"Сексуальная революция не была напрасной"
Перед московской премьерой "Мечтателей" с Бернардо Бертолуччи встретился обозр
Перед московской премьерой "Мечтателей" с Бернардо Бертолуччи встретился обозреватель "Коммерсантъ-Weekend" Андрей Плахов.
— Кажется, вы одержимы идеей доказать, что не только американцы способны покорять мир. Это и есть ваша новая мечта?
— Только после девяти "Оскаров", полученных за "Последнего императора", я почувствовал себя итальянцем.
— Кому адресован фильм — вашему поколению, ностальгирующему по прошлому, или молодежи?
— А вы сами можете разделить кинозал на левую и правую половину?
— Это уже не первый ваш фильм об американцах в Европе. Почему вас так волнует эта тема?
— Я очень люблю Генри Джеймса, в его романах много молодых американцев и американок, которые потрясены европейской культурой. Они же приносят в Европу американскую витальность. В 1960-е годы молодые американцы также ехали в Европу, чтобы спастись от Вьетнама. Сегодня, когда идут войны на Ближнем Востоке, все иначе: американская молодежь стала другой.
— Выходит, революция 1960-х была напрасной?
— Нет, и я никогда не соглашусь с попытками замолчать это событие — одно из крупнейших в ХХ веке. Иногда мне кажется, что повзрослевшие и обуржуазившиеся революционеры специально не хотят рассказывать о своей молодости детям, боясь, что те тоже сбросят их с корабля современности. Но все социальное поведение изменилось, сексуальная практика тоже. Расцвел феминизм — все это плоды революции 1960-х.
— А в кино? Вы считаете, что оно после 1960-х тоже изменилось к лучшему?
— То было особое время для кино, и особенно во Франции. Я недавно обедал с Квентином Тарантино. Он, как и я, большой поклонник Годара. И я подумал: Квентин молод, и это прекрасно, но ему никогда не понять, чем были фильмы Годара для его современников. Кино было частью жизни и меняло эту жизнь. Особенно во Франции. Итальянцы моего поколения находились под влиянием неореализма, а молодые французы разбили "папино кино". Сняв свою первую картину, я устроил пресс-конференцию по-французски. Меня спросили: "Почему? Мы же в Италии, и мы итальянцы". На что я ответил: "Потому что французский — истинный язык кино".
— Но сегодня языком кино стал английский...
— Это только кажется. Да, Тарантино, или Пол Томас Андерсон, или Хэрмони Корин талантливы. Но не менее талантливы Вонг Кар-Вай, Цай Минь-Лянь, Маттео Гарроне. Все эти режиссеры напряженно думают об эволюции кино, о его новых технологических возможностях, они пытаются заново изобрести кинематограф. Кино стало другим, но оно продолжает жить.
— Когда-то после показа фильма "ХХ век" в Москве вы сказали, что камера не автомат. Но в вашем новом фильме кино опять играет роль оружия...
— Да, молодежная революция 1960-х началась с того, что полиция напала на демонстрантов-синефилов, защищавших Анри Ланглуа. Сегодня среди молодежи тоже есть киноманы, хотя многое ушло безвозвратно и когда мы искали молодых статистов на улицах Парижа и Лондона, многие из них даже не знали, кто такая Марлен Дитрих.
— В финале фильма вы оставляете своих героев на распутье...
— Тео выбирает "коктейль Молотова", то есть выбирает борьбу. А Мэтью, умудренный опытом, уезжает к себе в Америку. Каждому свое.
— Кажется, вы одержимы идеей доказать, что не только американцы способны покорять мир. Это и есть ваша новая мечта?
— Только после девяти "Оскаров", полученных за "Последнего императора", я почувствовал себя итальянцем.
— Кому адресован фильм — вашему поколению, ностальгирующему по прошлому, или молодежи?
— А вы сами можете разделить кинозал на левую и правую половину?
— Это уже не первый ваш фильм об американцах в Европе. Почему вас так волнует эта тема?
— Я очень люблю Генри Джеймса, в его романах много молодых американцев и американок, которые потрясены европейской культурой. Они же приносят в Европу американскую витальность. В 1960-е годы молодые американцы также ехали в Европу, чтобы спастись от Вьетнама. Сегодня, когда идут войны на Ближнем Востоке, все иначе: американская молодежь стала другой.
— Выходит, революция 1960-х была напрасной?
— Нет, и я никогда не соглашусь с попытками замолчать это событие — одно из крупнейших в ХХ веке. Иногда мне кажется, что повзрослевшие и обуржуазившиеся революционеры специально не хотят рассказывать о своей молодости детям, боясь, что те тоже сбросят их с корабля современности. Но все социальное поведение изменилось, сексуальная практика тоже. Расцвел феминизм — все это плоды революции 1960-х.
— А в кино? Вы считаете, что оно после 1960-х тоже изменилось к лучшему?
— То было особое время для кино, и особенно во Франции. Я недавно обедал с Квентином Тарантино. Он, как и я, большой поклонник Годара. И я подумал: Квентин молод, и это прекрасно, но ему никогда не понять, чем были фильмы Годара для его современников. Кино было частью жизни и меняло эту жизнь. Особенно во Франции. Итальянцы моего поколения находились под влиянием неореализма, а молодые французы разбили "папино кино". Сняв свою первую картину, я устроил пресс-конференцию по-французски. Меня спросили: "Почему? Мы же в Италии, и мы итальянцы". На что я ответил: "Потому что французский — истинный язык кино".
— Но сегодня языком кино стал английский...
— Это только кажется. Да, Тарантино, или Пол Томас Андерсон, или Хэрмони Корин талантливы. Но не менее талантливы Вонг Кар-Вай, Цай Минь-Лянь, Маттео Гарроне. Все эти режиссеры напряженно думают об эволюции кино, о его новых технологических возможностях, они пытаются заново изобрести кинематограф. Кино стало другим, но оно продолжает жить.
— Когда-то после показа фильма "ХХ век" в Москве вы сказали, что камера не автомат. Но в вашем новом фильме кино опять играет роль оружия...
— Да, молодежная революция 1960-х началась с того, что полиция напала на демонстрантов-синефилов, защищавших Анри Ланглуа. Сегодня среди молодежи тоже есть киноманы, хотя многое ушло безвозвратно и когда мы искали молодых статистов на улицах Парижа и Лондона, многие из них даже не знали, кто такая Марлен Дитрих.
— В финале фильма вы оставляете своих героев на распутье...
— Тео выбирает "коктейль Молотова", то есть выбирает борьбу. А Мэтью, умудренный опытом, уезжает к себе в Америку. Каждому свое.