех, кто считает применение насилия по отношению к тем же заключенным нормальным,— рассказывает Асмик Новикова, руководитель исследовательских программ Фонда «Общественный вердикт».— Мы провели три волны одного опроса, где предлагали россиянам сделать выбор в ситуации ряда моральных дилемм, и последняя волна обнаружила феномен, который я называю «опривычиванием насилия». По-видимому, рост информированности о случаях бесчеловечного отношения к другим людям (важный во многих отношениях) побочным образом ведет к тому, что они воспринимаются как норма, пусть и очень неприятная, нашей жизни, и уже не вызывают отторжения. Похожий феномен виден в военных дневниках: если сначала человек останавливается на подробном описании каких-то ужасающих его событий, то со временем просто ограничивается фиксацией.
Что касается социальных групп, которые склонны одобрять насилие, то они вполне пестрые: женщины и мужчины, как выяснилось, здесь мало отличаются друг от друга. Чуть большую способность соглашаться с силовыми практиками демонстрирует старшее поколение, вероятно, сказывается опыт жизни, который в России, а еще раньше в Советском Союзе, чреват «опривычиванием». Во всех ситуациях отвергают применение пыток и насилия не более 10 процентов опрошенных.
Впрочем, по замечанию Асмик Новиковой, среди 90 процентов так или иначе толерантных к насилию россиян, уж откровенных агрессоров немного. Большинство просто не понимает, как можно решать проблему иначе. Скажем, в одной из дилемм респондентов спрашивали: могут ли врачи психбольницы, если их пациент впадает в состояние острого психоза, просить других пациентов обездвижить его силой? Поди тут разбери, что можно, а что нельзя, когда перед тобой «какой-то ненормальный» (и неважно, что по всем современным стандартам такое поведение врачей было бы названо жестоким обращением). А когда мы встречаемся с «психами» на дороге, за рулем — ну как на них не накричать, не возлюбить «СтопХама»? Даже безобиднейшее исследование Zoom Market, с которого мы начали, говорит, что 37 процентов россиян с удовольствием ругаются с незнакомцами на дороге. Привычка, стресс — и вот уже непонятно, почему бы не поддержать вигилантов или не вывести из общественного места силой кого-нибудь «без маски». Эпоха ковида наверняка породит новые поводы для исследования границ общественной морали и нашего дружелюбия.
Детали
